Даже он находит это забавным. Мне следовало ожидать, что мои братья не дадут мне так просто уйти. Обычно это я их дразню, и мне не нравится, когда мы меняемся ролями.

— Это было четырнадцать лет назад, — ворчу я.

— Да, а ты все еще тоскуешь по ней, — говорит Дилан.

Закатываю глаза.

— И что с того, что я тоскую? — говорю я холодно.

— Нет ничего плохого в том, чтобы любить Эверли. Она невероятно умная, веселая и красивая, — говорит Дилан, перечисляя ее положительные качества на пальцах.

— Осторожнее, — предупреждаю я.

Он дразнится, но это не останавливает незнакомую волну ревности, которая течет по моим венам, хотя я знаю, что Дилан нашел свой счастливый конец с Марлоу.

— Полегче. — Он поднимает руки с наглой ухмылкой. — Я просто сделал ей комплимент. Ты прекрасно знаешь, что я смотрю только на Марлоу…

Дверь кабинета Дилана распахивается, и Лола, запыхавшись, вбегает внутрь. Она одета в ярко-розовую рубашку и радужную пачку, а ее волосы уложены в косу «рыбий хвост» с завязанными на концах блестящими бантиками.

— Папа, ты должен мне помочь! — восклицает она, прыгая к нему на руки.

— Божья коровка, я разговариваю по видео с твоими дядями. Это может подождать? — твердо спрашивает Дилан.

— Привет, дядя Харрисон, привет, дядя Кэш.

Она игнорирует его, махая рукой в камеру.

— Привет, божья коровка. Ты сегодня выглядишь очень мило, — говорю я. — Мне нравятся твои косички.

— Спасибо. Их сделала Марлоу.

Она ласково проводит руками по волосам, прихорашиваясь перед камерой.

— Я так и понял, — ухмыляюсь я Дилану, который смотрит на меня.

Он никогда не мог освоить косу «рыбий хвост», и мы все любим его за это доставать. Это одна из многих причин, по которым Марлоу — его идеальная пара.

— Божья коровка, чем я могу тебе помочь? — вклинивается Дилан.

— Ваффлз и щенки опять вляпались в розовую краску.

Она указывает на коридор, откуда слышен лай собак.

И тут я замечаю, что ее ладони покрыты ярко-розовой краской, которая теперь размазана по рубашке Дилана. Прикрываю рот, чтобы подавить смех.

— Черт, — бормочет Дилан себе под нос. — Извините, ребята, мне нужно идти. — Он поднимает Лолу, ставя ее на пол, и встает со стула. — Я уговорил Марлоу встретиться с ее друзьями на завтрак в «Пивоварне», так что дома останусь только я с Лолой и собаками.

Он наклоняется, чтобы мы могли видеть его лицо на экране.

— Без проблем. Мы встретимся с тобой позже, — заверяет его Харрисон.

— Спасибо.

Дилан отключается от связи, и я остаюсь один на один с непостижимым выражением лица Харрисона.

Мы не разговаривали один на один с тех пор, как я побывал в Вегасе, и с ужасом жду лекции, которая, как знаю, скоро начнется. Ерзаю на стуле, надеясь, что он предложит перенести встречу. Проходит минута, и я не могу больше терпеть.

— Не мог бы ты приступить к делу, — говорю я.

Харрисон слегка наклоняет голову.

— С чем именно?

— К той части, где ты говоришь мне, как безответственно я себя вел и как ты во мне разочарован. Не только как мой босс, но и как мой брат, и что если я не возьму себя в руки, то буду уволен. — Я тяжело вздохнул. — Ты имеешь полное право злиться на меня.

Харрисону не раз приходилось выручать меня из затруднительных ситуаций, и если что-то и может вывести его из равновесия, так это мое импульсивное решение жениться. Поэтому я готовлюсь к худшему.

Он ничего не отвечает, берет ручку на своем столе и щелкает ею, наблюдая за мной своим ледяным голубым взглядом.

Я прикусываю язык, стараясь быть терпеливым, но уже практически подпрыгиваю на стуле, когда он наконец заговорил.

— Я не злюсь, — заявляет он.

Бросаю на него озадаченный взгляд.

— Не злишься?

Он качает головой.

— Нет, но я волновался за тебя. Как ты держишься?

