– Ты всегда понимаешь, что говоришь, или анализируешь слова уже после того, как они выпрыгивают из твоего рта? – смеется пухляш.

– А нафига вообще анализировать? Язык нам дан для удовольствий. Скоро ты это поймешь.

– Миша, ты пошлый, – коричневые бровки приподнимаются в смущенном удивлении, а ее лицо утыкается в мою грудь.

– Ты привыкнешь.

Прохожусь ладонью по ее голове, зарываясь пальцами в макушку. Мне давно хотелось это сделать. Волосы мягкие и густые. От них пахнет вишней, словно рядом стоит открытая банка компота. Откуда этот запах? Чем она пользуется? Я должен это выяснить.

– Кстати, я готов читать тебе каждый вечер, если после этого смогу оставаться на ночь в твоей кровати, как сегодня.

Да-да, уже утро. Я впервые в жизни провел всю ночь в кровати с девушкой и не трахал ее. Ночевки с Тиной не считаются, она жена моего друга, а значит не совсем женского пола.

– Ты сможешь.., – она говорит что-то, но я не понимаю, чувствую только жар от ее рта, упирающегося в мои ребра.

– Пухляш, что с твоей дикцией? Думаешь, я по вибрации понимать могу?

– Я позволю тебе почитать мне сегодня, – девчушка поднимает лицо, опираясь подбородком на мою грудь, – если ты будешь делать это в своей комнате, – говорит довольно уверенно. – Вот только я не могу находиться в помещении, где вместо мебели горы тряпья и пыли.

– Это такой намек на уборку?

Провожу пальцами по ее щечкам, балдея от возникшей на лице улыбки вместо привычного непонимающего выражения. Рита кивает и поднимается. Я больше не удерживаю ее. Молодец, пухляш, нашла способ заставить меня навести порядок в комнате.

И эта девушка настолько идеальна, что накормив меня омлетом и свежими кексами, поднимается в мою комнату и руководит процессом уборки. Выношу горы валяющихся на полу и креслах шмоток в подвал, где стоит стиральная машинка. Рита заставляет меня открыть шкафы, вытащить одежду и оттуда, потому как там все навалено так же, как в самой комнате. Снимаю портьеры и выношу ковер на улицу, где хлопаю его. Овчарки застывают напротив, наблюдая за необычным зрелищем. Она заставляет меня сменить белье, вымыть люстру и все светильники, протереть все чертовы поверхности, которых оказалось слишком много. Как заведенный, пылесошу в комнате, мою пол с каким-то приятно пахнущим средством, добавленным в воду. Я даже протираю деревянные стены и все картины, висящие на них.

И этими картинами, написанными мной еще в школе, с пятого по девятый класс, пухляш восхищается, разглядывая каждую с пристальным вниманием. Черт, в натуре, я мог стать шикарным художником. Носил бы беретку. А что, она круто смотрелась бы с моими кудрями. Художник Михаил Коршун – звучит!

Тьфу! Опять хрень в башку забирается.

К трем часам дня я выжат и голоден. Рита решила, если я пообедаю, то решу поспать, и к очистке комнаты не вернусь. Серьезно, даже тренировки даются мне проще, чем гребанная уборка. Зато в моей комнате идеальная чистота, свежесть и уют. Готовлю для нас перекус в виде бутеров с колбасой и кофе. Но Риты нигде нет. Нахожу ее в подвале, где на полу, рядом со стиралкой, валяются четыре кучи. Темное белье, белое и цветное. А вот четвертая куча заставляет живот снова связаться в узел. Пачки презервативов перемешаны с сигаретами, зажигалками и смятыми купюрами, браслетами из приват клубов, где я пропадал с Самойловым. Нафига я хранил их? Тут же валяются какие-то шпильки, пластинки жвачки, пара женских трусиков и помада, даже несколько разных чулок, салфетки с номерами телефонов и именами моих бывших пассий. Мне не просто стыдно, что Рите пришлось увидеть все это, я ненавижу себя за то, что ее невинные пальчики прикасались к этой грязи.

– Я нашла все это в твоих карманах, извини, – тихо говорит она, – я не хотела. Но перед стиркой всегда проверяю.

Девчушка сидит на полу. В ее руках пятновыводитель, которым она брызгает на воротник моей рубашки, вымазанный чьей-то яркой помадой. Черт! Поднимаю ее, подхватив под мышками.

