Я смотрела телевизор, ожидая. Когда я снова посмотрела на время, было одиннадцать. Мне просто нужно идти спать. Вместо этого я закрыла глаза, просто чтобы дать им отдохнуть несколько минут.

Вздрогнув, я проснулась от звука тихих голосов. Киллиан разговаривал с Дэнни, говоря ему, что он может идти домой. Сев, я немедленно осмотрела его тело на предмет повреждений. И тут он заметил меня, сидящую в темной гостиной.

Он выглядел удивленным, затем нахмурился.

— Я думал, ты уже в постели.

— Я волновалась. Неужели ничего из того, что я сказала прошлой ночью, вообще не дошло до тебя?

Он нахмурился еще сильнее, его рот открылся, затем закрылся.

— Ты ждала меня?

Думаю, так и было.

— Похоже на то.

Он скинул куртку и шагнул ко мне.

Он был таким высоким, сильным и красивым.

Такой смертоносный, холодный и безжалостный — но не ко мне, больше нет.

Он присел передо мной на корточки.

— Я слышал тебя прошлой ночью, я просто… не подумал… — Он запустил пальцы в волосы. — Прости. Это больше не повторится. Я просто не привык, чтобы люди беспокоились…

Я прижала палец к его великолепным губам. Я не могла слышать, каким заброшенным он был всю свою жизнь, не сейчас.

— Теперь ты понимаешь, — сказала я, впуская его еще немного, позволяя ему узнать небольшую часть того, что я чувствовала.

Выражение его лица не изменилось, но кадык задвигался вверх и вниз по горлу.

— Я сейчас вернусь. Не двигайся.

Он зашагал прочь, но я не смогла удержаться и последовала за ним. Это было жалко. Я была жалкой, но я скучала по нему. Я волновалась за него. Я вошла в спальню как раз вовремя, чтобы увидеть, как он убирает пистолет обратно в сейф.

— Ты пользовался этим сегодня вечером? — Таких женщин, как я, воспитывали не задавать вопросов. В зависимости от мужчины, подобные вопросы могут привести к тому, что ты получишь тыльную сторону ладони и разбитую губу, гарантируя, что тебе никогда не придут в голову какие-нибудь глупые идеи и ты не сделаешь этого снова. Киллиан временами был холодным и пугающим, но он никогда не причинял мне такой боли. По крайней мере, физически и не нарочно.

Затем он достал из сапога зловещего вида нож и положил его в ящик стола перед собой, затем повернулся ко мне лицом.

— Ты действительно хочешь знать ответ на этот вопрос, милая?

— Да.

Его глаза прожигали меня насквозь.

— Да. — Он наблюдал за мной, ожидая, что я скажу, что сделаю.

Что тут было сказать? Он был тем, кем был. Он не собирался меняться. Это была его жизнь, то, как его воспитали, и это была моя жизнь тоже. Он изучал меня, и от моего молчания в нем что-то изменилось. Резкость его взгляда, то, как он сжал губы, даже то, как он стоял, — все изменилось, когда он отстранил Киллиана и позволил Дину скользнуть вперед. Он думал, что напугал меня. Он думал, что быть самим собой недостаточно. Боже, как больно было смотреть.

Я подошла к нему и прижала руки к его груди.

— Соф, — сказал он, весь такой довольный.

Я ненавидела это.

Он обхватил мое лицо ладонями, и я увидела каплю крови у него на рукаве.

Он тоже это увидел и попытался убрать руку, но я удержала его, перевернув ее и расстегнув запонку. Я проделала то же самое с другой, затем скользнула рукой вниз по его груди, расстегивая пуговицы. Он был совершенно спокоен, наблюдая за мной с такой интенсивностью, что у меня перехватило дыхание. Я встала у него за спиной и сняла с него рубашку, бросив ее в корзину для белья, затем снова встала перед ним и запрокинула голову, глядя прямо в его непроницаемые глаза.

Прямо тогда они были полны тлеющей интенсивности.

— Я не боюсь, Киллиан, — сказала я. — Тебе не нужен Дин. Он не нужен мне.

Его грудь расширилась от резкого вдоха.

— Ты что-нибудь чувствуешь? После того, как причинил кому-то боль? — Спросила я, желая узнать об этом человеке все, даже темные и уродливые стороны.

Он изучал меня несколько секунд.

