Она смеется.

— Он не мужчина. Он мальчишка. Мальчишка, который думает, что ходит по воде, а ты обманул меня.

— Так насколько все это связано с Себастьяном, а насколько с тобой?

У Бренны перехватывает дыхание, и она смотрит на меня, поджав губы.

— Прости?

— Ты меня слышала. Ты расстроена не из-за того, что Себастьян узнал об этом раньше тебя. Ты злишься, что я уезжаю.

— Конечно, я злюсь, что ты уезжаешь! Это ночь перед спектаклем. Ты… ты им обещал!

— Я не хочу уезжать. Я же не просил об этом.

— Тогда не уезжай.

— У меня нет выбора, Бренна. У меня контракт. Если я не сяду на этот самолет, я буду должен кучу денег, и мое имя будет уничтожено в этой индустрии. Я сделаю все возможное, чтобы вернуться, как я уже сказал.

— А если нет?

Тогда мне придется жить с этим проклятым чувством вины.

— Тогда тебе придется стать режиссером спектакля.

Она отводит взгляд, и я вижу разочарование.

— Я думала… Я знала это…

— Знала что?

Когда ее взгляд снова встречается с моим, я еще глубже погружаюсь в ненависть к себе.

— Так будет снова. Ты говорил мне, но по какой-то глупой причине я заставила себя думать, что все будет по-другому.

В ее голосе нет злости, только боль.

— Что будет по-другому?

— Может быть, на этот раз я бы не стала влюбляться в человека, для которого работа важнее, чем люди в его жизни. И вот я снова здесь, верно? Ты должен уехать, и я должна это принять. Этот маленький мальчик, все дети в спектакле, они любят тебя. Они нуждаются в тебе, а ты собираешься показать им, что они ничего не значат для тебя по сравнению с твоей карьерой.

Удар выбивает из меня все силы, но, когда я делаю очередной вдох, гнев наполняет мою грудь.

— Я не Люк. Я не выбираю это и сделаю все возможное, чтобы вернуться вовремя. Думаешь, я хочу этого? Я думал отказаться от контракта, который стоит миллионы, только чтобы сделать тебя и Себастьяна счастливыми. Я знал, что это будет мой конец, но я взял на себя обязательства, когда подписал контракт. Я сделал все, что мог. Я, блядь, стараюсь.

Бренна не повышает голос и даже не реагирует. Она жутко спокойна.

— Все в порядке, Джейкоб. Я понимаю твою позицию, я подниму осколки, и шоу продолжится. Я справлюсь с этим, потому что такова моя роль в этой жизни.

Я двигаюсь к ней, стараясь говорить тише.

— Я не должен был быть режиссером спектакля.

— Ну, теперь тебе не нужно об этом беспокоиться, не так ли?

То, как она себя ведет, какая спокойная и отстраненная у нее реакция, выводит меня из равновесия.

— Я делал это ради тебя. Ради Себастьяна.

Она делает шаг назад, и кажется, что внутри нее разгорается огонь. Теперь я вижу гнев и разжигаю его.

— Ты ведешь себя так, будто это не имеет значения, но я знаю, что имеет. Разозлись, и мы найдем выход.

Она смеется, качая головой.

— Ты хочешь, чтобы я разозлилась, зачем? Чтобы я сказала тебе, что это причиняет мне боль? Что ты подводишь меня, когда обещал быть здесь? Ты хочешь, чтобы я разозлилась, Джейкоб? Отлично. Я злюсь. Я злюсь, потому что снова придется жертвовать собой. И снова мои желания не имеют значения, но таков мой удел. История повторяется снова и снова.

— Ты действительно так думаешь? Что я — это он? Я такой же, как Люк, Бренна? Ты ведешь себя так, будто это я выбираю. Ты ведешь себя так, будто не знала, на что именно подписывалась, когда согласилась быть со мной. Будто я никогда не объяснял тебе, что, когда я работаю по контракту, а я работал по нему задолго до встречи с тобой, у меня нет другого выбора, кроме как отправиться туда, где я нужен!

— Ты мне нужен.

Бренна молча смотрит в сторону.

— Послушай, — говорю я, пытаясь умерить гнев, кипящий внутри меня. — Я сделаю все возможное, чтобы быть здесь. Я не стану добровольно выбирать работу вместо тебя.

