Акулинка рыдала, сотрясаясь всем телом, а Глафира Митрофановна что-то ласково шептала ей на ухо, пытаясь успокоить. Пока они разбирались в собственных чувствах и проблемах, я еще раз перечитал тест первого доступного мне проклятия книги заклинаний.

Как говорилось в веде, ничего сложного в нём не было. Всего-то нужно было сформировать простенькую «колдовскую печать», приведенную на той же странице, наполнить её силой ведовского дара и направить на объект воздействия. То есть на того, кому колдун натурально так желает обосраться. Ну, просто до смерти, в прямом смысле этого слова.

Для таких лопухов, как я, то есть ведьмаков «без высокой квалификации и опыта работы», проклятие начинало действовать только после физического контакта с объектом воздействия. То есть, поставить печать нужно было собственноручно, прикоснувшись к человеку, которого собирался проклясть. Это было чревато тем, что такого малефика могли легко вычислить, и уже в свою очередь применить к нему меры физического воздействия — забить камнями, например, или просто сжечь на костре, как поступали в средние века в «просвещенной Европе».

Черные колдуны, доросшие до третьего чина, могли воздействовать на объекты приложения силы уже на расстоянии, не подвергая себя опасности. Так было написано со ссылкой на соответствующие разделы веды, которые были мне пока недоступны. Что ж, будем работать с тем, что под рукой.

Я перелистнул еще пару страниц, но больше ничего убойного и подходящего для моих целей не обнаружил. Ну, скажите, как мне бороться с фрицами, используя знания по заговариванию зубной боли или отворот от «любовной тоски»? Вот и я не знаю. В общем для уровня моего развития самым походящим, да и единственным известным мне на этот момент проклятием, была эта самая пресловутая «червлёная дрисня».

Мамаша с дочей наконец-то прекратили лобызаться и обратили на меня своё внимание.

— Разобрался с проклятием? — поинтересовалась Глафира Митрофановна, наскоро избавившись от влажных дорожек на щеках.

— Да тут, в общем-то и не сложно, — пожал я плечами. — Мне только интересно, как это всё работает? С чего бы это от какой-то «печати», наполненной колдовской силой человека понос пробирает? Каков механизм действия всей этой необъяснимой хрени? Можно, конечно, отбрехаться, что магия непостижима, и всё такое прочее… Но ведь это не так!

— Надо же, механизм действия? Слова-то какие подобрал! — Мамашка улыбнулась, блеснув отсветом колеблющегося пламени свечи во влажных еще глазах.

Однако в её взгляде и голосе сквозил проявившийся ко мне несомненный интерес. Я «видел» этот интерес насыщенно-бирюзовым оттенком и ощущал несомненную симпатию, которой раньше и не пахло.

— Я разобраться хочу, Глафира Митрофановна, пока еще пребываю в самом начале пути. Вы же сама — учёный человек, даже степень научную имеете, — воззвал я к её благоразумию. Ведь именно от её поддержки сейчас многое зависело. Она явно до фига всего знала о колдовстве. И мне, во чтобы то ни стало, нужно было заставить её поделиться этими знаниями. — И, как учёный, должны понимать, что любая достаточно развитая технология практически неотличима от магии, — озвучил я ей третий из «законов Кларка».

Кстати, Артур Кларк[2] — известный английский писатель и публицист, сформулировавший в шестидесятых годах так называемые «законы Кларка»[3], в соответствии с которыми развивается современная наука, сейчас примерно должен быть одного возраста с моим реципиентом. Вот бы с ним встретиться! Будучи мальчишкой, я зачитывался его произведениями — Кларка активно издавали и в СССР. «Лунная пыль», «Космическая Одиссея», «Свидание с Рамой» — оставили в моей памяти неизгладимые впечатления. Но это всё потом, сейчас он служит в королевских ВВС, и написал всего лишь несколько небольших рассказов.

— Как ты сказал, повтори! — Чересчур резко среагировала на мои слова товарищ Доцент.

— Любая достаточно развитая технология неотличима от магии, — медленно и едва ли не по слогам, произнес я. — Понимаете это, Глафира Митрофановна?

Она заторможено качнула головой, словно погрузилась в какие-то свои мысли.