— Нет.

Это должно было бы ужаснуть меня, но по какой-то причине этого не произошло. Я не испугалась.

— Шеймус говорил, что ты смотрел фильмы, читал книги по психологии, что тебе это нужно, чтобы понять, как взаимодействовать с другими, это правда?

Он замер.

— Да, — наконец сказал он. — Я смотрел фильмы и читал книги, чтобы помочь мне понять окружающих меня людей и понять, почему я такой, какой я есть.

Я кивнула. У меня не было права ужасаться. Я спросила, и он сказал мне правду, это было больше, чем я когда-либо получала от своего отца. Однако я не собиралась настаивать на большем, не сейчас.

— Ты голоден?

— Я мог бы поесть, — сказал он, его голос стал глубже, перекатываясь от смены темы, когда его взгляд скользнул по мне, пытаясь прочесть меня, мою реакцию на то, что он сказал.

Он имел в виду меня, но я проигнорировала и это, что было нелегко, и взяла его за руку.

— Пойдем. Я приготовила тебе ужин.

Он снова замер, и мне пришлось потянуть его за руку, чтобы заставить двигаться. Он последовал за мной с непроницаемым выражением лица. Я усадила его за стол и снова зажгла свечи. Он не отводил от меня взгляда, пока я разогревала ему ужин, затем принесла его и поставила на стол перед ним.

Он уставился на нее сверху вниз.

— Тушеное мясо, колканнон. — Я придвинула доску для выпечки. — И черный хлеб. Я подумала, что тебе может понравиться домашний вкус. Надеюсь, ты не против? Я не была уверена, что приготовить. Я посмотрела это в Интернете, — сказала я и усмехнулась, внезапно почувствовав себя неловко.

Он поднял на меня глаза.

— Моя мама не готовила, и мы питались чипсами и соусом карри, когда жили у сестры Шеймуса. — Он снова опустил взгляд. — Никто, кроме моей бабушки, никогда так для меня не готовил.

Его бабушка была последней, кто готовил для него?

— Она все еще в Ирландии?

— Она умерла, когда мне было десять, — сказал он и взял вилку.

Я почувствовала, как у меня задрожали губы.

— Что ты ел, когда был у своего отца?

Он отправил рагу в рот вилкой и издал тихий звук.

— Мне было пятнадцать, нас с Деком посадили в подвал. Я готовил для нас. — Он поднял на меня глаза. — Это потрясающе.

— В подвал?

Он снова поднял глаза, и ужас в моем голосе заставил его остановиться.

— Это было прекрасно. Там была мини-кухня и ванная. Я готовил для себя и Дека каждый вечер. Наверное, поэтому мне сейчас не нравится готовить.

— А как насчет твоего дня рождения?

Он нахмурился.

— Что насчет этого?

Я покачала головой, пытаясь справиться со своими эмоциями. Шеймус был гребаным монстром.

— Попробуй хлеб, — сказала я, чтобы отвлечь его от разглядывания меня. Я не хотела, чтобы он видел, как я была в ярости из-за него, как близка к тому, чтобы разрыдаться от злости.

Он сидел там, красивый, без рубашки, и ел так, как никогда раньше не ел. Видя его таким, что-то внутри меня успокоилось. Я хотела позаботиться о нем, доставить ему удовольствие, дать ему то, что он упустил. Закончив, он откинулся на спинку стула и уставился на меня через стол.

— Это, пожалуй, лучшее, что я когда-либо ел, — сказал он, и его великолепные, наводящие ужас глаза не были холодными, они были яркими, горячими.

— Пожалуй? — Спросила я, и это вышло с придыханием.

— Ничто не сравнится со вкусом моей жены, — сказал он.

Мне пришлось прикусить губу, пока я обходила стол.

— Давай, я уберу это утром.

— Куда мы идем? — спросил он, и в его голосе слышалось неподдельное веселье.

— Мы собираемся принять душ, а потом ляжем спать.

Он больше ничего не сказал, когда я взяла его за руку и направилась наверх. Он позволил мне отвести себя в ванную и смотрел, как я раздеваюсь и включаю воду. Он скинул туфли и носки, затем брюки. Он был тверд, так невероятно тверд.

У него на руке был порез, которого я раньше не видела.

Он проследил за моим взглядом.

— Ничего особенного.