Не о книгах, которые не были возращены Ириной, думала Вера, стоя перед классом, а о том, как бы ненароком не всплыла тайная дружба с ней. Тут опять прозвучал тот же вопрос учительницы, но уже более требовательно:
– С кем ты, Вера Шевченко, дружишь?
– Я дружу… ни с кем.
– Не хитри, пионерка Шевченко!
Всему классу, как и Вере, было видно, что Светлана Васильевна сердится.
– Я дружу… с Мариной Семеновой! – ловко увернулась от правдивого ответа Вера и с надеждой посмотрела на Марину, сидевшую за первой партой у окна.
Марина пришла в класс в начале этого учебного года. В классе она тоже ни с кем не дружила, даже тайно. Вера чувствовала в этой девочке ту взрослость, которую сама скрывала от одноклассников, поэтому с радостью встала с новенькой ученицей в пару во время маршировки, а Марина в свою очередь на большой перемене пригласила ее к себе домой. Жили Семеновы в двух шагах от школы, и Вера с радостью отправилась в гости по первому приглашению.
Марина и Вера хорошо ладили друг с другом, они обе любили читать книги и обе учились в музыкальной школе. Марина недавно возвратилась из Германии, где проходил военную службу ее папа, который на фотографии из семейного альбома больше походил на усатого гусара, чем на офицера Красной армии.
Когда Вера назвала подругой Марину, то та просияла от удовольствия и улыбнулась, кивнув в знак согласия. Такой ответ Светлане Васильевне понравился, и Вера облегченно вздохнула, но вздохнула она преждевременно, потому что на очереди стоял уже другой наводящий вопрос:
– А скажи-ка ты нам, Шевченко Вера, ты была у Марины в гостях?
– Да, Марина сама меня пригласила, – быстро оправдалась Вера.
– Так, хорошо. А теперь ты обязана рассказать своим одноклассницам, что такое непристойное, не пионерское ты видела в гостях у Семеновых?
Тут-то Вера совсем запаниковала. Она хотела посмотреть на Марину, но Светлана Васильевна встала между ними, скрестив руки на груди. Не замечая возбужденного шепота одноклассниц, Вера недоуменно огляделась по сторонам, но подсказки не приходило.
Как же ей захотелось в этот момент стать невидимкой, чтобы учительница перестала сверлить ее недобрым взглядом, а Светлана Васильевна, не дождавшись ответа, отвернулась от Веры и обратилась к классу:
– Давайте мы, как пионерки, послушаем, что скажет нам вожатая отряда Ирина Гай.
Сначала класс замер в непонимании происходящего, а потом, как по команде, все повернулись в сторону Иры, которая уже стояла за партой.
– Вера мне сама рассказала, что в квартире у Семеновых она смотрела фотографии…
При слове «фотографии» Ирина несколько замялась, но быстро справилась с минутным замешательством и скороговоркой договорила хорошо выученный текст:
– На фотографиях стояли голые женщины на высоких каблуках!
– Ух ты! – пронеслось эхом в классе, потом опять наступила тишина.
Верины щеки заполыхали, а Марина, смертельно побледнев, опустила глаза.
– Это правда? – спросила Светлана Васильевна, повернувшись всем корпусом к Вере, но та не отвечала. – Пионерка Шевченко, скажи нам правду! – настаивала учительница, теряя терпение. Внутри у девочки что-то оборвалось, ей словно не хватало воздуха для дыхания, но поддаваться желанию упасть в обморок было бы очень некстати! Сквозь пелену тумана доносилось шушуканье пионерок, которые теперь с завистью смотрели то на Веру, то на Марину, ибо хотелось узнать подробнее о фотографиях голых женщин.
Эти фотографии тоненькой стопочкой лежали рядом с семейными альбомами на книжной полке. Смотреть на обнаженных фотомоделей было волнительно. Женщины на фотографиях имели такие красивые тела, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Стройные ноги, длинная шея, округлые груди. Особенно понравилось Вере то, что ее собственная грудь была гораздо меньше, чем грудь этих белокурых красавиц. Одного она не понимала: зачем красивые дамы фотографировались без одежды, но в туфлях на высоких каблуках? Ведь босиком они бы выглядели более натурально. Вот этим непониманием и поделилась она со своей тайной подругой Ириной за несколько дней до нынешнего пионерского сбора.
