Со временем Ада отдалилась от своей семьи и интриг старой аристократии Франции. Перестала появляться в этом цирковом представлении, отдавая время работе, учёбе и музыке. Отдалилась сначала от ненавистного отца. Потом поссорилась с братом. И лишь с матерью поддерживала какую-то связь — изредка они поздравляли друг друга с праздниками, присылали друг другу подарки или встречались в кафе. На нейтральной территории, потому что порог своего дома Адалин переступать не была готова.
И ей нравилось так жить — обычно. Приходить домой, заказывать доставку из фастфуда, а не тащиться с личным водителем в дорогой ресторан Парижа, чтобы с идеальной причёской, тонкими шпильками туфель от Louis Vuitton сидеть, деля маленькие кусочки на ещё более маленькие, и элегантно закинув ножку на ножку. Куда приятнее было оказаться в компании Жени. Просто вот так, в её евро двушке с высокими потолками и широкими подоконниками. Наесться суши и пиццы под какой-нибудь фильм, совершенно не стесняясь рыгнуть при друг друге или глупо пошутить. Женя ей нравилась. Их дружба испытана временем и огромным расстоянием. Нравилось, что она была одной из немногих людей, при котором можно снимать маску «аристократичной идеальности».
Они познакомились, когда Адалин было только шесть, а Жене уже одиннадцать. Тогда Ада приезжала сюда, в Санкт-Петербург к своей тёте, сестре мамы. Выбежала на улицу, заблудилась. И пока сходящая с ума матушка и тётя перерывали город вместе с приставленной к ней охраной, Женя помогла Аде добраться домой. С тех пор они обменивались сначала письмами, а потом, уже когда появились социальные сети, общались практически ежедневно. Каждый час, каждую минуту и секунду. Они созванивались, делились эмоциями и откровенничали. Они стали настоящими подругами. И вот… теперь Адалин снова здесь, в Питере. И снова с Женей. Только теперь блондинка теряться не собиралась, и жила не в помпезном отеле, а в уютной квартирке Павлецкой где-то на пересечении улицы декабристов и фонарного переулка.
Вуд отталкивается пальцами от подоконника, когда телефон на диване завибрировал, а на экране высветилось имя — Тоин. С фотографии на неё смотрело кучерявое улыбающееся личико друга с хитро сверкающими зелеными глазками. На этой фотографии Тоин получился похожим на объевшегося кота. Адалин улыбается уголками губ, падая на диван и принимая звонок.
— Ты же спросила хотя бы его имя?
Голос на том конце трубки нетерпеливый, с долей лукавства. Он просит… он требует подробностей. И француженка тихо смеётся. Ну конечно, вчера вечером она написала ему. Рассказала о своём ночном приключении. Просто потому что не смогла удержать всю ту бурю эмоций, которая бушевала внутри неё — пьяной и веселой.
Ада закидывает ноги на спинку дивана, положив телефон рядом с ухом. Запрокинув голову назад, она внимательно наблюдала за мельтешащей Женей, которая быстро собирала портфель, параллельно с этим ставит электронный чайник на подставку и щёлкает кнопкой. Адалин касается кончиком языка губ, обводя их. Она была в тот вечер пьяна, но… разве можно было забыть такое вот так просто? Язык скользит по губам, и в воспоминаниях слишком ярко вспыхивают его руки на талии и спине; его теплые губы; и этот привкус алкоголя и сигарет, перемешанный с её кислой конфетой.
