Хотя я и вижу, что он ведет себя по-другому, но не обольщаюсь, понимая, что это лишь временно, пока мы официально не вместе. Помню, когда у нас был конфетно-букетный период, отношения между нами были совсем иными, чем в браке. Каждый из нас тогда старался казаться лучше, чем есть на самом деле, а уже затем в быту раскрылись наши истинные характеры.

— Гордей Владимирович прямо сияет с тех пор, как вы поселились у него, — вдруг говорит Мария Федоровна, входя на кухню, где я пью чай и смотрю в окно, наблюдая за тем, как Гордей качает Диму на качелях.

Сын смеется, а у меня сердце болит от сознания того, что скоро всё это закончится, и Дима снова начнет спрашивать, почему мы не живем вместе втроем. Ответа на этот вопрос у меня нет, и сил придумать его пока не хватает. Несмотря на то, что я иду на поправку, всё еще чувствую недомогание.

Я поворачиваю голову, услышав вопрос домработницы, и слегка улыбаюсь, не зная, что сказать.

— Я почти выздоровела, поэтому мы больше не будем стеснять его и вскоре уедем к себе. У нас есть своя квартира, — добавляю я и смотрю на Марию Федоровну, замечая на ее лице странное выражение, но не могу понять, о чем она думает.

— Ну как же это? — с недоумением произносит она и даже замирает, прижимая руки к груди. — А как же Гордей Владимирович?

— А что с ним? — спрашиваю я, не совсем понимая, что она имеет в виду. — Он будет жить как прежде, и мы не будем ему мешать.

— Но вы ему не мешаете! — вдруг громко говорит Мария Федоровна, что меня весьма удивляет, так как она довольно тихая женщина. Она даже экспрессивно взмахивает руками, словно не понимает, как я не вижу очевидных вещей.

— Гордей просто воспитанный человек и не скажет, что мы ему мешаем.

— Но он преобразился с тех пор, как вы переехали к нему. Обычно он всегда ходит хмурый и загруженный работой, а тут даже впервые за долгое время взял отпуск. Он наконец стал живым человеком, а не роботом.

Не знаю, какие эмоции вызывают у меня слова Марии Федоровны, но я качаю головой, не желая признавать ее правду. Я уже приняла решение, что мы скоро уедем, чтобы не привыкать жить вместе, так как этого никогда не будет, и ни к чему, чтобы Дима слишком страдал после.

К счастью, наш разговор не продолжается, так как в этот момент звучит стук в дверь. Я догадываюсь, что это Гордей с Димой вернулись с прогулки и хотят позавтракать.

Беседа с домработницей наводит меня на мысли, что нужно закругляться. Если до этого я собиралась съехать чуть позже, через два-три дня, то сейчас принимаю решение сделать это сегодня же.

Мне уже становится лучше, а если даже Мария Федоровна замечает, что Гордей привыкает к нашему присутствию, нужно пресечь это на корню.

Я даю всем спокойно позавтракать, а затем, когда Мария Федоровна уходит на рынок, отправляю Диму смотреть мультики, а сама выразительно смотрю на Гордея, намекая, что нам нужно поговорить.

Он явно чувствует, что разговор ему не понравится, поэтому хмурится, но на кухне за столом остается. И когда мы остаемся наедине, вопросительно смотрит на меня.

— Чем ты себя накрутила, Соня? — вдруг спрашивает он, опережая мою речь, которую я повторяю в своей голове, чтобы не запутаться.

— С чего ты взял, что я что-то накрутила у себя в голове?

— Я слишком давно тебя знаю и хорошо понимаю, когда у тебя меняется настроение. До завтрака ты ходила веселая, а сейчас какая-то загруженная, значит, сама себя чем-то накрутила, пока мы с Димой гуляли. Выкладывай.

Мне не нравится, как он требует от меня ответа, но при этом он не груб, а скорее настойчив, от чего я отвыкла. Нам предстоит непростой разговор, поэтому я просто поджимаю губы и пытаюсь успокоиться. Меня начинает беспокоить то, что мы вопреки моей воле сближаемся.

— Я хотела сказать, что мне стало лучше, поэтому мы с Димой больше не будем тебя стеснять и переедем обратно к себе.

