— Оля, я ахинею нес. Я все, что угодно был готов сказать, лишь бы сдержать ситуацию в руках. Это было до того, как мы все выяснили. Я раскаиваюсь, Оль. Ты думаешь, я себе за это не жру? Не презираю? Мне из своей шкуры вылезти хочется и выстирать ее добела, но не выходит! И что мне делать, скажи?

— Я не знаю, Глею, — смахиваю испарину со лба. — Честно говоря, я не знаю. Но точно знаю, что ты сказал и сделал очень много всего плохого в отношении меня, и я не могу из-за нескольких твоих слов «прости» вычеркнуть это из памяти. Я не могу… не могу тебя за это простить. Понять твое состояние могу, но простить и сделать это с легким сердцем не получается. Извини…

Больно на него смотреть и внутри все болит.

Еще столько нерешенных вопросов и сложностей, голова закипает.

Глеб трет ладонью лицо, глаза воспаленные.

— Отпустить тебя не могу, давай хоть к маме отвезу.

— Поехали, — соглашаюсь.

До дома мамы доезжаем непростительно быстро, хотя Глеб не гнал, но словил так называемую «зеленую волну» на светофорах и почти не тормозил всю дорогу.

— Дети по нашему дому соскучились, — замечает муж. — Может, с ночевкой придете?

Несмотря на сложную ситуацию, мне хватает сил улыбнуться:

— Хитрец. Если я оставлю детей в квартире с ночевкой, их потом оттуда палкой не выгонишь. Мы просто придем поужинать, если ты не против и готов немного потрудиться над своей фирменной пиццей.

Вижу, что Глеб хочет большего.

— Прошу, не дави, Глеб. Мне с тобой сложно общаться. Столько всего…

— Хорошо, — вздыхает обреченно. — Приходите на пиццу.

Потом он бросает на меня жаркий взгляд, от которого сердце екает в груди.

— И что мне с тобой делать, Олька? Веревки из меня вьешь!

***

Перед поездкой на нашу квартиру я почему-то волнуюсь и долго не могу решить, что надеть. Платье кажется чересчур, а в джинсах или в брюках сидеть не хочется. Выбираю повседневное платье и немного завиваю волосы, чтобы прическа смотрелась пышнее. Немного подкрашиваю глаза, наношу румяна. Пальцы замирают на стике с помадой, когда ко мне в комнату заглядывает дочь:

— Мам, ну ты долго? — тянет немного капризно. — Мы только тебя ждем!

Вот так всегда, собираешь сначала всех детей, а потом они же тебя поторапливают! Все-таки наношу помаду, выбрав теплый нюдовый оттенок.

— Уже все. Готовы?

— Да. Ванька! Ванька! Обуваться! — кричит на всю квартиру Тамара. — Чего ты копаешься? Ты не на ту ногу сапоги натягиваешь! На другую надо!

Собираемся шумно. Поправляю на детях шапочки и шарфы, приложение издает сигнал: за нами приехало такси.

Дети взбудоражены перед встречей с отцом. Сильно скучают по дому… Совесть спешит воспользоваться моментом, чтобы послать укор: что ты за мать такая, ради счастья детей себе на горло не наступишь?!

Трясу головой, нет, не хочу, не буду! Моя мама много раз себе на горло наступала, в самом начале, когда отец выпивал понемногу. Они ругались из-за этого, и потом все сведущие и не очень твердили ей: дура, Наталья! Ни о каких разводах не думай. Дитю… полная семья нужна. Выпивает немного, а кто щас не пьет…

Вот и пришли к тому, что пришли. Отец вроде налаживает свою жизнь понемногу, еще встречаю его немного подвыпившим, но уже не пьяным в стельку. Близости с ним нет, и с детьми я ему видеться не позволяю. Пересекаемся крайне редко…

Не хочу, чтобы у нас с Глебом до такого дошло. Не готова я сейчас снова вернуться к нему. Пусть для начала разберется со своими наследствами, обязательствами и бог знает, чем еще.

Правда в том, что я ему сейчас до конца не доверяю! Вдруг он мне не все рассказал? Вдруг у правды двойное дно, и он снова во имя интересов, известных только ему одному, предаст меня и семью?!

Пауза и расставание — вот что нам необходимо.

Поживем врозь.

Если нам судьба быть вместе, то непременно обстоятельства сложатся так, что мы будем вместе. Но пока я не готова вернуться.