— Мне кажется, что я все испортил, — признаюсь я. — И я знаю, что именно этого ты и ждал от меня. — Вздыхаю, опуская взгляд на колени. — Я не такой, как вы с Диланом. Хотел бы я быть таким, но это не так.

Я не планировал заводить этот разговор с Харрисоном сегодня, но если быть честным, то он давно назрел.

— Почему? — спрашивает он.

— Ты командуешь в каждом зале заседаний, куда заходишь, а Дилан — математический гений, которым все восхищаются. А я — бросивший колледж и занимающий ту должность, которую занимаю, потому что я твой брат.

Не говоря уже о том, что они оба хороши собой, в то время как я — неполноценный. Тот, кого все жалеют, когда видят нас вместе.

— Ты действительно в это веришь? — На лице Харрисона появилось мрачное выражение. — Тебя расстраивает, когда ты не выходишь на работу вовремя или когда вкладываешь больше сил в свои внеклассные занятия, чем в работу? Безусловно.

Я медленно киваю, сглатывая комок в горле. Его жестокая честность — тяжелая пилюля, которую трудно проглотить, но все, что он говорит, — правда.

— Однако я повысил тебя, потому что у тебя талант находить общий язык с нашими сотрудниками, а не потому что мы родственники. — Он постукивает ручкой по столу, пока говорит. — Возможно, ты этого не знаешь, но вскоре после твоего несчастного случая я услышал, как мама и папа выразили врачу свою обеспокоенность тем, что ты можешь потерять чувство юмора и общительность, когда поправитесь. У меня не было таких опасений.

Он прав в том, что я никогда не слышал этого раньше. После того как я очнулся, некоторое время был дезориентирован. Помню, что мама много плакала, но в целом родители держались уверенно.

— Почему бы и нет? — спрашиваю я, в моем голосе звучит любопытство.

— Потому что ты один из самых сильных людей, которых я знаю, — убежденно отвечает Харрисон. — На следующую неделю после ты доказал, что я прав, когда папа пошел в туалет в твоей больничной палате и слишком поздно обнаружил, что ты накрыл унитаз пленкой. — Он смеется над этим воспоминанием. — Я никогда не видел, чтобы мама и папа так мучились, наказывая тебя или радуясь, что ты снова стал прежним.

Когда я очнулся от искусственной комы, в которую меня погрузили врачи после аварии, не почувствовал никаких изменений. Но понял, что что-то не так, когда мои родители, братья, сестра и друзья посмотрели на меня с жалостью, сочувствием или сочетанием того и другого. Повреждения нервов и тканей были обширными, и ведущие пластические хирурги страны могли сделать лишь очень малое.

Это опустошало меня, когда я понимал, что все уже никогда не будет как прежде. Но это не остановило меня от попыток жить так, как я всегда жил.

— Не пойми меня неправильно. Твое беззаботное отношение и чувство юмора освежают, — говорит Харрисон, хотя я уже чувствую, что его ждет «но». — Но реальность такова, что всем нам приходится делать то, чего мы не хотим.

— Когда ты делал то, чего не хотел?

Я насмехаюсь.

Я всегда завидовал тому, как легко он все делает. Он был самым популярным ребенком в школе и звездой хоккея в колледже, и он без проблем взял на себя управление «Стаффорд Холдингс», когда наш отец ушел на пенсию. Никогда не показывает слабость, и все воспринимают его всерьез.

— Это то, что ты думаешь? — Он удивленно поднимает бровь. — Кэш, мне было всего десять, когда отец сказал, что я стану наследником глобальной империи. Задолго до того, как я полностью осознал, что это значит, я взвалил на свои плечи всю тяжесть наследия нашей семьи, чтобы тебе, Дилану и Пресли не пришлось это делать. Я отказался от своей мечты, чтобы вы могли осуществить свою.

— Какие мечты? Я подумал, что ты хочешь стать генеральным директором.

Услышать это вслух звучит нелепо, но, кроме хоккея, «Стаффорд Холдингс» — единственное, чем он увлечен.

Он невесело усмехается.

— Не пойми меня неправильно. Я благодарен за свою роль и ни на что ее не променяю. Но бывают моменты, когда мне хочется, чтобы все сложилось иначе, — говорит он, взгляд его отрешенный, погруженный в раздумья.

— Почему ты отказался от своей мечты ради нас?