– Тина потеряла сережку в лесу и теперь ревет, – поясняет Джессика случившееся, когда я переодеваю ее в чистую одежду и расчесываю ее длинные темные волосы. – Она сейчас уснет, и Юра вернется.

Юра, действительно, спускается со второго этажа минут через пятнадцать. Кидает взгляд в открытый холл на нас с Джессикой и выходит на улицу. Откуда возвращается с глубокой тарелкой мяса.

Плачет из-за сережки? Очень странно. Вряд ли для этой семьи потерянная сережка такая уж большая трагедия, чтобы девушка тряслась, бледнела и просила прощения. Юра не похож на человека, который станет ругаться из-за сережки. Но в его присутствии мне не по себе.

– Как учеба? – непринужденно спрашивает он, когда мы сидим за столом на кухне, а Джес играет тут же, с кошкой Кристиной, устроившись на небольшом диванчике.

– Все в порядке, – пожимаю плечами.

Что сказать ему? Учеба как учеба.

– Миха говорил, ты хочешь стать учителем, – на его губах непринужденная улыбка, но в темных ледяных глазах она никак не отражается.

– Да, – стараюсь улыбнуться. – Мне хочется работать с детьми. Особенно с теми, у кого нет семей.

– Это круто, – парень подкладывает мясо на мою тарелку. – Тем более, если это твое. Самое важное, чтобы тебе было интересно заниматься своим делом.

– Я надеюсь работать в детском доме.

– В том же, где выросла?

– В любом. Это не главное. Мне хочется помогать детям, лишенным поддержки родителей. Это ведь важно, да?

Зачем я спросила это у него? Зачем я вообще все это ему говорю? Он наверняка подумает, что я малолетняя дурочка, окрыленная розовой мечтой о мире во всем мире.

– Ну, – парень расслабленно откидывается на стуле, – вообще-то это одна из самых важных в мире вещей. А ты, как человек, выросший в детском доме, знаешь об этом гораздо больше других, так что сможешь применить правильно свои знания и желания.

Теперь мне хочется продолжать говорить с ним. Слова словно сами льются из меня, и я рассказываю о том, как попала в детдом, и как жила там. Мишин друг с интересом слушает, иногда прерывая мой монолог уточняющими вопросами. Не могу понять, отчего разговорилась. Но вот он уже слышит историю о том, как на праздновании окончания восьмого класса, на выходе из столовой, меня подкараулили мальчишки, окружили и требовали поцеловать их в щеки. Парень посмеивается, почесывая нос большим пальцем, и наливает себе рюмку коньяка, а мне красное вино.

– Они были старше? – опрокидывает в себя рюмку, заедая куском мяса, взятым руками.

– Нет, – мотаю головой и делаю глоток вина, – из моего класса. Один из них, Тема, всегда звал меня гулять после отбоя, и поджидал под окнами, – смеюсь, вспоминая, как мальчишка, действительно, сидел под окнами девичьей спальни, кидал в окно маленькие камушки и требовал позвать меня подходивших девчонок. – Видимо, испугался один подойти ко мне за поцелуем, и пригласил своих друзей.

– И чем дело кончилось? – интересуется Юра, пронизывая мое лицо темными глазами.

Улыбка Мефистофеля на его лице пугает, но я не могу оставить его вопрос без ответа. Этот человек вытягивает из меня слово за словом, ничего не делая.

– Я разревелась и убежала! – вскрикиваю я и сгибаю руки в локтях показывая, как убегала.

Приходится поправлять халат, полы которого разъезжаются. Надо бы переодеться, но меня что-то разморило.

Парень хохочет. Посильнее затягивает пояс моего халата, не придавая значения тому, как я дергаюсь от этого движения.

– Пряталась весь вечер в женской спальне, и пропустила праздник! Девочки потом все лето надо мной смеялись! Дразнили душенькой.

Я и сама заливаюсь смехом, чувствуя раскрепощение. Отпиваю еще немного вина, удивляясь тому, что в моем бокале оно осталось лишь на дне. Юра подливает мне еще.

– Ты меня напоишь!

– Так ты закусывай.

Он кивает на мясо, солености, свежие, не пойми откуда взявшиеся лепешки с сыром и другие закуски, которыми уставлен стол. Ждет, когда я прожую сыр с сервелатом, и продолжает разговор, все так же изучая меня взглядом.

