Уже вечером, когда Вера с мамой читали по переменке книгу об одиноком и голодном Робинзоне Крузо, девочка каждый раз обещала самой себе не быть больше такой легкомысленной, а жевать сосиску как можно дольше, но каждый раз сосиска проглатывалась в один присест и только шкурка напоминала Вере об аппетитной сосиске.

На втором месте по значимости её воспоминаний о жизни в Барнауле было сливочное масло. Одно созерцание комочка сливочного масла в двести граммов, лежавшего на блюдце посередине кухонного стола, являлось для Веры невероятным наслаждением. Этот комочек масла, имеющий жёлтый цвет, как маленькое солнышко на тарелочке, озарял холодную и большую кухню тёти Арочки. На масло можно было только смотреть, потому что этого масла на всех не хватало, и его катастрофически не хватало самой Вере.

Два раза в месяц Вера поднималась в шесть часов утра, очень тепло одевалась и вместе со взрослыми отправлялась в продуктовый магазин, что располагался в конце улицы. К закрытым дверям магазина уже с полночи один за другим подходили люди и занимали очередь, где каждый очередник имел свой номер. Систематически проводилась перекличка, тех, кто не отзывался на номер, из списков покупателей масла вычёркивали.

Надо сказать, что стоять в этой тесной очереди за маслом было интересно. Люди жались друг к другу от холода. Они притоптывали ногами в валенках, похлопывая себя разноцветными рукавицами, специально связанными для таких случаев из толстых шерстяных ниток, то есть, никто не стоял на месте, и в результате этого прихлопывания и притопывания, длинная очередь незаметно закручивалась в клубок, словно в русском хороводе «Берёзка». Стоять в таком «клубке» было теплее и уютнее, чем в очереди, выстроенной в ряд.

Сначала все желающие получить 200 граммов сливочного масла молча ждали открытия продовольственного магазина, ёжась от трескучего мороза, но проходили часы и начиналось самое интересное для Веры время. Люди знакомились друг с другом, и у каждого из очередников имелось, о чем поведать другим любителям масла. Истории были самые разные, как говорится, выбирай – не хочу.

За десять минут до открытия магазина настроение выстоявших очередь резко менялось, и из приятно-общительного становилось военно-агрессивным. Мысленно каждый из очереди готовился к атаке, чтобы прорваться в магазин, захватить свои двести граммов сливочного масла и унести его домой.

Масло выдавали в руки только присутствующим в очереди людям. Когда завёрнутый в пергаментную бумагу кусочек масла попадал Вере в руки, она сгорала от нестерпимого желания съесть это масло прямо в магазине, без хлеба и ложки, съесть и опять встать в очередь.

Так проходила эта скудная на радости жизнь на чужбине, но и она оборвалась в одну из вьюжных ночей.

Вера и мама укладывались на ночь на пружинной кровати, стоящей в зале. Девочка спала у стенки, упираясь носом в плюшевый темно-зелёный ковер, а мама лежала на другом краю кровати. Вере не разрешалось шевелиться и ворочаться в постели, и она старалась лежать как мышка-норушка.

Когда Веру разбудил яркий электрический свет, бивший ей прямо в глаза, то не свет ослепил девочку, а её ослепил пронзительный злобный взгляд маминых синих глаз. Спокойный мир, которым она так дорожила, рухнул в один миг. Вера уже не слышала, что ей говорила мама, потому что страх больше не властвовал над ней, он сменился несоразмерным с жизнью горем. Девочку стало колотить от отчаяния, и, чтобы её внутреннее сердце не взорвалось от горя, она истошно закричала.

– Ну, что?.. Ну что тебе ещё надо от меня?.. Не мучь меня!.. Пожалуйста, не мучь меня! Я больше не могу так жить!.. Убей меня, прошу, лучше убей меня сразу! …Я не хочу больше жить!.. У меня просто нет больше сил жить!

Вера ещё не слышала о том, что существует ад, она жила в аду, но у неё была уверенность, что со смертью к человеку приходит покой, который был ей так необходим.

– Не подходи ко мне! – строго предупредила она маму. – Не подходи!.. Я… я укушу тебя! Я буду кусать тебя до крови, как злая собака!

