В разгромленном библиотечном зале стало тихо, лишь, постанывая, тщился выползти из-под придавившего его тела Лука. Издалека нарастал еще слабый, но усиливавшийся шум возвращавшегося отряда.

И только тут Метафий почувствовал боль от ран.

Тяжело повернувшись, он шагнул к поверженному товарищу, из-под которого продолжал выбираться Лука, и отодвинул тело в сторону. Лука поднялся, задыхаясь и приводя себя в порядок. Вокруг царил разгром: полки с книгами были вырваны из стен, обломки стеллажей валялись на полу, покрытые, словно корни деревьев в лесу опавшими листьями, клочками разорванных страниц.

Впрочем, уничтоженных страниц было до удивления мало. Основную массу книг, по всей видимости, унесли в другое место. А стражников оставили довершать начатое, не предвидя, что лесные предпримут попытку взять город отсюда. Лука понимал верховного командующего, функции которого во время войны принимал на себя епископ Самуэль: дикари не способны на умственное усилие, а тем более на воинскую хитрость. В самомнении и недооценке врага таилась слабость; Лука вдруг поверил в возможность удачи.

Он повернулся на шум: из открытого прохода в подземный ход доносился близкий топот. Это возвращался бежавший прежде отряд.

Первым в библиотеку ворвался Лок. Быстро оглядел тела, присевшего на обломок стола Метафия, по кривым волосатым ногам которого продолжала литься черная кровь из раны в паху, Луку, явно невредимого, и захохотал.

– А мы тут маневрами занялись. Только закончили.

За его спиной толпились, напирая, прибывшие воины. Все готовы были идти в бой, в глазах каждого горели отвага и жажда крови.

Лука ухмыльнулся.

– Тогда в бой, мои храбрецы.

В подвалах епископата никого не нашли. В здании наверху встретился старик-сторож, тут же онемевший от страха. Он узнал Луку, потянулся что-то сказать, но его тут же зарезали. Не было времени, а полезных сведений он дать не мог, все и так было ясно.

То, что все способные на оборону жители находятся на городских стенах или вблизи их, было и так ясно. Гоблины и оборотни стремительно подтягивались в сторону сражения. Лука заметил, что многие из его подчиненных хорошо ориентируются в городе. Видимо, были знакомы с расположением улиц. Впрочем, все города изнутри устраивались одинаково, по единому плану, не меняясь уже сотни лет. Древние создали их с большим запасом прочности еще до Великой Смуты.

По дороге встречались только женщины и дети. Нападавших сопровождали испуганные вопли. На слабых не отвлекались, замешкавшихся убивали мимоходом, но больше оставляя в живых на потом. Тлевшая в груди каждого ненависть сейчас, при виде живых и вопящих людей, вспыхивала с бешеной силой, обжигая и туманя разум. Но все равно нельзя было отвлекаться.

Лишь один раз встретился небольшой отряд. Человек двадцать шли в сторону центра. Не успевших опомниться братьев перебили в мгновение ока. Их кололи и резали с веселой яростью, вымещая недавнюю трусость и панику. Крики умирающих не могли встревожить защитников, шум возле стен был несравненно сильнее.

На лобной площади у Конвертера ненадолго задержала огромная куча изорванных и тлеющих книг. Частью уже полусгоревших. Видимо, начало штурма отвлекло от важного мероприятия, и уничтожение ненавистной и еретической литературы пришлось временно отложить. Не было времени предаваться горю, но спазм все же сжал горло Луке: многие годы эти изнасилованные книги были его единственным утешением и надеждой.

Будет еще время отомстить, враги еще живы.

По пути Лука разделил отряд. Большую часть отправил к городским воротам, а сам направился туда, где надеялся найти епископа. Сейчас Самуэль был его главным врагом, именно на епископе сосредоточились его ненависть и гнев.