– А парень, этот Тема, потом еще гулять звал?

– Постоянно! Уже один. Но я шарахалась от него по всем углам, лишь бы не встретить. Полгода убегала с уроков со звонком. И он решил, что не такая уж сильная любовь у нас с ним была, – шучу я, и парень снова смеется.

– Ты уничтожила его самооценку! Вы, женщины, не понимаете, насколько это хрупкая субстанция, – журит меня.

– А что, мне надо было поцеловать этого нахала и всю его компанию?

Возможно, это вино так действует, но я становлюсь раскрепощеннее, даже выпучиваю глаза, произнося эту фразу.

– Нет, – Юра мотает головой, – так делать не надо, – утяжеляя ответ, крутит указательным пальцем в стороны, показывая, что целовать всех не стоит.

Затем рассказываю, как мы проводили каникулы. Однажды нас возили в Адлер на море. И я просто влюбилась в стихию. А потом рассказала об этом Алексею Витальевичу, и на следующий день он забрал меня на четыре дня и увез в Сочи. Рассказываю, как фоткалась с питоном, изображая при этом дергающиеся от страха мышцы лица, и мы снова смеемся с другом моего возможного будущего мужа.

Романов оставляет меня на десять минут, чтобы унести заснувшую Джессику в комнату, где уже спит Тина, и покурить. А я думаю, куда же подевались остальные друзья Миши и он сам. Полночь на дворе. Ого! Мы с Юрой сидим уже два часа! А я совсем не хочу спать. Мне весело и более или менее комфортно. Я хочу и дальше сидеть так и болтать с ним.

– Как думаешь, если Алексей Витальевич сразу хотел меня забрать, то почему не сделал этого?

Юра изучает мое лицо и молчит некоторое время. А потом его глубокий, с хрипотцой голос заставляет меня немного съежиться.

– Миха был подростком. Вряд ли тебе стоило находиться тут в это время.

– Почему? – мой голос звучит приглушенно.

– Мы немного кутили. Зачем тебе было видеть это? Сейчас он серьезный и адекватный…

– Он назвал собак в честь своих друзей. А в твою честь вообще драного кота! – выкрикиваю я, смеясь. – Он не адекватный!

– Эй! – хохочет Романов. – Кот вполне себе ничего. Я его отмыл и откормил. Его даже овчарки боятся! Побольше уважения в голосе!

Это правда. Кота Юру боятся все остальные питомцы, он и на меня посматривает с нескрываемым презрением. Не могу остановить себя от смеха. Как бы Джессику не разбудить.

Юра отлучается еще на несколько минут, проверяет все ли в порядке с его женой. Мне хочется спросить, что с ней, но я не решаюсь.

Ребята возвращаются, когда мои щеки уже горят от выпитого вина а горло саднит от смеха. Мы как раз хохочем над рассказом Юры о том, как Мишу нашаманили на Байкале.

***

Гогот Романова и громкий смех Риты слышен даже на улице. Они вдвоем на кухне и, похоже, уже неплохо познакомились. Показываю уставшему Сане комнату, где он будет ночевать. Мы дали парню выпить бутылочку пива, так что лучше его брату не показывать. Заношу ему еду и иду кормить своих вторых друзей. Но во всех мисках еда уже лежит. Юран сделал все за меня.

Нахожу его в кухне, расслабленно поглаживающего кошку Тину, которая нежится в его руках. "Хоть эту потискаю" – шутит друг, щелкая языком – "да, маленькая?" Кошка ничего не отвечает, но смотрит ласково и подставляет отъевшееся пузо под его лапищу. Вот ко мне она такого доверия не выказывает. Олег с Лехой нападают на еду. Мы все проголодались, пока играли в стрелялки на хорошо освещенной и огороженной территории в чаще леса. Рита, укутавшись в пушистый темно-синий халат, сидит за столом с бокалом вина и зардевшимися щеками. Она пьяна, весела, и любовно смотрит на Романова, слушая историю нашего Байкальского приключения.

Не знаю, как реагировать. Меня укололо то, как она смеется с ним наедине, я еще с улицы слышал ее голос. Они говорили. Я же не могу вытащить из нее ни одного лишнего слова, а уж заставить ее смеяться… Вот же… Черт бы подрал Романова! Этот маньяк может расположить к себе кого угодно. Как он это делает?