Я борюсь, потому что в какой-то степени понимаю… Она просила его быть рядом с ней, а он не был. Но то, что меня вызвали на экстренный съемочный процесс, не является нормой. Сейчас я просто застрял.

— Так уж вышло.

Я придвигаюсь к ней, желая успокоить ее перед уходом.

— Я же говорил тебе, что это возможно.

Она отворачивается, вытирая лицо.

— Это так, и я думаю, что это самое худшее. Я с готовностью приняла это — по крайней мере, мне так казалось. Я думала, что смирюсь со всем этим, а теперь, когда я столкнулась с этим, мне просто больно.

Когда моя рука касается ее спины, она вздрагивает.

— Бренна, пожалуйста, не надо.

— Не надо что?

— Не наказывай меня за преступления Люка.

Слезы катятся по ее лицу.

— Я и не наказываю. Ты должен уехать, а я должна понять, как стать режиссером спектакля.

Я делаю шаг назад, ненавидя то, что мы на этом остановились.

— Значит, совсем неважно, что у меня нет выбора и что я сделаю все, что в моих силах, потяну за все ниточки и прибегну ко всем услугам, чтобы вернуться сюда вовремя? Это не имеет никакого значения?

Снова молчание.

— Значит, все?

— Это реальность, верно? Все так, как есть. Я буду двигаться вперед, как всегда.

Я медленно киваю, прижимая язык к зубам, совершенно потрясенный тем, как легко она это сделала. Я здесь, мучаюсь из-за необходимости сделать это, а она просто… закончила.

— Понятно. Ты двигаешься вперед… правильно.

Слезы катятся по ее щекам.

— Ты должен был быть другим. Мы должны были быть другими.

Я смеюсь.

— Ты наказываешь меня из-за него. Ты ведешь себя так, будто я всегда буду так поступать, и ты из-за этого собираешься выбросить все, что у нас есть.

— Я ничего не выбрасываю, Джейкоб. Я не ухожу. Я справляюсь с ситуацией, и пока ты ходишь на работу, как и должен, я буду оберегать своих детей и себя от разочарований.

— Я был чертовски расстроен от одной мысли, что приду сюда и скажу тебе, что это может произойти. Не потому, что я думал, что ты будешь сравнивать меня с Люком, а потому, что сама мысль о том, чтобы разочаровать тебя и Себастьяна, была слишком тяжелой. Но теперь я все понимаю, Бренна. Неважно, что я говорю и как стараюсь, я всегда буду жить в его тени.

Она не любит меня. Если бы любила, то, возможно, увидела бы, что я делаю все, что в моих силах. Что я прилагаю все усилия, чтобы поступить с ней правильно.

Бренна испускает долгий вздох, и на нее обрушивается новая волна слез.

— Это несправедливо. Ты появляешься здесь, сваливаешь на меня все это и хочешь, чтобы я была такой: «Конечно, дорогой, иди на работу, я со всем справлюсь». Зная все о моем прошлом, о том дне, когда погиб Люк, неужели ты думал, что мне не будет больно?

— Поверь, я знал, что это причинит тебе боль, и мучился из-за этого. Но вот чего я не ожидал, так это… этого. Ты сравниваешь меня с ним. Я сказал тебе, что это моя реальность, а ты сказала, что мы все уладим, что пока мы разговариваем, мы можем пройти через все. И вот мы здесь, мой первый гребаный промах, и ты от меня отмахнулась. Вот что больно.

Я жду, когда она скажет мне, что мы справимся. Что она любит меня. Что мы найдем способ, как только я вернусь, но вместо этого ее нижняя губа дрожит, и она выпрямляет спину.

— Тебе пора идти, тебе нужно успеть на самолет.

Она отворачивается и идет к двери. Я ненавижу себя за то, что стою здесь. Из всего, что только что произошло, именно об этом я буду жалеть больше всего — о том, что наблюдал за ее уходом.

Дойдя до двери, она останавливается.

— Я никогда не пожалею о том, что любила тебя.

Это единственное заявление злит меня больше, чем все остальные слова, сказанные нами друг другу за последние пять минут. Я подхожу к ней, чувствуя боль и разочарование.

— Ты пожалеешь обо всем этом, когда завтра я вернусь сюда и ты увидишь, что могла бы проявить понимание вместо того, чтобы уничтожать нас.

А потом я ухожу, потому что оставаться здесь, больше не для чего.

Глава тридцать третья