Стефан забавлялся. Смешно было видеть раскаяние на лице Алена, замечать его душевные терзания и слушать исповедь. Люди, живые и чувствующие, такие… Забавные. Стефан давно выгорел, чтобы быть причастным к подобным волнениям, так что просто наблюдал со стороны, как огни людских душ трепыхались на ветру жизни.

Он снова промыл раны и наложил повязки, отрыв в аптечке бинты, закинул в себя по—быстрому сооруженный завтрак и двинулся путь. Предстояло сначала преодолеть поездку на автобусе, а потом уже добираться пешим. Стефан запомнил номер вчерашнего автобуса.

***

Заходя в трейлерный парк, он испытал чувство неправильности происходящего. Он уже не должен находиться здесь, шагать по этой дороге. Хотя буквально два дня назад такие мысли вообще не проскакивали в голове.

Эвакуации проходила муторно. Стефан без энтузиазма наблюдал за тем, как грузили почерневшую груду металла. Далее не без помощи Джоб нужно было заполнить документы. Теперь это точно был конец.

Джоб приехал на собственной машине и предложил подвезти Стефана до дома – сегодня и завтра у него выходной. Тот возражать не стал и сказал, что придет через пару минут – ему нужно время на покурить.

Пламя снова лизнуло сигарету. Стефан сделал затяжку и прошелся по месту, где раньше стоял трейлер. Он уставился на сожженный диван и тяжело вздохнул. Ну, красивого же был цвета!

Он уже собирался уходить, как вдруг увидел, что в кустах чуть поодаль блестело что-то массивное. Стефан не помнил, чтобы там что-то лежало. Здесь никто не мог выбросить мусор, потому что до ближайшего соседского трейлера еще нужно было дойти.

Может быть, бросили те, кто пытались потушить? Но не канистру же.

Стефан с неудовольствием поднял её, принюхиваясь. То была не просто канистра, а канистра из-под бензина.

Это не проводка сгорела, как говорил хиппи и во что поверил сам Стефан. Это был поджог.

Канистра было окутана ореолом тяжести и чего-то неприятного. Держа её в руках, Стефан чувствовал, как вибрируют руки и увечья начинают ныть. Он поспешно отбросил канистру обратно в кусты. Это означало только одно.

Тело пробрал неистовый смех, недокуренная сигарета выпала изо рта. Успокоившись, Стефан затоптал её и запустил пятерню в волосы.

Поразительно. И как он не догадался сразу?

Какая, черт возьми, перегоревшая проводка? Да, трейлер был не новый, но Стефан никогда не замечал дефектов в ней. Все было хорошо.

Иронично, что все вскрылось в день, когда ему провиделся сон, связанный с огнем.

Огонь преследует его.

***

Стефан сел на переднее сидение рядом с Джобом и пристегнулся, после чего загудел двигатель.

– Попрощался с этим местом?

– Типа того, – меланхолично ответил Стефан, отвернувшись к окну.

Они выехали на дорогу. Джоб тактично промолчал, потому что знал, что Стефану поддержка не нужна. Она вызовет ещё большее раздражение.

– Как тебе сегодняшняя ночь? – вместо этого поинтересовался Джоб, намекая на дом.

– Нормально, – ответил Стефан. – Для тебя «домишко», для меня – хоромы. – Они просидели ещё некоторое время в тишине, прежде чем Стефан добавил: – Спасибо.

– Не стоит, – отмахнулся Джоб, усмехнувшись. – Ален показал тебе, где что лежит?

– Я сам все нашёл. Скажем так, обстановка не располагала. Мы немного повздорили, – объяснил Стефан, прежде чем поступили вопросы. – Но дом правда классный.

Джоб не продолжил разговор, посчитав, что больше не стоит. Он был очень осторожен в формулировках при общении со Стефаном и прощупывал почву, пытаясь найти к нему правильный подход.

Найдет ли? Вопрос риторический.

Весь оставшийся путь Стефан молчал, погруженный в свои мысли, которые заняла сегодняшняя находка. Он анализировал пожар, имея новые подробности.

____________________________

[1] – строчка из песни Green Apelsin «Станцую на твоей могиле»

Луна вышла из третьей четверти цикла.

