Как только Альфонс начал приносить в семью свой заработок, он перестал ходить в церковь. Зачем рабочему человеку нужна церковь, ведь церковь предназначена для таких чистоплюев, как местный барон и его свита. Один только смиренный вид старшего дьякона церкви, ведущего воскресные богослужения, вызывал в сердце юноши раздражение, а раздражаться Альфонс не любил, как и ссориться. Отказ Альфонса посещать церковь очень огорчал только его маму. Мария доверяла Богу свои молитвы о сыне, понимая, что верить в Бога научить человека нельзя.
«Бедный мой мальчик никак не поймёт, что Господь его так любит», – думала она, печалясь.
Конечно, Мария и Франц огорчались, что Альфонс медлит со свадьбой с Валентиной, но старались не вмешиваться в дела сына. Проходил год за годом, Валентина меняла женихов и ждала Альфонса, а Альфонс тратил деньги на проституток, но только с ней ему было легко и просто.
Валентина не требовала от Альфонса проявлений любви или особых знаков внимания, она умела ждать свое счастье, ведь любила она Альфонса с самого детства и в мыслях привыкла видеть его своим мужем, который отвечал всем её требованиям: много работал, не был жадным, пиво пил только по праздникам, и даже то, что он ходил к проституткам, не казалось ей бедой.
Когда Альфонс приходил с работы домой, она веселила его своими простенькими рассказами об ухажёрах, которые ходили за ней по пятам, но никогда не открывала ему свою надежду стать его женой, поскольку знала, что её друг со школьной скамьи был влюблён в другую девочку, а звали её Рахель.
Валентина не была похожа на свою мать, она не любила бесплодных мечтаний и привыкла действовать наверняка. Девушка знала, как успокоить Альфонса нужным словом, как подбодрить его лаской, и искренне радовалась любому проявлению его внимания к себе, терпеливо ожидая своего часа, и… дождалась.
– Сын, – обратился как-то тихим субботним вечером постаревший Франц к Альфонсу, когда они оба сидели во дворе и курили свои трубки, набитые табаком, – через два года тебе исполнится тридцать лет, а что у тебя есть? У тебя есть работа, но нет семьи и нет наследника. Перестань морочить голову Валентине, она с малых лет сиротой растёт. Не бери грех на душу. Проститутки тебе сына не родят. Женись.
В следующем месяце сыграли дворовую свадьбу, и Альфонс с Валентиной стали законными супругами. Они переехали в маленькую квартиру в пяти трамвайных остановках от родительского дома. В их молодой семье был достаток, но не было детей.
В 1940 году война обрушилась на миролюбивую страну. В 1942-м немцы увели Альфонса, как и почти всё работоспособное население Бельгии, на заводы Германии. Надзиратели этих трудовых лагерей следили за каждым человеком, чтобы выжать из людей вассальных стран всю силу для блага великой Германии.
Через год принудительных работ, когда Альфонс пришёл в отпуск, Валентина встретила его на пороге дома. Она предстала перед ним не как подружка, знакомая с детства, не как супруга, жениться на которой ему посоветовал отец, а как созревшая для любви женщина. На ней было розовое платьице и красные туфельки на ногах. Валентина протянула к нему свои нежные руки, и стальное колечко на пальце, первый подарок Альфонса, блеснул прямо ему в глаза.
В сердце мужчины чувствительным штормом ворвалась любовь к той единственной на земле женщине, которую при рождении назвали Валентиной. Именно о ней он мечтал весь год в Германии, ночью – в бараке, а днём – у станка на военном заводе.
Альфонс без слов поднял жену на руки и ногой закрыл за собой дверь. Вся вселенная с её богатствами и успехами, войнами и трагедиями осталась за порогом их маленькой квартирки. Страсть как неземное наслаждение близостью с любимой женщиной овладела мужчиной, которая от долгой разлуки стала неутолимой. Это счастье пришло как прекрасное пробуждение от многолетней дрёмы. В те дни и был зачат их первенец, Ронан Мария Альфонс Де Гроте, рождение которого обернулось праздником для всего двора в день, когда немцы покидали Антверпен.
