— Потом обсудим, спи. Спи, моя хорошая. Лица на тебе нет, отдохни.
Мама забирает детей уводит, я снова падаю на кровать, укрываюсь одеялом, думаю лишь о том, что мама и трети всей правды не знает. Тетя Лариса, наверное, рассказала, что Глеб перепил, что мы повздорили, отсюда синяк.
О большем-то пока никто не знает? Не знает же?
Я снова засыпаю, но в муторном сне продолжаю мучиться вопросом: знает ли кто-то еще, что у Глеба есть любовница?!
***
Земля сильно промерзла за эту зиму. Смотрю на комья заледеневшие, понимая, что горсть земли на гроб в качестве прощания будет бросить крайне трудно.
Лица у всех посеревшие, траурные. Проводить Алексея Дмитриевича в последний путь пришло очень много людей. В основном, все на своих машинах, но и целых два автобуса пришлось тоже нанять.
Глеб держится рядом. Сухой, напряженный, молчаливый. Мама стоит по правую сторону, часто меня касается, поддерживает. Ей тоже искренне жаль, что уходит человек, позволивший нашей семье не утонуть.
Гроб опускают. Подходим, бросая по комку смерзшейся земли. Процессия тянется…
Неожиданно мой взгляд выхватывает одну из фигур, и я застываю.
Надо же!
Мария… Она и на похороны приперлась.
Одета все так же стильно, черное платье чуть выше колен, модные белые сапожки, белый пояс, перчатки, длинный белый шарф и траурный кружевной платок на голове. Она постоянно всхлипывает и вытирает слезы платочком.
— Она… — сиплю.
Оборачиваюсь на Глеба. Его рядом нет, отошел.
Ищу взглядом мужа и… нахожу его в толпе собравшихся, направляется прямо к своей шлюхе.
— Что такое? — спрашивает мама. — Кто эта фифа?
— А это, мама, — отвечаю хриплым шепотом. — Любовница Глеба. Его шлюха. Она вчера приходила. Еще более расфуфыренная, вела себя… Я ее вышвырнула за калитку, она снова приперлась. Бесстыжая.
— Что?! Глеб тебе изменяет?
— Говорит, я скучная. Огня нет. Зато в ней…
Смотрю, как она наклоняется за землей, изгибаясь.
Глеб говорит ей что-то, опустив руку на талию.
У меня плывет в глазах? Или все это тоже видят?!
Все видят, да?!
До моего слуха доносятся всхлипывания Марии. Уверена, не только до моего. На лицах собравшихся скорбь, кто-то спрашивает:
— А это кто?
— Так это дочь друга Лехи, он сам говорил… — отвечает. — Был обязан старому товарищу, в ответ помог его дочери с работой, еще с чем-то. Широкой души был человек… Ох, как жаль, что его не стало.
Странно, что я ничего о дочери друга не знала! Или свекр знал о похождениях Глеба и… покрывал его?!
— Ничего о таком не слышала, — шепчет мама. — А ты?
Отрицательно качаю головой. Судя по лицу мамы, она тоже озадачена.
Внезапно все ахают.
Начинаются крики. Зовут врача.
Я всего на секунду отвлеклась!
Зато теперь вижу, как на руках Глеба распласталась Мария.
Совершенно без чувств. В глубоком обмороке…
И, разумеется, он подхватил ее.
Как в кино.
Глава 7
Она
Вокруг них столпились люди, окружили плотным кольцом, начали сыпать рекомендациями.
В голове стучит: «Она своего добилась! Добилась внимания!»
Настолько сильного внимания удосужилась, что взгляды всех собравшихся обращены к ней, и гроб свекра начинают забрасывать землей под звуки перешептываний и советов, как лучше привести в чувство эту мамзель!
Неслыханная наглость. И Глеб — с ней.
Какого черта он с ней, если его место — быть рядом со мной, со своей семьей…
Внезапно пронизывает ощущение, от которого сердце становится холодным-холодным и превращается в огромный кусок льда — семьи больше нет.
Нас больше нет.
Терпеть это не стану, завтра же…
Задыхаюсь!
Плевать на приличия, хватит вытирать об меня ноги напоказ!
В висках стучит: я завтра же на развод подам. И с квартиры съеду.
