— Здравствуйте, я Алеся, очень ждала нашей встречи и рада вам сказать спасибо за цветы — протягиваю руку мужу Марго.

Он сначала удивленно вскидывает брови, потом привстает, пожимает мне руку, садится и вроде опять хочет встать, но я уже задорно разворачиваюсь к Петру.

— Привет, Петр, совсем не ждала нашей встречи и очень не рада тому, что сейчас происходит, но пусть уж так как есть — говорю все это, рассматривая национальные узбекские узоры на костюмах снующих вокруг официантов.

Петр сначала один в один как отец вскидывает брови, затем привстает и не зная, куда деть руки, садится, хмыкая и окончательно прифигевая от моего напора. Сидит, таращится на меня, сейчас еще что-нибудь ляпнет, но я уже разворачиваюсь к Марго.

— Знаешь, если тебе кажется, что я сейчас что-то делаю не так, то тебе не кажется. Какие у нас были планы?

Планы, оказывается у нас прежние, только на вечер небольшая корректировка: выясняется, что сослуживец Петра Петровича — так зовут главу этого семейства — пригласил всех нас в гости.

Это хорошая для меня новость, потому что я собираюсь придумать предлог и откажусь от визита.

Пусть это святое семейство встречается с кем хочет. А я как-нибудь скоротаю вечерок.

Ну а завтра с утра — в дорогу, время пролетит незаметно и я буду дома.

Пока все это я думала, еще раз поблагодарила Петра Петровича, старательно игнорируя Петра и по ходу дела давая Марго советы, что надеть на прогулку по Ташкенту, на которую мы с ней собирались.

В общем, ничего непоправимого не произошло. Теперь — забежать в номер чтобы выдохнуть и переобуться.

Надеюсь, синеглазого я сегодня больше не увижу.

Но кто-то услужливый, видно, напел мои планы Богу в уши, а у него было большое желание посмеяться.

Стук в дверь.

Я сначала дернусь к балкону.

Попой своей чувствую — не надо открывать.

А головой своей бедовой ничего не чувствую. И не думаю о последствиях.

Поэтому после третьего стука иду и спокойно открываю дверь — а там Петр.

Брови как вскинул, так до сих пор не опустил.

Ему даже идет.

Ну ему все идет. И джинсы, потому что подчеркивают какие длинные и мощные ноги его носят. Аж в Ташкент занесли.

А если он вдруг повернется ко мне спиной, я просто зажмурюсь.

Потомучто уверена, что попа у него тоже эталонная. Орех — как говорит, пуская слюни, сваха первого телеканала Роза Сябитова. Она бы точно пялилась, а мне никчему.

И футболочку нацепил — поди ж на два размера меньше. Потомучто ну не может обычная футболка такой прилипчивой быть и бессовестной. Так обтянула все эти прекрасные мышцы — хоть анатомию по ним изучай в военно-медицинской академии. А потом экзамены по ним сдавай, этому профессору, военному хирургу, который принимает без билетов.

Друг мой, психолог, у него учился. Рассказывал, приходишь на экзамен, а он тебе с ходу вопрос — и время пошло. Через десять секунд не начал отвечать — все, пересдача.

Так вот по этим мышцам все студенты экзамены по анатомии ему сдавали бы на пятерки. Такие они рельефные и заметные, потому что грамотно прокаченные.

Ой. Это что — я стою и пялюсь на моего синеглазого?

И почему это он — мой?

— Уверен был — не откроешь — Петр сразу делает шаг в номер, чтоб, если передумаю, не захлопнула перед ним дверь.

— Зачем тогда пришел? — тоже двигаюсь на один шаг к центру комнаты, но спиной, чтобы не сводить с него глаз.

— Захотел — он закрыл дверь в номер и продолжает идти ко мне в том же темпе.

— Чего же ты захотел? — сверлю его взглядом, стараюсь считать малейшие изменения в мимике и позе. Уверена, что пойму, если начнет врать или юлить — приготовилась быть профайлером.

— Рассказать. Я все узнал. — Петр оглядывает номер, его брови снова ползут вверх, а в округлившихся глазах помимо удивления загорается огонек интереса.

