Звук музыки вокруг вдруг стал так давить на уши, что закружилась голова. Ада слишком явственно ощутила духоту помещения; толпу, которая встречалась ей по пути, сносила с ног. Она врезалась в чужие тела, неразборчиво шепча «простите», но никто не обращал на неё внимание. Прыгающие огоньки софитов слепили глаза, лишая её ориентации в пространстве, а шум сгущался вокруг огромным пузырём, из которого она не могла выбраться. Она словно тонула, барахталась где-то на глубине, не имея возможности всплыть.

Ей нужно идти к выходу — там они встретятся в Женей, сядет в такси и уедет подальше от этого злополучного места. Куда нибудь, где не так громко, где не так много людей и есть свежий кислород. Где нет Эдварда.

Адалин жмурится, чувствуя тяжёлое чувство в груди, которое опускается в живот, скручиватется практически болезненно. Это неопределнное чувство сжимает в тисках грудную клетку, заставляя Вуд приоткрыть губы и жадно вдохнуть душный воздух клуба. Ей не просто приходится идти к выходу, как к своему единственному спасению, а прорываться сквозь сгущающуюся толпу людей перед ней. Адалин уже не просит прощения, а просто протискивается между плотно прилегающими друг к другу телами, и когда на горизонте маячит дверь выхода, почти бежит к ней. Её даже не смущают сгустившееся сикьюрити около входной двери, оборачивающиеся назад посетители клуба и перешёптывания. На ходу она достаёт телефон, набирает номер Жени — всё перед глазами расплывается, и она с трудом находит в книжке контактов нужную комбинация цифр. Долгие тяжёлые гудки оседают в глубине черепной коробке. Адалин тормозит, вертит головой по сторонам, но Павлецкой не видит. Тревога засела где-то между клеткой рёбер, заставляя Аду нервно заламывать пальцы свободной руки, всё ещё стоя посередине небольшого холла клуба. Не получая ответа на звонок, первое, о чём думает Ада: «Женя, наверное, уже в такси и ждёт меня». Поэтому на ватных ногах ступает к двери с зелёной горящей табличкой «выход» над ней.

Адалин протискивается между охранников, толкая дверь и, наконец, оказываясь на улице.

Свежесть вечера касается сначала лица, шеи, где стянулся остаток лаймового сока, и только потом лёгких вместе с жадным вздохом. Ветер скользит по открытым участкам кожи, мягко подхватывает волосы, заставляя их лезть в глаза, а Аду мелко подрагивающими пальцами убирать пряди от лица. Она сама не замечает, как становится похожей на рыбу, которую выбросило на сушу — открывает рот, заглатывая воздух, пока сердце колотится так быстро и сильно, что другие звуки вокруг меркнут. Она запаниковала, и Эдвард это — она готова была поклясться — увидел, и лишь от одного осознания этого становилось дурно.

Перед глазами тёмная библиотека семейного особняка, шахматная доска, чёрно-белые фигуры и маячащая опасность поражения. Но сейчас это были не просто шахматы. Одно дело было лишаться фигур в игре, где фигуры не имели плоти и крови, и совсем другое было видеть, как безжалостно в реальной жизни брат надламывает эти фигуры, выбрасывая их, чтобы заменить новыми. Это была уже не игра.

И когда первая волна паники прошла, Адалин начала озираться по сторонам, снова набирать номер Жени, поджимая губы. Она надеялась увидеть Кирилла или Илью, или, может быть, даже Алису. Но вокруг лишь текущая к входу толпа. Ни одного знакомого лица.

— Мисс Адалин Вуд?

Незнакомый голос, произносящий её имя, прорывается через гул крови в ушах, и Аде не следовала бы реагировать на такое официальное обращение, прикинуться глухой, слепой или тупой. Но она снова и снова совершает ошибки, слишком не привычная обдумывать свои действия в отпуске на пару шагов вперёд.

— Да? — Адалин оборачивается, в наивной надежде увидеть кого-то из своих знакомых, но перед ней лишь мужское затёкшее лицо, тёмные глаза-бусинки под густыми бровями и по-скотски хитрая улыбка.

— А мы вас ищем!

И почти тут же Аду ослепляет яркий свет вспышки камеры. Она глухо вскрикивает, отворачивается и зажмуривает налившиеся слезами глаза. Щелчок камеры выбивает из-под её ног почву. Как вороны над могилой, они защёлками с такой интенсивностью, что Адалин пришлось опустить голову вниз, закрыть лицо волосами и сдерживаться от того, чтобы закрыть уши руками.