Открывая калитку, ведущую во внутренний двор, Альфонс вновь счастливо заулыбался, и не успел он и шагу шагнуть за калитку, как к нему уже спешили родители, но их обогнал его тесть, маленький коротышка с лысой головой и выпирающим колобком животиком. Казалось, что он не бежал, а катился по двору, а во дворе уже был накрыт стол, за столом сидели счастливые соседи и ждали начала праздника по поводу рождения в молодой семье Де Гроте первенца. Давно так дружно и весело не гуляли соседи, только поздним вечером они разошлись по домам.
Провожая сына домой, Мария сказала ему своё заветное желание, что младенца положено крестить, чтобы он рос под божьей защитой. Альфонс успокоил маму, пообещав на крестины пригласить всех родственников и маминых соседей.
В ту ночь перед сном Мария, стоя на коленях у себя в спаленке, каялась за то, что недолюбливала свою невестку, которая через годы родила им с Францем первого внука.
А в ночь перед крестинами и Альфонс долго не мог уснуть. Жена и сынок мирно спали в детской комнате, а он сидел на балконе, курил самокрутку и думал.
«Мама говорила, что в церкви служит теперь новый пастор и ему прислуживает молодой дьякон, который сменил старого. Это хорошо».
Именно из-за старого дьякона он ещё подростком перестал ходить в церковь. Слишком много зла причинил Альфонсу этот божий человек.
***
Мальчиком Альфонс учился в школе при местной католической церкви. Учился он неплохо, иногда даже с удовольствием. Каждое воскресенье ученики должны были посещать церковь на утреннее богослужение, на котором многие из его товарищей засыпали с первой молитвой «Аве, Мария».
Франц, отец Альфонса, в церковь не ходил, он так уставал за неделю от тяжёлого труда, что ценил воскресное утро как единственную возможность выспаться и побыть с семьёй, чтобы потом всю рабочую неделю вновь трудиться до седьмого пота, а Мария, мама Альфонса, не чувствовала себя грешной, когда вместо службы в церкви сидела рядом с любимым мужем, пила утренний кофе и рассказывала ему о недельных новостях семьи и двора, но сына в церковь отправляла, так как этого требовали в школе.
Альфонсу было на руку, что его родители не посещали воскресные богослужения, потому что в конце службы пастор выставлял перед лицом прихожан провинившихся учеников. В этом позорном строю нередко стоял и сам Альфонс. Этого родители не знали, и не должны были узнать.
– Эти негодные мальчишки поставили капканы на кроликов в угодьях барона! – говорил дьякон на одном из воскресных служений, указывая на построенных в шеренгу ребят, словно они были исчадием ада. – Когда дети совершают грех, за них будут гореть в аду их родители! Но уважаемый барон простил их! Давайте молиться за нашего барона, который имеет желание поправить крыльцо в нашей церкви! – распинался перед прихожанами дьякон, а уважаемый барон, сидевший перед алтарём в первых рядах, покачивал довольно головой. И никому из верующих не было понятно, что означает это его покачивание.
Этого никак не мог отгадать и сам старший дьякон, который за день до богослужения ужинал с бароном и его семьёй и обещал ему пожурить негодных ребятишек, промышляющих в его угодьях.
– Бойтесь! – громко взывал к возмездию дьякон, обращаясь ребятам, стоящим в ряду и их родителям. – Ибо грешники будут гореть в аду!
Его слова подхватывало эхо, и всем сидящим в церкви становилось страшно.
Иногда старший дьякон, высокий и, как жердь, худой, приходил к своенравным шалунам домой и требовал от их родителей жёстких воспитательных мер, приходил он и в дом к Альфонсу.
Мария угощала сердитого дьякона чашечкой кофе и в согласии с ним покачивала головой, слушая его рассуждения о том, что её сын – «очень грешный мальчик» и что «его место непременно будет в преисподней». После таких посещений подслеповатые глаза Марии ещё больше слезились, но она почему-то не наказывала сорванца-сына, а только благодарила Бога, что этих страшных слов священника не слышал её муж. Такое поведение матери маленький Альфонс понять не мог. Мама не ругала его за кроликов, которые попадались в его ловушки. Она варила из них суп, которым кормила свою семью и старенькую соседку, пока та была жива.