— Бать, давай и вправду осади лошадей, — сзади высунулся красный, как рак, Ванька. — Вадик не виноват, что у нас жопа с деньгами. И Серега мелкий тем более. Не хами. У самого внук еще меньше.

Виталий Егорович хмыкнул, ударил по тормозам, машина остановилась. Собственно, вот и школа, отдельный вход в мануфактуру предприимчивого физрука. Раз… Два…

— Выходите, я сейчас задом сдам, — буркнул Слюсарев-старший, но уже более покладисто. — Удобней грузить будет.

Мы выбрались из машины, я ободряюще похлопал Серегу по плечу, приобнял его. Ванька, бормоча извинения, развел руками. Черт с ними, пусть дома сами разбираются. Но если Егорыч опять материться станет, пошлю его тоже в пешее эротическое. Ему помочь хотят, а он злобу свою вымещает.

— Пойдем, — я кивнул одновременно брату и Ваньке.

В маленьком цехе Папы Карло и сейчас было шумно. Хочешь жить, умей вертеться — таков был девиз нашего трудовика. Вот он и вертелся, подтягивая к своему маленькому бизнесу таких же парней.

— Валентин Лукьянович! — позвал я, и Фокин, оторвавшись от очередной испорченной одним из учеников деталей, радостно замахал мне в ответ.

— Здравствуй, Вадим! — он подошел и пожал мне руку. — О, и ты здесь, Сергей? Растешь, смотрю, скоро брата обгонишь! Здравствуй, здравствуй! О-о, да вы никак все меня проведать решили! Приветствую, Ваня!

— День добрый, — процедил мрачный Виталий Егорович, зашедший следом.

— Половина уже почти готова, Вадим, — Папа Карло мазнул по недовольному Слюсареву беглым взглядом и сразу переключился на меня. — Осталось один стол до ума довести и стулья собрать, чтобы сегодня как раз пять комплектов получилось. Проверять будешь?

— Я вам доверяю, Валентин Лукьянович, — я улыбнулся. — Но все равно проверю!

— Деловой подход, — довольно кивнул трудовик, а Слюсарев-старший опять скорчил недовольную физиономию. — Пойдем, показывать буду.

— Он что у тебя сегодня, не с той ноги встал? — спросил я Ваню, который шел за мной следом. Виталий Егорович остался у входа, видимо, решил подождать, точно ли мы будем забирать заказ. Чтобы, как говорится, два раза не ходить.

— Да он вечно в последнее время всем недоволен, — вздохнул Слюсарев-младший. — Денег в семье нет ни хрена, большую часть в этот гроб на колесиках вкладываем. Дашулька уже работать пошла, подъезды моет. Мать сверхурочные берет, только вот деньги им там задерживают. А я жопу рву, ему объясняю, что жизнь сейчас такая…

— А он?

— Да у него вечно все виноваты! При Союзе евреи, сейчас азербайджанцы и такие «новые русские», как Жогин! Демократы все разворовали, а так бы он ух! Ах! Эх! Тьфу ты! Всегда побрюзжать любил, а в последние годы это совсем усугубилось.

— Вот, полюбуйся! — Папа Карло привел нас к выделенной площадке с готовой продукцией, и я тут же отвлекся от горестных рассуждений Ваньки. — Ну, как? Годится?

Четыре стола и пять стульев. Из дерева, и все равно удобные. Я ведь не просто смотрел — я посидел за каждым комплектом, прикинул, каково будет игрокам. Фокин работал на совесть и подмастерьев своих точно драл за каждый брак, так что эти столы я одобрил. И пять стульев тоже… Жаль, не все. И надеюсь, что трудовик все правильно рассчитал, не затянет.

— Спасибо, Валентин Лукьянович! Мы тогда прямо сейчас заберем. Успеете остальное собрать, пока мы эти возим? А то сегодня хотелось бы половину уже поставить.

— Будем стараться, ну, может, только чуть-чуть подождать придется, но после обеда точно управимся. Парни как раз оставшееся собирают. А оставшиеся пять комплектов полностью уже завтра к вечеру, как договаривались, — обрадовал трудовик. — Часов в пять-шесть можешь смело приезжать. У нас тут стахановское движение ради твоего заказа, можно сказать, образовалось.

— Отлично! — сказал я. — Вань, грузим!

— Пап! — Слюсарев-младший передал эстафету отцу.