— Мисс Адалин, ваш приезд связан с расширением фирмы вашего отца?

Заткнитесь, умоляю.

— Мисс Адалин, а что вы делали в клубе?

Что ещё можно делать в клубе, полоумный ты идиот?

— Мисс Адалин, как вам Питер?

Если бы не вы, было бы лучше.

— Поговорите с нами, мисс Адалин? Вы тут одна?

Если ты не заткнёшься, я расцарапаю тебе лицо.

— Мисс Адалин, а у вас есть молодой человек?

Тебя не должна касаться моя личная жизнь.

Эти наглые каркающие камеры напали на неё столь резко. Адалин нигде не освещала, что будет в Санкт-Петербурге — даже фотографии не выкладывала, планируя заполнить свою ленту, как только вернётся домой, чтобы не произошло вот этого. Ада старалась быть такой тихой, чтобы её не заметили. Кто знает, что её занесло бы сюда? Кто вообще мог подумать, что встретит одну из самых богатых наследниц Европы в клубе Санкт-Петербурга? Только если им никто красноречиво не намекнул на это… и Адалин даже знала, кто это мог быть.

Фотографы напирали на неё вместе с журналистами, задавая не только невинные вопросы, но и весьма провокационные, но Ада их уже не слышала. В ушах снова зазвенело от вспышек камер и гула голосов вокруг. Она отчётливо помнила, как репортёры мусолили причины смерти Дафны. Бедная девушка, связавшаяся с богатой семьей или роковая львица, желающая получить деньги себе? Адалин ненавидела каждого из этих людей. Потому что каждый щелчок, каждый вопрос о её жизни возвращал её на семь лет назад. В жаркое лето, в ночь до выпускного Дафны…

Вспышка.

Перед глазами появляется Йенский мост [ прим. мост через реку Сена, расположенный на границе 7-го округа и 16-го округа Парижа. Соединяет площадку перед Эйфелевой башней с правым берегом, где расположены сады Трокадеро и дворец Шайо.]. Расплывчатые фары мигалок полицеских машин и скорой.

Вспышка.

Промозглый дождь, пропитывающий волосы и одежду.

Вспышка.

Рыжина волос за ограждением моста и совершенно отрешённый взгляд Дафны.

Адалин вдруг почувствовала себя загнанным в клетку животным, которого рассматривали под микроскопом. Слишком много вопросов и звуков, которые сливались в одну махину, сносящую Адалин с ног. Ада практически вжимается спиной в стену клуба. До тех пор, пока чья-то рука не хватает её за запястье. Вуд не успевает даже взвизгнуть или распахнуть глаза, как её тянут в сторону, и назойливые журналисты тут же рассыпались в стороны, пропуская Аду без проблем.

— Чего вы уставились? Хотите глазами похлопать, валите в зоопарк, — громкий голос с акцентом гаркнул так, что все вопросы журналистов тут же пропали, а вспышки камер затихли. — Знать не хочу, кто вас подослал, — голос почти угрожающе рыкнул, когда Адалин оказалась рядом, и её запястье оказывается свободным от тисков пальцев, а ладонь мягко ложится ей на плечо. — Жень, садись в машину. И этих двоих захвати. Пусть кто-то на переднее сиденье сядет, будет дорогу показывать.

Звуки возвращались так медленно, что мозг не сразу осознает, что это Николас. Что это его руки, спасшие её от назойливых вспышек камер. Что это его голос, пробивающийся через блокаду лишних мыслей и воспоминаний. Что это всего лишь он, снова вытаскивающий её на берег из океана болезненных флешбеков. Ник ведёт её чуть медленнее, чтобы Адалин успевала переставлять ослабшие ноги.

Она не понимает, как оказывается в машине, на заднем сиденье, посередине между Стрелецким и Павлецкой. Прикрывает глаза, слушая гул автомобиля, и эта гадкая, липкая паника медленно оставляет её тело. Адалин начинает дышать, начинает слышать разговоры вокруг и перестаёт мелко дрожать. Она открывает глаза, скользят по просторному салону какой-то иномарки, пока взгляд не останавливаются на зеркале заднего вида, где отражалось хмурое лицо Ника. Его карие глаза — гораздо темнее, чем были у Ады — щурились под опущенными тёмно-каштановыми бровями, внимательно следя за дорогой.