Очевидно, Стрелецкий был опьянен теми событиями, что случились с ним за последние дни. После долгих лет затишья, глоток кислорода был таким оглушающим, что у него подкосились ноги. Готовый ко всему, как Илье казалось, он готов был упасть на колени перед этим чувством.

«Туфта! Это лишь мимолётный интерес! Пустая влюблённость» — говорил ему мозг. Но почему в ушах до сих пор мурчала французская трель, а колечко, нанизанное на цепочку, грело кожу под кожаной курткой.

Чуть накренившись, мотоцикл уперся в крепление и замер. Илья отыскал защёлку под подбородком, слегка задрав голову и медленно стянул шлем, вдыхая летнюю вечернюю свежесть.

За рабочий день и в дороге до загородного дома, он успел утомиться, а его почти сразу, без достойного поздравления заставили катать непонятно кого, а он так увлёкся этим, что завёз её практически на самый край пригорода, чтобы показать закат. Знал бы Кирилл, не стал бы сажать девчонку с ним. Илья улыбнулся своим мыслям, мотнул головой и медленно опустил шлем на ручку мотоцикла, чтобы в следующую секунду слегка обернуться и замереть.

Не хватило света софитов, конфетти в волосах и грохота музыки. Этого очень важного обрамления, чтобы сопоставить эти картинки и так уверенно шепнуть «ты». Такое странное стечение обстоятельств должно было напугать его. Как минимум, заставить с таким же удивление отгибаться назад, смотреть так, словно он увидел неожиданное погодное явление. Секунда, и светлое небо затянет тучами, разразится гром, и молния ударит в землю. И мир опять содрогается, замирает, пока Илья фокусирует взгляд на алых щеках знакомой незнакомки.

Илья смотрит пристально и выжидающе, и вдруг понимает, что просто не может удержаться. С его губ слетает тихий хриплый смех, не прикрытый никакими рамками приличия. эта эмоция оказывается такой импульсивной, что он сам не сразу берёт над ней контроль.

— Удивительно. Кто бы мог подумать, что маленькая французская пташка залетит ко мне на крыльцо, — в этом так много совпадений, его излюбленного везения, о котором он так нарочито отшучивался.

В которое так откровенно отказывался верить. Но вот она, магнитом судьбы притянута к нему, медленно поднимается, чтобы дать ему законное пространство для манёвра, а он уже судорожно ищет в карманах сигареты. Такую сложно забыть. Даже если бы она его не поцеловала, не подарила кисло-сладкие воспоминания, он бы запомнил её глаза, улыбку, движение руки. Миг, в котором секундная стрелка забыла, как двигаться, а он — как дышать. Илья встал с мотоцикла, одиноко оставленного теперь за спиной и первым подошёл к заросшему берегу реки, над которым в арку смыкались густые кроны деревьев. Созданная растениями тень была такой эфемерной, добавляющей магии в момент этой встречи, что Илья не может не улыбнуться. Последние лучи солнца, ещё не спрятавшегося за торчащие на противоположном берегу деревьев, последний раз скользнули по воде, камышам и Аде.

Адалин считала, что все эти гороскопы, предсказания судьбы по рукам, расклады таро, про которые лепетала Павлецкая — глупость. Что чудес не бывает; что всё это замануха для глупцов. Но сейчас Ада готова поверить во всё, что угодно — в инопланетян, призраков и ретроградный меркурий. Да хоть во второе пришествие Иисуса. Потому что всё это казалось каким-то сумасшествием и началом из дешёвого бульварного романчика, которые продают в подземных переходах. Сердце глухо стучит в груди, сбивается с ритма и снова заходится. Ещё немного, и она свалится от тахикардии. Потому что это ненормально.

Адалин чуть приподнимается, перекидывая ногу через байк, стараясь не касаться кожей щиколоток накаленной трубы — ещё не хватало с этой встречи унести с собой ожог. Пожалуй, одного такого знакомства ей хватит. Адалин соскальзывает с мотоцикла неспешно и аккуратно. Дело было не в подростковом смущении. Скорее… она опешила.

— Какие-то очень завуалированные аллегории, — хмыкает она, медленно и неспешно делая шаги в сторону края обрыва — она осторожничает, и это было понятно.