Порога не переступлю, пока нас не разведут и не разделят имущество, как полагается.
Ноги моей не будет там, где он со своей шлюхой миловался!
— Оль, ты держись. Все пройдет, — стискивает мою ладонь мама.
У меня такое чувство будто я хороню не только свекра, но несколько лет своей жизни хороню.
Наконец, толпа схлынула. В сторону.
Не в последнюю очередь от слов Глеба, который настойчивым, громким голосом требует, чтобы отошли, дышать нечем.
О, как он о своей красотке печется!
Просто коршуном над лялечкой вьется.
Во мне закипают отнюдь не безобидные чувства, появляется бессильная злость, которая трансформируется в ярость по отношению к мужчине, который так беспечно обошелся с моим сердцем и любовью. Просто швырнул его в грязь и хорошенько потоптался подошвами своих сапог.
— Глеб… — доносится слабый стон.
Маша подает голос, подниматься не спешит. Предпринимает попытку, но почти сразу же падает, обратно на руки Глеба, цепляется за его широкие плечи.
— Ох, мне плохо стало… Это все из-за…
Голос Маши крепнет.
Одна ее рука ползет ниже, с груди на живот.
Мои глаза округляются до боли, когда замечают, когда ее пальцы касаются живота.
Догадка пронзает насквозь: эта шлюха еще и беременна?!
Решила довести спектакль до конца и сообщить прилюдно?
Но Глеб обрывает:
— Тесное платье и куртка у тебя, Мария. Плохо стало из-за похорон. Он же был другом твоего отца. Уже полегче стало, поднимайся.
Глеб держится рядом с ней и сжимает за запястье. Я вижу, как его пальцы впиваются в ее кисть. Он отводит Марию в сторону, шепнув ей что-то. Она встревоженно вскидывает голову, как будто полна возмущения, но натыкается на ледяной взгляд Глеба и тушуется, больше не предпринимает попыток сказать хоть слово.
Я отворачиваюсь. Не имеет значения, что у них там происходит, потому что я для себя все решила.
***
Сегодня ветрено, работяги стараются закончить быстрее, потому что весной ветер кусает больнее, чем всегда.
Сразу после кладбища отправляемся в кафе, которое сняли для поминок.
— Оля… — слышу голос мужа. — Оля!
Он зовет меня. Ах, вспомнил, что ли?
Я топчусь на месте и подталкиваю детей в сторону автобуса.
— Оль, ты чего? — удивляется мама, но следует за мной.
Заходим последними, автобус трогается с места. Нам уступают место, снова выслушиваю соболезнования, киваю всем, благодарю.
По лицу и позе мамы видно, что она хочет со мной поговорить, но ждет более подходящего момента. Не знаю, поддержит она меня в этом решении или нет?
Я как-то надеялась, была уверена, что поддержит, но сейчас вдруг задумываюсь: а что, если нет?
Становится сложно дышать, накатывает дурнота. Сразу начинает лезть в нос запах чьих-то противных духов. Чтобы перебить этот запах, я обнимаю дочь и прижимаюсь губами к ее волосам. Она будто застыла, впервые на похоронах, а Ванька уже вроде не маленький, но еще не до конца понимает масштаб трагедии.
На поминках я усаживаюсь сразу же посередине стола, и по обе стороны занимают место близкие со стороны свекра. Двоюродные братья, сестры, племянники…
Словом, я избавлена от необходимости сидеть рядом с Глебом и говорить с ним, чему несказанно рада, если можно назвать эту горькое удовлетворение внутри — радостью.
Конечно, я его вижу. Он приехал позже.
Сидит совсем за другим столом.
Вижу и чувствую, как он на меня долгие, выразительные взгляды бросает.
Его любовницу я тоже замечаю. За дальним столом, где собрались бывшие коллеги по работе, знакомые свекра. Кстати, Мария уходит довольно быстро и незаметно, скромно метнула в пакетик немного еды со стола, попрощалась тихонечко и ушла.
Можно было бы сказать, что мне стало легче дышать, но это же ничего не меняет. Ни-че-го…
После похорон остаюсь до последнего, как-никак, я столы заказывала и все остальное.
Надо до конца рассчитаться, принять все. Мне рассказывают, сколько чего осталось, я листаю свой блокнот с записями и пытаюсь свести одно с другим.
