— Бессовестная! — повторяю я. — Не погнушалась залезть даже в трагический момент для нашей семьи.

— Хватит думать об этой дряни. Татьяна задержана?

— Да. И, как водится в таких случаях, они с любовником валят вину друг на друга, — усмехается Иван.

— Надеюсь, что они по заслугам получат. Оба.

Поговорив еще немного с Иваном, Глеб дает понять, что нам пора, но перед уходом говорит:

— Оля, ты, кажется, что-то хотела сказать Ивану. С глазу на глаз.

Глеб смотрит мне в глаза, одним лишь взглядом намекая, что я должна расставить все точки над i. Муж выглядит уверенным в себе и полон нетерпения. Он не хочет делить меня ни с кем, не хочет оставить даже тени сомнения у другого мужчины. Пусть это выглядит немного топорно со стороны, но мне нравится, как он это делает, проявляя свои чувства.

Мне хочется верить, что больше никто не сможет вмешаться в наши отношения, разрушая их.

— Да, Вань, можно тебя на пару слов?

Краем глаза я замечаю, как дергается нерв на виске Глеба. Ему даже такое обращение по имени кажется чересчур. Но он делает вид, что не психует, засунув ладони глубоко в карманы брюк. Муж держит на лице нечитаемое выражение, а я читаю его эмоции по глазам. Ему не терпится закончить начатое.

Отходим с Иваном в сторону. Коридор полицейского участка — не самое подходящее место для объяснений, кто-то постоянно пробегает, здороваются. Времени в обрез, я даже на расстоянии чувствую нетерпение Глеба.

— Вань, извини. Я должна признаться, что зря давала тебе надежду. У нас ничего не выйдет.

— И на свидание, я так понимаю, ты тоже не пойдешь, — добавляет он.

— Не пойду. Это было бы нечестно по отношению к тебе и просто отвратительно в отношении… нас с Глебом.

— Вы помирились, — замечает он. — Видно сразу. Даже без наглядной демонстрации.

— Да, так и есть.

— Жаль. Я надеялся… Впрочем, отдавал себе отчет, что шансы невелики. Ты не из тех женщин, что скачут по койкам сразу после разрыва…

— К тому же разрыв не состоялся.

— Переедешь к нему сразу же?

— Нет, знаешь, пусть сначала закончит разбирательства с Марией… Там настоящий дурдом. Не могу видеть эту гадину, раздражает!

— А ты коварная, — усмехается Иван. — Твой муж на говно изведется от нетерпения, будет тебя охранять и обхаживать всячески.

Так приятно слышать эти слова… из уст постороннего человека, ведь они свидетельствуют о том, что Глеб меня любит по-настоящему!

— Ты все? — слышится за моей спиной голос Глеба.

Иван улыбается понимаюше и немного грустно.

— Все, — кивает. — Будь счастлива.

— Спасибо. И ты… тоже. Знаешь, я верю, что ты встретишь ту самую, и у вас будет семья.

***

— Что-то вы долго беседовали! — ворчит Глеб, когда мы вышли из участка.

— Перестань. Просто объяснилась.

— Просто объяснилась, — вздыхает. — Я так и не съездил ему по физиономии.

— И не стоило.

— Цветы от него выкинешь?

— Цветы-то здесь причем.

— Выкинь! — упрямо требует. — Я тебе сам такие же куплю.

Наш разговор прерывает звонок…

Глеб отвечает, слушает собеседника и уточняет.

— Понял. В какой больнице?

— Что случилось?

— Отвезу тебя к маме. Мария попала в больницу…

Ольга

— Мария попала в больницу? — переспрашиваю. — И ты решил лететь к ней, словно орел? По первому же звонку? И жену поскорее сплавить, да?!

Злюсь. Смотрю на Глеба сердито.

Это то, о чем я говорила с Иваном. То, что имела в виду, когда говорила, что не спешу сойтись с мужем окончательно.

Есть камень преткновения — Мария. И пусть Глеб мне поклялся, что между ними ничего не было, пусть объяснил свои мотивы, я чувствую себя уязвленной и до сих пор обиженной, что муж был ласков и внимателен с ней и предельно жесток со мной в сложные моменты.

Эта глубокая рана, которую не выправить торопливыми ласками и жаркими поцелуями. Пока доверие между нами слишком хрупкое, и маятник может качнуться в обратную сторону.