Внутри все болит, а время, говорят, лучший лекарь.

***

Прямо перед подъездом нашего дома происходит небольшой казус с тортом, купленном нами. Торт держала Тамара, но Ваня всю дорогу канючил, что хочет нести его сам. Дети позвдорили. Тамара довольно небрежно сует торт в руки Ване, а тот не успевает его словить, торт валится на бок, и красивые кремовые завитки размазываются по коробке.

— Это ты виноват.

— Нет, ты!

— Оба виноваты, — отрезаю я. — Дайте сюда торт, свинтусы. Устроили перебранку у самого входа. Хотите к папе в гости или едем обратно к бабушке?

— Хотим! — отвечают хором.

— Значит, обнялись, взялись за руку и без скандалов, за мной.

Неожиданно чувствую на себе пристальный взгляд, мурашки россыпью скользят по телу. Поднимаю голову вверх. На балконе кухни стоит муж и смотрит на меня, а я — на него. Невольно вспоминаю переглядывания в прошлом, когда он впервые меня заметил, и я обмирала от восторга и страха, что это случайно и больше не повторится. Но он смотрел… так, как сейчас, смотрел, и сердце сходило с ума.

— Поднимайтесь! — зовет он, махнув рукой.

— Вперед, — киваю детям.

В нашу квартиру они забегают чуть ли не вприпрыжку, окружают папу с двух сторон, тискают его. Он тоже обнимает их так, словно вечность не видел. Ванька верещит, когда Глеб его подхватывает на руки и подбрасывает вверх.

— Сделать тебе так же? — шутя, интересуется Глеб у Тамары.

Она смущается, крепко-крепко обнимает папу в ответ.

— Чем так вкусно пахнет?

— Угадай с одного раза, — целует дочь в макушку. — Бегом мыть руки.

Я развешиваю нашу одежду и складываю обувь. В коридоре остаемся только мы с Глебом.

— Очень красиво выглядишь, Оль.

Муж смотрит внимательно и не пропускает во мне ни одной детали. Более того, жар его взгляда скользит по мне вверх в низ, заставляя пульс ускорить.

— Одну минуту.

Глеб выходит на минуту, я успеваю поправить прическу перед зеркалом. Муж возвращается с корзиной красивых роз.

— Это тебе.

— Спасибо. Очень красивые.

— Нет, это ты… очень красивая.

Вижу, что он с трудом сдерживается, даже ладони в карманы домашних брюк спрятал, но прикасается взглядом так, словно мы и не расставались.

— Ну что, угостишь нас своей фирменной пиццей?

— С удовольствием.

***

Вечер на самом деле получается замечательным. Заметно, как Глеб старался. Дети в восторге: наевшись, разбредаются по своим комнатам. Ваня с восторгом начинает играть даже со старыми игрушками, которые ему надоели в прошлом. Тома открывает упаковку с новой алмазной мозаикой, сев за стол с лупой.

Можно сказать, у нас царит семейная идиллия: все сыты, дети заняты, негромко фоном бормочет телевизор. Я убираю остатки еды со стола, Глеб наблюдает за мной, а потом спохватывается:

— Присядь, ты же в гостях, — шутит.

Да уж… Вот такие у нас теперь шуточки!

Сразу и не придумаешь, что ответить.

Нас прерывает требовательный звонок в дверь.

— Открою, — кивает Глеб и добавляет с улыбкой. — Никуда не уходи.

Вот шутник… И не очень смешно, между прочим, но я снова улыбаюсь. Каждой его не самой удачной шутке…

Звонок не прекращается. Да кто же такой неугомонный?

И через секунду слышу, как из коридора доносится требовательно:

— Глеб, нужно обсудить кое-что важное! Ты не отвечаешь на мои звонки!

Настроение мигом омрачается.

Мария!

Вот почему я не спешу сходиться с Глебом и даже об общении думаю с осторожностью.

Пусть сначала расставит все точки над i! И, если реально любит меня, то с этой мерзостью церемониться не станет!

Или... между Марией и Глебом все-таки что-то было? Слишком нагло она приперлась в нашу квартиру...

Глеб

— Совсем охренела?! — говорю возмущенно.

Перед глазами темнеет от ярости. Я был готов терпеть, при условии, что Мария не расскажет при всех об интрижке с отцом, не обгадит его светлую память.