Адалин скользит взглядом к телефону, врезаясь глазами в лицо друга на панели смартфона и задумываясь над этим резким, бесцеремонным вопросом. Она не взяла его номер, не спросила имени. Хотя, наверное, стоило узнать хоть что-то? И тогда карие глаза проскальзывает на руку, где когда-то покоилось золотое колечко. Глупо, конечно, надеяться, что проворная судьба сможет свести их в таком большом городе. Да и был ли смысл? Адалин приехала сюда на месяц, а потом вернётся во Францию — снова работать, сопротивляться отцу и с болью смотреть на поступки брата. Снова оказывается в этом Аду, который угнетал её каждый день. Снова осознавала, что чтобы она не делала, всё будет бессмысленным
— Ты думаешь, я сильно соображала, Тоин? Он так целовал… самозабвенно. Как будто вокруг нас не гремела музыка, не танцевали потные люди…, — шепчет Вуд, поднимая одну из рук вверх, не сводя глаз с пустого указательного пальчика. — Так нежно и одновременно страстно. Мне кажется, у меня в тот момент отключился мозг. Знаешь… я никогда ничего подобного не испытывала. Это…
— У тебя не выключился мозг, а атрофировался, Ада! Ты даже не взяла его номер! — продолжал причитать в трубке друг, пытаясь пробиться сквозь блокаду воспоминаний подруги. — Ещё и кольцо ему отдала… Ох! Если он такой красавчик, как ты описываешь, я бы схватил его и не отпускал! Вообще не понимаю, как можно было вот так сбежать! Ты как золушка, знаешь. Оставила ему лишь приятные воспоминания и туфельку. Вот только, колечко то может не только тебе подойти.
— У него очень красивые глаза. Такие… серые. Как туман, или пасмурное небо. Вот-вот и пойдет ливень. И пахнет от него так приятно. Чёрт, — Ада запрокидывает голову назад, прижимая холодные ладони к лицу.
Она не могла выкинуть это мимолётное знакомство из головы. Закрывает глаза, и видит его лицо, чувствует его губы на своих губах и руки на своём теле. Это была какая-то болезнь? Наваждение? Вожделение? Сладострастная мука в желание снова прижаться к его губам? Вдохнуть его запах? Это было спасением. В череде одной учебы и работы, приёмов, на которых она обязательно должна была присутствовать, ссор с братом и отцом — это было спасением. Тем самым долгожданным глотком воздуха, который помогал не задохнуться под сдавливаемой толщей воды. Потому что Ада в тот момент мало думала о собственных проблемах. Последний раз такое было только с одним человеком.
— Любовь моя, страдай дальше по незнакомцу из-за того, что не взяла его номер телефона. А мне надо идти. Целую тебя в обе щеки.
— Да… пока.
Длинные, тяжелые гудки разрезали тишину комнаты. Адалин перекатывается на бок, блокируя телефон, и снова заваливаясь на диван спиной. Она не спала всю ночь. Потому что ей снились его глаза, его блуждающие по телу руки. И губы. И его голос. Боги! Его голос… почему прежде она никогда не сталкивалась с таким? Почему не может справиться с собственными мыслями? Она ведь видела много красивых людей, слышала множество голосов, но никогда прежде всё внутри неё так не реагировало.
— О чём ты щебетала со своим лягушачьим дружком? Я услышала… ммм… «mon amour»[прим. фр. «любовь моя»]? — Голос Жени пробивается сквозь томные думы подруги, привлекая всё её внимание. — И вообще, ты купальник надела? Там такой бассейн! А ещё всегда так тихо. Мы пожарим мясо, овощи. Тебе небось уже приелись эти французские рестораны. О! Тебе должна понравиться наша компания. Про Воронцова я тебе уже рассказывала. Ещё у нас есть Илья, у него несколько точек своего тату салона. Ммм… есть Алиса. Она работает парикмахером. Ммм… ещё Серёжа и Дима. В общем! Я познакомлю тебя со всеми.
— Да. Было бы здорово быть подальше от Франции и её причуд. Так что мне уже нравится, — Ади соскальзывает с дивана, подхватывая свой купальник — повернувшись к Жене спиной, девушка стягивает футболку через голову, завязывая узелочки купального костюма.
Здесь, в России, её никто не знал. Никто не знал, кто её отец, каким бизнесом он занимается и какие деньги в его руках. Никто не знал её прошлого. Никто не стремился напомнить о нём. И от этого становилось чуть спокойнее. Волновало лишь то, что кто-то мог прознать, что Ада здесь. Например, старые знакомые отца или матери, ведь Эдвард устроил ей незабываемое прощание, и Вуд постоянно думала об этом. Тогда проблем точно не избежать. Но сейчас Ада старается отвлечься. Существует лишь веселое щебетание Жени — бассейн, тихий загородный домик и запах жареного мяса с запеченными овощами на костре. Что может быть лучше? Ах, Адалин даже не может сдержать мечтательно прикрытых глаз в ожидании прекрасного и тихого отдыха. Адалин делает глоток заваренного чая, думая, что места лучше ей не найти на всём белом свете.