– Прости, прости, – выхватываю рубашку из ее рук и кидаю на пол, – я не подумал. Я не хотел, пухляш, прости. Мне жаль, – поднимаю ее лицо, которое она упорно прячет, за подбородок. – Посмотри на меня, мне жаль, что ты увидела это.

– Ничего, – ненавижу себя за это отвращение на ее лице, – я все понимаю.

– Нет, ты не понимаешь, это все было давно, в другой жизни. Я даже не помню, когда, где и с кем.

– Миш, – ее личико упирается в мою грудь, а я погружаюсь носом в густые темно-русые волосы, ища что-то, чем могу загладить вину, – ты уверен, что готов расстаться со всем этим?

– Я уже расстался с этим, пухляш. С той ночи на дороге, помнишь?

Кивает, не показывая лицо.

– Я поцеловал тебя и понял, что не хочу больше никого, что хочу только тебя в своей жизни. У меня уже давно никого нет, я никого не ищу. Я выкину все прямо сейчас. Прости, что тебе пришлось увидеть эту грязь.

Мне становится противно от всплывающей в голове череды непонятных девиц легкого поведения, знакомств на одну ночь, а то и на пару часов. Да что уж там, чаще всего на несколько минут, пока наполненный презерватив не будет завязан узлом. От того, что я не помню их имен и лиц. От того, что от горы моих футболок, рубах и свитеров несет грязным смрадом женских духов, слившихся в один неясный и удушливый запах.

– Не надо выкидывать. В мире слишком много людей, нуждающихся в одежде, чтобы мы могли выкидывать ее без разбора. Я все постираю. Этих следов не останется, – круглое личико отталкивается от моей груди, впиваясь в меня карим взглядом. – Но скажи сейчас, если мне и дальше придется находить это.

– Теперь на моей одежде будут только твои следы, я обещаю.

Она отступает на шаг, хочет поднять выкинутую мной рубашку, но я не могу позволить ей прикасаться к этой гадости.

– Я сделаю все сам, раз ты не хочешь выкинуть. А эту кучу просто сожгу, хорошо? – киваю на горку оставшихся от гулянок предметов.

– Хорошо, – кивает Рита, ее губки чуть дрожат, а затем их уголки приподнимаются, она отводит глаза и произносит то, отчего узел в моем животе начинает мучительно ныть. – Презервативы можешь оставить.

Сглатываю. Я должен промолчать. Вся та хрень в моей голове, которая жаждет вырваться, должна остаться во мне. Я смогу. Смогу. Я должен.

Усаживаюсь на освобожденное Ритой место, продолжая ее работу по нанесению пятновыводителя на позорные пятна своих шмоток. Моя невеста садится рядом, складывая в машинку обработанные мной вещи. Мы молчим. И я очень надеюсь, что мой мысленный вопрос о моменте, когда я смогу воспользоваться презервативом, не перекроет раздающийся по помещению пшикающий звук пульверизатора пятновыводителя. Когда первая партия вещей отправляется в стирку, Рита сама обнимает меня, останавливая руки на моих плечах. Хочу поцеловать ее, но девчушка отодвигает голову.

– Спросишь или позволишь своей голове взорваться? – спрашивает глубокий голос, в котором я четко улавливаю насмешку.

– Мне отложить презервативы до первой брачной ночи, – вырывается из меня, – или…

Она разражается смехом, отклоняясь спиной и запрокидывая голову назад.

– Ах ты… хулиганка, – возмущаюсь я, придерживая ее за талию. – Решила поиграть со мной?

– Ну… ты часто измывался надо мной и заслужил оказаться в неловкой ситуации.

– Ты сможешь простить меня? – совершенно искренне интересуюсь я.

– Если ты пообещаешь, что в следующий раз, когда я окажусь в закрытой сауне, мы будем по одну сторону от двери.

Я в раю? Она действительно говорит это сейчас? Я заслужил ее доверие? Я поэтому сейчас улыбаюсь, как счастливый малолетка?

– Не играй со мной, пухляш, – тянусь к ней губами, вырывая секунду наслаждения.

– Я не сильна в играх, – добивает она. – И, мне кажется, нам просто необходимо смыть с себя всю пыль бардака, который ты развел в своей комнате…

И в своей жизни – мысленно добавляю я. И мне действительно хочется смыть с себя воспоминания о всех девках, перебывавших в моих руках. Честно говоря, я бы сполоснулся сейчас в скипидаре.