Шушуканье в классе нарастало, а Вера никак не могла определиться с правильным ответом: или ответить по-человечески, то есть промолчать, или по-пионерски.
– Как я много болтаю! – пыталась Вера рассуждать разумно. – Но что я сделала плохого? Не я, а женщины поступали плохо, раздевшись перед фотографом, хотя они взрослые, им можно. Нет, я лучше возьму свои слова назад!.. Нет, я лучше буду молчать как рыба!.. Нет, я скажу правду, как пионерка!.. И что? Тогда я подставлю Марину, и ее, как и меня, исключат из пионеров!.. О, что же мне делать? …
В какой-то момент все вокруг представились ей ожившей картинкой, с которой Вера воображаемой резинкой уже стирала себя и Марину, но… реальность оставалась реальностью, ее нельзя стереть, ее нужно только прожить, а это – жестоко!
– Шевченко, мы все ждем от тебя правды!
Светлана Васильевна двумя пальцами подняла опущенный подбородок притихшей девочки, чтобы заглянуть в ее глаза.
– Ну, говори же! Ты видела этих голых женщин? Ты ведь знаешь, что смотреть такие фотографии нехорошо, недостойно пионерки?!
Потом она уверенно развернула Веру к классу на всеобщее обозрение, а сама отошла к окну. Девочка по-прежнему стояла у доски и смотрела в пол, на котором лежали бумажки, чей-то поломанный карандаш. И Светлана Васильевна взяла последнее слово:
– Хватить отпираться! Значит, так, ты смотрела на фотографии голых женщин и это скрыла от своих товарищей! Вы с Семеновой занимаетесь втайне грязными делами?
– Д-да, – заикаясь, произнесла Вера, и весь мир потерял краски, став серым и грустным.
***
Прошло полгода после этого внеочередного собрания. Вера перестала улыбаться, в школе говорила только по необходимости. Дома она чувствовала себя лучше, но ее предательство Марины оставалось предательством и не позволяло девочке радоваться солнечному дню или хорошей оценке. Даже глазунья в шипящем на сковородке сливочном масле стала приедаться.
Только чтение книг помогало девочке не думать о своей жизни, это стало для нее самым любимым занятием. Хорошо, что мама теперь пропадала на работе и не мешала ей жить жизнью ее любимых героев.
У Веры появилась первая настольная книга «Динка». Динка, дочь революционера, стала для нее верной подружкой. Вместе с ней она смеялась над ее детскими шалостями, вместе с ней она плакала взахлеб, когда читала о смерти маленькой дочери бедной женщины, которая уходила на работу, оставляя малышку одну дома. Годовалая смешная девчушка сгорела в пожаре, вспыхнувшем от зажженной свечки, стоявшей перед иконкой.
– Какой жестокий боженька изображен на иконке. Вместо того чтобы защитить девочку, он ее погубил. Если бы портрет Ленина висел на стенке, то девочка жила бы себе и жила. Под портретом Ленина совсем не обязательно зажигать свечки, его и так хорошо видно со всех сторон, – думала Вера, и ей очень хотелось изменить эту историю в книге, и она вновь перечитывала эту главу, но каждый раз девочка умирала, Динка плакала, а вместе с ней рыдала Вера, забывая свое собственное горе.
С приходом зимы Володя брал дочь кататься на лыжах за городом, а после прогулки мама готовила вкусные воскресные обеды. Вера была благодарна родителям за то, что они не лезли в ее душу с советами и утешениями, но когда наступала ночь, то перед закрытыми глазами появлялась одна и та же картина: темный класс и несчастные глаза Марины. Себя Вера в этом сюжете заметить не успевала, потому что начинала плакать, стараясь выплакать все слезы, но на следующую ночь их накапливалось еще больше.
После новогодних каникул Римма не выдержала такого печального положения вещей и решила проявить родительскую активность.
– Вера, ты мне брось эту дурацкую привычку нюни распускать. Уже шесть месяцев прошло, а ты ходишь, как скисший огурец. Возьми телефон, позвони Марине Семеновой и извинись, как это положено нормальному человеку! – почти приказала она дочери.