Когда лесные появились у стен, а затем ворвались по пологим внутренним ступеням лестницы наверх, паника охватила защитников. Появление внутри города уродливых и страшных гоблинов, легко размахивающих дубинами и цепами, которые нормальный человек и поднять был, наверное, не в силах, заставляло души слабеть. Оборотни, в которых злоба и ярость искореняла все человеческое, меняя привычные лица на зверские, волчьи, – оборотни вызывали отчаяние. Уверенность в собственной безопасности сменилась упадком сил. Лишь небольшая часть самых отважных вмиг подсчитала соотношение сил, разобралась с численностью нападавших и в свою очередь стала оказывать сопротивление.

Лучники осыпали лесных дождем стрел, которые, частично застревая в доспехах, делали впереди идущих гоблинов похожими на гигантских, вставших на задние лапы дикобразов. Гоблины попятились, но оборотни, быстро отступив, поднялись по соседней лестнице. Сверху, воспользовавшись тем, что внимание лучников было отвлечено, кидали острые перья гарпии.

Нападение в новом месте еще более усилило панику. Горожан, впервые вступивших в серьезный бой на собственной территории, вид озверелых клыкастых бойцов, которые убивали не только железом, но мимоходом рвали плоть врагов зубами, повергал в такой ужас, что опускались руки.

Сказались и годы мирной жизни. Короткие стычки с малочисленным противником не могли закалить всех людей. Прежде опытные бойцы состарились и давно утеряли навыки, молодым утомительные и многолетние тренировки, необходимые для овладения искусством ближнего боя, казались ненужными. Однако же численный перевес все равно был за людьми. Кроме того, после первого шока горожане вспомнили о женщинах и детях, оставшихся дома, и многим это придало силы. Помогло отчаяние; внезапно натиск на лесных усилился.

Лука, пробивавшийся в сторону воздетой над толпой хоругви святого Сергия, где находился епископ, окруженный послушниками-телохранителями, щитом отбил удар меча и, замахиваясь, внезапно узнал в нападавшем Марка, только два дня назад провожавшего его за хворостом. Тот тоже узнал Луку и замешкался на мгновение. Сделав выпад, Лука острием меча проткнул глазницу противника и, вырывая лезвие из тянущей кости, успел вспомнить, как Марк пинал его при случае и без случая, ненавидя мнимую глухоту и уродство метельщика. «Не обижай слабого детеныша, – вспомнилась прочитанная где-то древняя поговорка, – быть может, это детеныш льва».

И, срубив очередную голову, подумал с усмешкой: «А ведь никто, наверное, в мире уже не знает, кто такой лев».

Тяжелый удар по голове сбил с ног. Повернувшись в падении, он увидел солнечный отблеск на падающем лезвии; Лука подставил меч, однако бородатый воин продолжал сыпать ударами, словно выбивал пыль из ковра. Противник ли был так силен, либо силы стали иссякать, но Луке все труднее приходилось отражать эти быстрые выпады. Показалось неожиданно, что на этом все и кончится, но вдруг мимо лица… нет, выше мелькнула тонкая темная кисть, и мгновенно лицо нападавшего перечеркнули яркие полосы – сизые вначале, но тут же брызнувшие кровью. Новый удар когтей разорвал воину шею.

Повернувшись и дико сверкнув глазами, Лайма крикнула:

– Сзади!

Бросив руку назад, Лука почувствовал удар по мечу, однако рукоять не выпустил; перекатившись в сторону, он вслепую ткнул лезвием меча и попал: рука почувствовала сопротивление, но слабое – скользкое, знакомое…

Вскочив на ноги, он получил еще один скользящий удар по плечу. Махнув мечом наотмашь, Лука срубил голову стражнику, но другой воин уже метил копьем. Лука не успевал отбить удар. Вдруг все вокруг замедлилось: и движение копья, и собственный уход в сторону… Сверху на врага тяжело упала гарпия. Вцепившись мощными когтями в шею и лицо стражника, она била твердыми перьями по его рукам. Лука, чувствуя, что неминуемая гибель отсрочена, с облегчением ударил в живот врага мечом.

Это уже было не нужно: оторванная страшными когтями гарпии голова упала на землю прежде хозяина. Гарпия, взмахнув крыльями, чтобы сохранить равновесие, крикнула насмешливо:

– Будь осторожнее, человек!

Это был мужчина. Лука, оглядываясь, чтобы не быть застигнутым врасплох, спросил:

– Как твое имя?