Куда я попал и что тут происходит — два вопроса капслоком у него на лбу.

Номер мой хоть и не маленький, но по случаю моего визита тут возник филиал знаменитого центра разведения гиацинтов из голландского города Харлема.

Так то — и мне, и гиацинтам места хватает.

Маленькие, но многочисленные горшочки с цветами занимают все площади, где их только можно было бы примостить: на круглом столике у окна, на поверхности комода, на верхней панели встроенного небольшого холодильника, который мило мурчит в углу.

Даже пол — почти весь заставлен цветами. Свободными остались только проходы, которые сейчас представляются тропками в саду: сначала от порога к кровати, потом налево к платяному шкафу, дальше продолжая движение к комоду, а там направо, пол метра — и ты у балкона. Еще одна ведет от кровати в ванную комнату.

В общем, на присутствие здесь Петра мы с гиацинтами не рассчитывали.

— Извини, присесть не предлагаю — развожу в стороны руками и поворачиваюсь вокруг своей оси, типа — в принципе мы — я и гиацинты — не против, но гляди, как вокруг все не просто.

— А я аккуратно, вот так — Петр, приметил в углу у окна кресло, неожиданно меняет траекторию, огибая меня и начинает к нему подбираться.

Но тропинки наши не имеют пропускной способности для таких геркулесовых габаритов и ему приходится их расширять.

Он движется к креслу, цепляя своими лапищами один цветок, другой, третий, следующий и пока добирается до него, уже напоминает напольное кашпо, увешанное цветочными горшками.

И снова — стук в дверь.

Я уже никуда не дергаюсь. Уверена, что все, что могло со мной произойти неприятного, уже произошло.

Поэтому, когда в мой номер один за другим начинают заходить спортивного вида парни в комбинезонах, я понимаю, что возможно, приключилось еще не все. И прям сейчас у меня появился шанс зафиналить, в духе немецкого кино.

Но прекрасные, а главное, физически подготовленные молодцы, четко знают свое дело: они двигаются друг за другом, каждый по пути берет определенное количество горшков с гиацинтами, разворачивается и уходит прочь.

Один из них здесь явно за главного, этакий, дядька-Черномор. Он горшки не таскает, а ловко распределяет кому куда и за кем двигаться.

Я стою открыв рот, хлопаю ресницами, ну и любуюсь, так как они — все равны, как на подбор: высокие, плечистые, мускулистые, загорелые и на вайбе в классических синих комбинезонах. Молчаливы и расторопны. Все делают быстро, как надо и с удовольствием.

На меня нападает эффект залипания: разглядываю каждого красавчика. У кого-то упрямый бритый затылок — провести бы ладонью по ежику волос, у другого лукавый взгляд из под челки — пронзительный и очень горячий, третий так играет мускулами при ходьбе, что сразу хочется прочувствовать движение этих мышц под кожей — губами или телом в полный рост.

Мне кажется или в комнате стало ощутимо жарче? И что это там у меня теплеет и волнуется в районе бедра и поднимается выше?

Гляжу на Петра — он нелепо застыл посреди комнаты все так же, обвешанный цветами и мечет молнии на всех участников событий: на командующего парадом Черномора, на его помощников — то есть, на каждого, зашедшего в номер мужчину.

А так как их здесь сейчас овердофига на квадратный метр, Петр рискует превратиться в андрогенную версию аппарата мистера Теслы.

И тоже я ловлю от него заряженные эмоциями взоры, что-то среднее между злостью и досадой. Реально? Злится? На меня?

Но любование мое длится не долго. Минут через семь закончились и цветы, и парни в комбинезонах.

“Черномор” оглядывается вокруг, придирчиво еще раз осматривает комнату, удовлетворенно хмыкает и поворачивается к Петру, который до сих пор исполняет роль подставки для цветов..

— Коллега, вы завершаете, прошу на выход — сказано это было мягким сочным баритоном, но так жестко, что понимаешь — лучше сделать то, что он говорит.

Но Петр смотрит на меня, в глазах вопрос — остаюсь или ухожу? А у меня нет для него ответа. Слишком большой эмоциональный заряд оставила во мне и вс эта сцена. И вся наша с ним история.