Вере вдруг захотелось даже рычать и скалить зубы. Она готова была напасть на обидчика и погибнуть в схватке. Ожидая нападения, девочка забилась в угол кровати и ощетинилась.

Римма испугалась и стала оглядываться по сторонам, ища помощи. Из других спален стали выходить мамины родственники с сонными и недовольными лицами, но Вера их не узнавала. Девочка смотрела исподлобья на людей, окруживших её кровать, но видела только свою маму. Держа маму под прицелом своих колких чёрных глаз, она немного утихла и стала что-то причитать себе под нос, захлёбываясь слезами. Её слезы и сопли одним потоком текли по щекам. Как только мама опять протягивала к ней свои руки и делала шаг вперёд, истерика начинала биться в девочке страшным зверем, и маме приходилось отступать. Вдруг Веру скрутили судороги. Яркий свет поразил её глаза, и она ослепла от дикой пляски света в её голове, а потом всё погасло. Мир поглотила тьма…

Покой. Пустота. Тишина. Потом из темноты протянулись к ней женские руки со стаканом воды. Во рту у Веры уже лежала маленькая таблетка, и спокойный голос тёти Арочки просил эту таблетку проглотить. Девочка покорилась этому голосу, и потом наступил глубокий сон. Сквозь дремоту принимала она питьё и опять проваливалась в этот целебный сон. Вере показалось, что прошла целая вечность, пока она вновь смогла смотреть и окружавший её мир не расплылся перед ней, как акварельный рисунок под потоками влаги.

Мама сидела на стуле, и в её глазах не было больше зла. В её глазах девочка увидела какую-то предрассветную растерянность. Конечно, она не доверяла ей себя и, как только мама тянулась в её сторону, паника вновь овладевала её сердцем и рука непроизвольно вытягивалась вперёд, чтобы остановить врага.

– Не подходи!

Были, наверное, уже сумерки, а может быть, просто лампочка на столике не давала много света, когда к кровати, где лежала Вера, подошла тётя Арочка. Вера доверила ей отвести себя в туалет. Потом тётя Арочка, надев белый халат доктора, попросила у Веры разрешения обследовать её как врач. Тётя Арочка была женским доктором. Вера, словно под гипнозом непривычного ласкового обращения, покорно дала себя обследовать, а потом из соседней комнаты слушала сердитый шёпот тёти Арочки, которая что-то выговаривала Вериной маме.

На следующий день девочка с мамой ехали ночным поездом домой. Вера ещё не могла хорошо говорить, она заикалась, а её мама не могла быстро поменяться и стать хорошей мамой, потому что она отвыкла от этого.

Они обе были довольны, что ехали домой, но каждая думала о своём. Дома их ждал радостный папа. Он встретил их со словами:

– Я знал! Я знал, что правда восторжествует! – в этих словах слышалось больше горечи, чем торжества.

Они встретили Новый год под настоящей ёлкой, горевшей разноцветными огоньками. Под ёлкой лежало много подарков, которые радовали Веру, но не с такой силой, как сливочное масло, которое она могла целый праздничный вечер лизать с ложки. Девочка бы лизала его и всю ночь, но мама, вспомнив, что воспитание дочери ещё не закончилось, остановила это пиршество.

Саша прислал новогоднюю открытку из папиной деревни. Он писал, что желает всем здоровья и что живёт в деревне, как в раю. Вера ему позавидовала по-белому, в раю жили только хорошие люди, а она к ним не относилась.

Теперь всё было так, как будто ничего и не случилось, а то, что случилось, сделалось страшной семейной тайной, о которой не говорят вслух.

Вера никогда не разрешала себе думать о том плохом времени, потому что не могла вынести повторно, даже в мыслях, такое насилие над собой. Она была довольна тем, что прошлое осталось позади, и оно больше никогда не должно было возвратиться в реальную жизнь. Теперешнее послушание Веры иногда приводило в шок других матерей и их избалованных детей, но девочка ничего не могла с собой поделать. Никто не знал, что этим послушанием она сберегала от потрясений своё смертельно раненое сердце, которое нуждалось в утешении, и девочка пела ему колыбельные песни на ночь и учила не дрожать от страха, а мечтать.