В мраке наступающей ночи, которая всё ещё боролась с солнцем за право господства на небе, блеснуло пламя зажигалки. Затлел бумажный кончик сигареты, и воздух наполнился запахом табака. Тишина смешалась с далеким трещанием птиц, стрекотанием сверчков и кваканьем лягушек. Между Ильёй и Адалин опускается тяжёлая тишина недосказанности, пока француженка медленными и осторожными шагами поравнялась со Стрелецким. Она смотрит на воду, жмёт губы и обнимает себя за плечи. Ей лучше молчать или сказать что-нибудь? Отшутиться или увести разговор в другую сторону? Ей бы представиться, наверное, потому что начинать знакомство с поцелуя как-то неправильно. Голова кружится, и Адалин не разбирает, дело ли в в недавнем ощущение скорости или в том рое мыслей, которые не давали ей покоя. Она делает шаг назад, затем ещё один — подальше от берега воды.

А Стрелецкий, заметив краем глаза движение, отмирает. Он обращает внимание и на сигарету в своих руках, и на ворох звуков вокруг, и на Аду, которая пятится назад.

— Выглядит, как твоё секретное логово. Не очень романтично, чтобы ты понял, — тихо шепчет Адалин, первой разрушая хрупкую тишину.

Вместо ответа на слова о «логове», Илья подносит сигарету ко рту, делает затяжку, выпуская клубы дыма в воздух.

— Это одно из моих любимых мест здесь. Закат тут больно красивый. Солнце кажется больше, чем в городе. И плавно скользит по воде, как будто кто-то вылил лаву Такое происходит только летом. И каждый раз, когда мы приезжаем сюда, я стараюсь приезжать в это место, — Илья чуть повернул голову, чтобы уловить взглядом силуэт Адалин. — Красиво. Правда?

Стал бы он говорить это, если бы здесь был кто-нибудь другой? Какая-нибудь однодневная знакомая, которую он бы забыл после второй или третьей бутылки пива. Что-то среднее между серой мышкой и активной болельщицей. Недостаточно красивой, чтобы смотреть на неё больше, чем на закат. Как бы необычайно красиво солнце не скользило по воде, Илье насильно приходилось держать шею, чтобы не повернуть головы и не впиться глазами в её смущённое лицо, тёплые карие глаза, поглощающие в себя закат. Илья медленно затянулся.

— Знаешь, птичка. Мне кажется, что ты должна мне конфетку, потому что я недостаточно распробовал её в тот раз. Впрочем, как и тебя. Что скажешь? Поцелуй или конфета?

Илья облизал нижнюю губу, слизывая горький привкус сигареты, бросил окурок под ноги, растоптал и пнул в сторону. И когда последний клубок дыма выпорхнул из него вместе со словами, он с улыбкой повернулся и наконец позволил себе утонуть так же быстро, как и в тот раз. Только тогда она отражала в себе праздность свободного веселья, а сейчас в её глазах мерцала грациозность величественной природы. Истинно удивительная незнакомка.

Под пронзительным взглядом серых глаз Стрелецкого, она складывает руки на груди, пока её взгляд неотрывно наблюдает за упавшем окурком. Ада думает, что ей было бы лучше, если бы она прикинулась дурочкой, не узнавшей его. Разыграла глупую и неловкую сцену, будто бы это не она была в тот вечер, а её сестра-близнец. Адалин смотрит на солнце, ускользувшего за деревья, а потом вдруг поворачивает голову в сторону довольного донельзя юноши. Ей следовало бы взглянуть на него как-нибудь укоризненно. Нахмуриться, натянуть на лицо самое серьёзное выражение лица. Ей следовало бы отойти от него и остановить всё это немедленно.

Ничего из перечисленного она не делает.

Уголки её губ подрагивают в ответной улыбке, когда она поворачивается к Илье всем телом.

— Поцелуй или конфета? Это что, Хэллоуин? «Сладость или гадость?», — у Адалин брови приподнимаются немного вверх от удивления, но улыбка с губ не сходит. — Так что же ты выберешь?

— Если брать такую аллегорию, то поцелуй пусть будет сладостью, а конфета — гадость. Иначе почему я хочу выбрать первый вариант? — Илья, следуя примеру Ады, поворачивается к ней лицом, улыбаясь слишком хитро — по-лисьему. — Выбор скорее за тобой, пташка.