Я хочу быть с мужем, хочу этого всем сердцем, дети по нему сильно скучают. Но пока Глеб отстраняет меня с умным видом, мол, тебе здесь не место, я сам все решу, я не смогу… полноценно ему довериться!

— Олька! — выдыхает Глеб. — Я не игнорирую тебя, не хочу сплавить, как ты выразилась. Я оберегаю тебя! Ни к чему эти стрессы беременной, поверь!

— Не оберегаешь, задвигаешь. Оберегать надо было раньше, сколько раз в тандеме с этой Марией ты делал мне больно? Требуешь от меня откровенности, быстрых и твердых решений, но сам не готов мне довериться. Или до сих пор считаешь меня ни на что непригодной?

— Нет же, Оль. Вообще не так. Послушай же…

Глеб меня обнимает, пытается поцеловать, но я отворачиваюсь.

— У тебя не получится морочить мне голову поцелуями всякий раз, когда ты хочешь запудрить мне голову. Если тебе нечего скрывать…

— Мне нечего скрывать! — отвечает он твердо. — Поехали! Сама убедишься.

***

Мы довольно быстро добираемся до клиники, куда положили Марию. Это небольшое частное учреждение. Я скептически осматриваю заведение, ни одному поступку этой дряни не верю. Во всем вижу подвох и подозреваю ее в самом худшем.

Да, я к ней предвзято отношусь и не скрываю этого.

Возле палаты, где сейчас лежит Мария, я останавливаюсь.

— Иди, — говорю Глебу. — А я тут послушаю.

— Нет уж! Пойдешь со мной. Иначе будешь потом надумывать, что она меня трогала или я был с ней слишком заботлив!

Глеб входит первым. При виде него Мария с видом умирающего лебедя привстает на больничной кровати и издает рыдающий звук.

— Глеб… Мы… Мы потеряли его…

— Мы?! — шипит Глеб. — О чем ты?!

— Я потеряла сынишку, а ты… — подбородок Марии трясется. — Ты потерял братика. Своего младшего братика. Я же говорила тебе, чувствую, что у меня родился бы сын…

Потом Мария замечает меня, и ее напускное горе ползет трещинами.

— Что она здесь делает…

— Моя любимая жена? Просто находится рядом с супругом, вот и все, — спокойно пожимает плечами Глеб. — Значит, у тебя выкидыш!

— Да… Это ужасно… Ужасно… — Мария плачет в бумажную салфетку, бросает взгляд на меня. — Как женщина женщину, вы должны понять мое горе.

— Еще скажи, что во мне должен горевать материнский инстинкт!

— Да! Это общая боль… Глубокая боль непростой женской доли! Я была неправа, я так сожалею, что вела себя некрасиво! Маша, прости!

— Я сейчас затолкаю ей в рот эту сопливую салфетку! — говорю сердито. — До чего же ты наглая, самой от себя не противно?! Без мыла в любую задницу залезть хочешь! Старика обманула, пыталась к моему мужу в трусы залезть, а сейчас еще и на жалость мне давить пытаешься. Это просто дно…

— Выкидыш, я надеюсь, официально задокументирован, все дела. Хочу снять копии. Нотариусу предоставлю и на работу тоже, заодно.

Мария перестает плакать и унижаться. Фу, насколько это фальшиво и противно! Мне хочется помыться…

— Да, конечно, все официально… — медленно отвечает Мария, хлопая ресницами. — На тумбе лежит.

— Возьму с собой, не возражаешь?

Глеб кажется мне странно довольным, складывая бумажку с печатью, потом супруг достает телефон и звонит кому.

— Евгений Дмитриевич, добрый день. Будьте добры, подготовьте приказ об увольнении Марии Селивановой. Предупреждение уже было, выговор тоже. Что-что? Беременность мешает уволить? Так нет ее… Беременности! — говорит веселым голосом. — Выкидыш. Скину вам фото документа в диалоге, а вы, будьте добры, сегодняшним днем все оформите!

— Что?! — взвизгнув, подпрыгивает на кровати Мария, забыв, что она секунду назад убивалась горем. — Ты меня увольняешь?!

— Ты шантажом выбила место на моей фирме, беременностью удерживала его, мешая увольнению. Теперь ребенка нет! Значит, мы и тест не проведем на родство… Признайся, ты же не была беременна!

— Была! — рявкает, широко разинув большой рот.