— Серега, давай пока на улицу, к машине, — я повернулся к брату. — Мне тут еще кое-что уладить нужно, все равно два стола со стульями еще грузить будут. И потом сразу поедем.

— Вадик, а можно я посмотрю, как ребята работают? — неожиданно спросил он.

Я даже опешил, а потом одобрительно кивнул. Действительно, пусть посмотрит.

Накануне вечером, окраина Новокаменска, проезд Рикорда

Общага хладокомбината была стандартной — кирпичная пятиэтажка с большим центральным вестибюлем. По расположению было заметно, что появилась она гораздо раньше соседних панелек. Потому что стояла под углом, резко выделяясь на местности. Маши в то время еще, конечно, в проекте не было, но кое-что она знала по рассказам родителей.

— А раньше тут пруды были, — заметил Палыч. — И улица Зарайская, теперь это дорога на территории «холодильника».

— Точно, и общага долгое время по этой Зарайской числилась, — подтвердил Рогов. — В прошлом году ее, кажется, ликвидировали.

— Не-а, в восемьдесят девятом, — покачал головой водитель.

— Идемте, — Маше было интересно, но она все же прервала краеведческую дискуссию.

Двор был таким же типичным, как и сама общага. Пожухлый газон, облупившиеся перекладины для ковров, ржавые паутинки с лестничками для детских игр. И самодельные клумбы жильцов, высаженные в лысых автомобильных покрышках.

На площадке в куче песка возились детишки, несколько молодых мам катали взад-вперед коляски с совсем уже малышами. На Машу с Роговым они взглянули с испуганным любопытством, стараясь слишком уж открыто не пялиться. У крыльца стоял припаркованный «Москвич-2140», единственная машина во всем дворе. А вдоль кустов, будто обломанные зубы древнего чудища, белели бетонные опоры скамеек. Доски с них давно сняли и пустили в хозяйство.

— Да уж, загнал сука девчонку в гадюшник, — покачал головой Рогов, открывая массивную дверь, обитую продольными вертикальными рейками, и пропуская Машу.

— Ладно вам, Михаил, — ответила девушка, хотя внутренне была с ним согласна. — Тут всякие люди живут…

Не успела она договорить, как из глубин общаги раздался женский визг, потом с оглушительным звоном лопнуло оконное стекло, осыпая дождем осколков асфальт снаружи.

Загрохотали двери. Рогов среагировал мгновенно — отодвинул Машу и побежал на звук все еще осыпающегося стекла, на ходу расстегивая кобуру.

— Где? — на ходу бросил он испуганной вахтерше.

— Там! Там! — от страха женщина не могла сказать ничего внятного, и оперативник побежал дальше, уже на крик женщины, которая, похоже, впала в истерику.

Маша выскочила на улицу, чтобы предупредить Палыча — пусть по рации вызовет наряд ППС… И тут же увидела, как с общего балкона первого этажа выпрыгивает небритый парень с мешками под глазами.

— Стоять! — крикнула она, и тот припустил как заяц, не разбирая дороги.

Расчет неизвестного злоумышленника был простой — разбил стекло, отвлекая внимание, и планировал сбежать уже в другом месте. И сбежал бы, потому что на каблуках Маша бы точно его не догнала, а Рогов еще не успел разобраться. Вот только Палыч умел не только машину водить.

— Ай! — раздался короткий вопль, затем звук смачного шлепка об асфальт.

Когда Маша с Роговым подоспели к месту короткой схватки, водитель уже сидел верхом на беглеце, больно выкручивая тому руку.

— Все, все! Отпусти! — орал он, и Палыч слегка ослабил хватку.

Маша обернулась. Мамочки с колясками и не думали прятаться, наоборот, они сгрудились рядом и о чем-то оживленно переговаривались. Дети оседлали «паутинку», наблюдая за тем, как прокурорские вяжут неизвестного парня. Рогов с Палычем рывком подняли того с земли и поставили на ноги. Щелкнули наручники, опер с обгорелым лицом крепко держал задержанного, а водитель бросился в «Волгу» — вызвать патруль.

— Куда бежал? — спросила Маша парня, заметив у того характерный мечущийся взгляд.

Круги под глазами были синюшными, губы растрескавшиеся, в уголках рта «звездочки». Щетина, хоть и была многодневной, не могла скрыть гноящихся ран и прыщей. Несмотря на приятное вечернее тепло, рукава фланелевой рубашки были опущены и плотно застегнуты на запястьях.