За эти дни на работе успели вступить в смену другие повара и некоторые из официантов, с которыми Ален, конечно же, не преминул познакомиться и которых снова очаровал улыбкой.

Стефан два дня отдыхал, и вот снова пора было на работу. За это время успел прошвырнуться по секонд-хенду и прикупил себе вещей, затарился в магазине и приготовил поесть, чтобы не кусочничать по приходе с работы и перед ней. Он старался общаться с Аленом по минимуму.

Раны на руках затянулись, оставив после себя уродливые шрамы. Хотя на предплечьях и так места живого не осталось – шрам на шраме, но красота волновала меньше всего. Главное, что больше не было боли и мороки и можно было вздохнуть с облегчением.

Физическая часть проклятия была завязана на лунном цикле.

Каждый месяц в течение недели после полнолуния «ненависть» выходила наружу, разрывая предплечья. Со дня полнолуния и до момента, пока убывающая луна не заходит в убывающий месяц (последнюю четверть), Стефану приходится маяться с увечьями. И так на протяжении почти пятисот лет.

Проклятие не распространялось на иные части тела, кроме рук. Его локализация словно напоминала о том, что Стефан сделал этими руками.

Аннабель…

Во многих кошмарах она, окруженная огнём, обещала, что её ненависть пропитает каждую клеточку тела Стефана ядом. Так было и наяву, потому что Стефану снились последние минуты её жизни.

«Ненависть» настолько въелась в тело, что даже изменила внешность Стефана.

Он уже не помнит оттенок своих светло-коричневых волос, не помнит зелень глаз, доставшихся от рождения. Стефан знает, что брюнетом с глазами, в которых радужку не отличишь от зрачка, он был не всегда, но то, что было до них, – так далёко, что почти неправда.

Стефан увидел изменения уже в полночь следующего дня после случившегося. Стефан был в ужасе. Стефан был напуган. Стефану было очень больно. И он не знал, что ему делать с этой болью, как от неё избавиться.

«Ненависть» вырвалась из рук черными корками по краям ран. Жгло ли, щипало ли, кололо ли – Стефан не понимал, все ощущения смешались. Но это не самое страшное, что с ним тогда случилось.

Совсем скоро он узнал, что сгорело ближайшее поместье. То, что принадлежало его родителям. Они умерли в пожаре. Из-за него.

Стефан готов был от отчаяния вырвать себе все почерневшие волосы. В детстве мама часто гладила его по голове, ерошила пряди и восхищалась тем, какие они мягкие. Сейчас они были жёсткие и чёрные, словно сажа от костра.

Как же он виноват…

***

Ещё один плюс окончания третьей четверти лунного цикла – отсутствие повязок. Не нужно больше следить за их состоянием, покупать новые бинты и спирт. По крайней мере, в ближайшие несколько недель.

После сумасшедших дней непривычно возвращаться в размеренное русло, где не нужно все время держать руку на пульсе. Сейчас можно просто жить и не знать забот.

Непривычно было внимание, обращенное на руки. За выходные увечья совсем сошли на нет – бессмертие давало бонус в виде более быстрой регенерации. Когда Стефан вышел на работу, первое, что он услышал от Джоба, было:

– Доброе утро, Стефан. Как твои руки?

Он недовольно повел плечом, снова убеждаясь, как хорошо было, когда никто ничего не знал. Когда ты в глазах людей безлик и сер, живется проще.

– Всё прошло, – отмахнулся Стефан, надевая фартук.

– Прямо—таки всё? – со смешком ответил Джоб. Снова он не поверил.

Никто, никто Стефану не верил, никто не воспринимал его слова всерьёз. Никто не относился к его боли внимательно – о, на физическую вмиг переводили десятки взглядов, но к душевной были глухи. Никто не внемлел крику помощи, поэтому Стефан молчал, глотая его, либо переводил в шутку, уменьшая ценность.

С одной стороны, люди не виноваты, что для них это непостижимо. Но как же горько от мысли, что Стефан заточен в одиночество своего бессмертия! Он все ждал, когда же сойдет с ума, но ничего не брало. И как бы он ни понимал, что люди невиновны, всё равно брала иррациональная злость, граничащая с завистью.