По мере моих слов лицо Гордея мрачнеет, и вид у него становится угрюмым. Ему явно не нравится моя идея с переездом, но повлиять на меня он не может, так как я взрослый человек и сама принимаю решения за себя и сына.

Он молчит, а я накручиваю себя, казалось, придумывая его мысли за него. Он же продолжает молчать, словно пытается собраться с мыслями и не пороть горячку. В отличие от меня, он тщательно взвешивает каждое слово.

— Соня, ты взрослый человек и сама можешь решать, но подумай логически. Тебе только сегодня полегчало, и ты должна быть в курсе, что может быть рецидив. Ангина — это не шутки. С твоей в кавычках регулярностью в приеме лекарств, ты уверена, что тебе не станет хуже через несколько дней?

К сожалению, в его словах есть резон. Регулярность в лечении — не мой конек. Как только мне становится лучше, я начинаю пренебрегать приемом препаратов, но хоть я и признаю его правоту, всё равно упрямо поджимаю губы.

— Я же говорила тебе, что долго и тяжело не болею.

— Свежо предание, да верится с трудом.

— Вскоре всё пройдет, да и Дима уже соскучился по дому.

Я понимаю, что хватаюсь за любую соломинку, чтобы оправдать свое желание сбежать. Несмотря на то, что я пытаюсь донести до Гордея мысль, что я не хочу его стеснять, я вижу, что он понимает, что я просто хочу снова отдалиться. И ему это не нравится.

— Дима соскучился по дому? Это он тебе сказал? А он мне буквально только что во дворе признался, что ему нравится жить здесь. Со мной. С нами.

Гордей перебарщивает, а я не желаю отступать, так как это будет проявлением слабости. Не знаю, к чему мог привести наш разговор — к скандалу или к принятию с его стороны моего решения, но в этот момент раздается дверной звонок.

— Мария Федоровна забыла ключи? — спрашиваю я вслух, а затем звонок начинает буквально разрываться, словно кто-то на лестничной площадке настолько не привык ждать, что его раздражает каждая секунда ожидания.

— У нее есть свои ключи, так что не думаю, что это она, — говорит Гордей, а затем встает, намереваясь открыть дверь.

— Тогда кто? — спрашиваю я, поднимаясь следом за ним.

Меня вдруг взволновал вопрос, кто может приходить к Орлову в его отпуск.

Сердце кольнуло непонятной эмоцией, но подумать об этом я не успеваю.

Гордей в этот момент открывает дверь, и я вижу, как вальяжно и по-хозяйски внутрь заходит моя бывшая свекровь.

Она почти сразу замечает меня, но не смотрит удивленно, словно знает, что встретит меня здесь.

Я прищуриваюсь, уверенная в том, что она пришла специально, чтобы проконтролировать, чем мы тут занимаемся. Я ей как кость в горле, чего она уже даже не может скрыть.

— Гордей, что происходит? Твоя секретарша сказала, что ты взял отпуск.

Есения Андреевна смотрела на своего сына требовательно, словно она его начальница.

— Да, так и есть. Что не так?

Голос Гордея звучит грубовато, словно ему не нравится появление матери и то, как она с ним разговаривает.

— Сейчас не время брать отпуск или отгулы. Твой бизнес пошел в гору, и тебе нужно уделять ему всё свое внимание, а не отдыхать и прохлаждаться.

Бывшая свекровь даже не удостаивает меня взглядом, словно хочет дать понять, что я для нее пустое место, не достойное ее внимания. Вот только я чувствую нутром, что мое присутствие ее напрягает, как бы она не пыталась доказать обратное.

— Мама, давай я сам разберусь со своей работой, а ты не будешь лезть. Что за мода у тебя — вмешиваться во все мои дела? Может, еще хочешь покопаться в моем шкафу, поискать, нет ли там дырявых носков?

Я уверена, что Гордей хотел сказать что-то похлеще, но сдержался, хотя даже это его матери не понравилось.

— Ты в последнее время изменился, сын. Может, что-то в твоей жизни появилось, что отрицательно сказывается на твоем характере? Тебе стоит задуматься. Раньше ты был совсем другим и более уважительно разговаривал со своей матерью. Между прочим, я тебя рожала…