— Не знаю кто ты, товарищ Чума, но явно не обычный смертный… — наконец произнесла она. — Биополе, технологии, которые невозможно отличить от магии… Откуда это? Ты куда точнее, чем я сама, сформулировал мои собственные мысли на этот счет. Я для того и поступила на медицинский, чтобы с точки зрения науки разобраться со всем этим…

— Так помогите же мне, Галина Митрофановна! Поделитесь хотя бы тем, что удалось узнать! — воззвал я к её исследовательской жилке, которую она, по всей видимости, давила в себе все эти годы.

— Хорошо! — решительно произнесла мамаша. — Я помогу. Ведь именно с проклятия «дрисни», как самого малозатратного по силам и самого простого, я и начинала свои изыскания.

— Кстати, а что такое сила, и как наполнять ей колдовские печати? — задал я, наверное, самый тупой из имеющихся вопросов.

— За что мне всё это? — тяжело выдохнув, закатила глаза мамашка. — Ты в лета̀ прародителя таки не заглядывал штоль? — Она опять заговорила уже привычной мне речью деревенской простушки.

— А когда бы? — Виновато развел я руками.

— И туда же, проклятия применять… — Она горестно вздохнула.

— А чего по два раза в Тарасовку ходить? — привел я свой неубиваемый довод. — А так на фрицах обкатаю. Так как эта пресловутая сила хоть «выглядит»? — вновь спросил я.

— Нож достань, — тяжело вздыхая, словно старая бабка, попросила Глафира Митрофановна.

— А чем это поможет?

— Ты доставай, не пререкайся! — сурово прикрикнула на меня мамашка. — Сам же о помощи просил.

Я выдернул охотничий тесак из ножен, и с удивление уставился на абсолютно черное лезвие, продолжающее «чадить» слабым дымком. Я, за всей суетой, уже и забыл об этом странном эффекте.

— Вот это и есть твоя сила, — произнесла Глафира Митрофановна, указав на клинок. — Уж не знаю, как ты умудрился еще новиком наполнить ведовской силой обычный нож, превратив его в «темный» артефакт? Это и иным колдунам высшего чина не по силам. Тут совсем иная специализация. Артефакторов за всю мировую историю ведовства по пальцам можно пересчитать. Но я сейчас не об этом… Дымок над лезвием видишь?

— Ну?

— Вот это и есть «физическое» проявление твоей силы, — пояснила она. — Слишком много ты её в эту железяку одномоментно вогнал, что теперь даже она «тьмой» истекает…

— Он теперь всегда так дымиться будет?

— Нет, — мотнула головой Глафира Митрофановна. — Перестанет, как только все излишки из ножа выйдут. Однако его свойства ты изменил — вон, даже лезвие почернело.

— И какие они теперь, его свойства?

— А мне откель знать? — пожала плечами мамашка. — Ты ж у нас теперь великий артефактор, — не упустила она возможности слегка меня укусить.

— Ладно, — произнес я, убирая нож обратно в ножны, — будем выяснять на практике, чего там я такого наворотил. Значит, сила — вот этот дым?

— Ты меня чем слушал, хлопчик? Уши давно мыл? — Мамаша так зыркнула на меня своим зенками, что мне на минуточку даже неуютно стало — словно со своей бывшей вновь поцапался. — Повторяю еще раз, для особо тугих на ухо: дым — это визуальное отражение силы в физическом мире. Сила — это энергия, с помощью которой и творится в нашем мире настоящее колдовство! Когда ты на кладбище разозлился, у тебя дым даже из глаз пошел. А это значит, что концентрация силы в организме достигла своего предела — внутренний резерв заполнился до краёв. И организм резко стравил излишки ведьмовской силы в виде дыма, он же — «мрак преисподней». Даже Акулинка это заметила, что случается крайне редко…

— А что с ней так? — поинтересовался я между делом.

— Да не с ней, в смысле, а вообще, — пояснила мамаша, — в подавляющем ряде случаев у ведьм не случается подобного переполнения резерва, а всегда ощущается острая нехватка силы…

— Так, стоп! — вновь перебил я Глафиру Митрофановну. — А что со мною тогда не так, если такие случаи крайне редки?