— Отличный нож! — произнес я, когда он оказался в моей ладони.
Тесак оказался отлично сбалансированным и сидел в руке, как влитой. Таким диких кабанов валить — одно загляденье! А фрицев, наверное, еще сподручнее будет. Нужно обязательно выпросить его для себя. Такое оружие мне просто необходимо!
— Батькин, — шмыгнув носом, прошептала Акулина, — он у меня серьезным охотником был…
— А что с ним случилось?
— На шатуна зимой в лесу нарвался, — печально ответила девчонка. — Давно… Я еще тогда совсем маленькой была…
— Соболезную твоей утрате, — произнес я.
— Да я привыкла уже. Это сегодня что-то нахлынуло… Да и бабушка вот… — И по её щекам побежали слезы. — Я это… пойду… а вы… ты одевайся спокойно…
Я проводил Акулину взглядом до двери, и принялся разворачивать на кровати свои шмотки. Кровь с гимнастерки моя спасительница тщательно отстирала, а прорехи аккуратно заштопала. Но кое-где еще остались едва заметные глазу пятна. Ничего страшного, до тех пор, пока не разживусь новой одеждой в этой вполне можно было существовать.
Я не брезгливый и не привередливый — кто повоевать хоть немного успел, от этих двух «болячек» быстро излечивается. Ведь кровь и грязь — это две беды, постоянно идущих рука об руку с каждым фронтовиком. То окопы, то ранения, а то и смерть…
Я уже взял в руку нож, чтобы спороть с гимнастерки петлицы, как мёртвая старуха на соседней кровати вдруг гортанно захрипела и резко шевельнулась. Епта! Да я со страху чуть в штаны не навалил! Ну, это образно говоря, так-то в руках себя держать я неплохо умею. Но от мощного выброса в кровь адреналина ручки у меня реально задрожали.
Я ведь точно знал, что старуха мертва. Окончательно и бесповоротно! Я в её «холодных объятиях» не пять минут провёл, а куда больше. Конечно, её пробирающий до самых костей хрип и дерганные телодвижения можно было списать на какие-нибудь там посмертные физиологические реакции организма, но только не в этот раз.
Я, стараясь держать себя в руках, но реально-таки охреневая, пялился в мутные глаза старой ведьмы, оказавшиеся почему-то открытыми нараспашку. Подернутые смертельной пеленой, как у снулой рыбины, они вызывали какой-то глубинный, просто-таки инстинктивный страх и еще большее омерзение. Я покрепче сжал нож, который продолжал сжимать в руке, и сипло произнес:
— Ну и чего тебе, мать, спокойно не лежится? Не волнуйся, похороним, как полагается…
Покойная неожиданно резко повернула голову в мою сторону и сипло рассмеялась. Каждый её смешок, каждая конвульсия мертвого тела, словно крупной наждачкой проходила по моей душе, заставляя скрипеть зубами.
— Так вот ты какой, наследничек? — неожиданно низко и утробно проскрежетала она — Но задаток хорош! Куда мощнее чем у внучки моей, Акулины. Знатный ведьмак из тебя получится, если дурью маяться не будешь.
Вот те раз, а мертвяки у нас даже разговаривать умеют? Или это у меня от всех потрясение основательно чердак протек? Но оставлять все на самотек я не собирался: эка невидаль, говорящий труп. Да у нас таких приколов в каждом фильме ужасов до хрена и больше.
— Так я и не напрашивался, бабуль…
— Помолчи! — рыкнула старая ведьма — Нешто я не знаю? Времени у меня нет, и без того все Его законы и заповеди нарушила! Ну — она жутко оскалилась, показав крупные и крепкие зубы, каких в ее возрасте и быть-то не должно — мне не привыкать. Слушай сюды, новик: прежде всего, Слово запомни, на котором самое ценное держать будешь. Чем выше в чине поднимешься, тем больше на Слове держать сможешь! Пока что с него тебе только Веда моя достанется, да Лета — летопись родоначальника нашего. Сам прочтешь, с чего промысел ведовской начинать надобно. А дальше, уж, как хошь: тихой сапой ли, соколом быстрокрылым ли в чинах расти будешь…
— А слово-то какое, бабуль? — напомнил я мертвой ведьме, которую понесло куда-то в сторону.
— Ах, да! — спохватилась та — Совсем забыла старая! Запоминай крепко, новик, повторять не буду! — предупредила Степанида, показательно пуча зенки, затянутые мутной пленкой.
А вот интересно, а она сквозь эту муть что-нибудь видит? Или так, придуривается, чтобы на меня побольше жути нагнать? И самое смешное, что после первого шока мой страх совсем прошел. Улетучился, словно его и не было. Думается, что моего современника (для этого времени человека из будущего), до изжоги перекормленного всевозможными ужастиками и фантастикой, так просто ожившим трупом не пронять. Психика у нас у всех там в будущем сдвинута, нахрен, по фазе…
— Не о том думаешь, балбес! — рыкнула на меня старуха — У меня времени в обрез, а он херней страдает! Вижу я все! Даже этими мутными зенками получше некоторых! Потому, как видеть и смотреть — понятия разные!
— Вот же гребаный агрегат! — сама-собой вырвалась из меня любимая присказка нашего комбата подполковника Тарасова — Так ты что, и мысли читать можешь?
— Не всякие и не всегда, но те, которые на лбу большими буквами написаны — легко! Ты до сих пор так и не понял, голуба моя, что за сила тебе в руки попалась? Акулина, конечно, дура набитая, что вот так запросто в чужие руки силу рода отдала, но у нее и стремления к ведовству никогда не было. Зачах бы в ее руках дар. Вернее, он точно зачах, там, у тебя в грядущем…
— Так ты и это знаешь? — изумленно выдохнул я, присаживаясь на табуреточку перед кроватью покойницы — Оно же еще и не случилось даже, грядущее это…
— Ведаю — вновь утробно хохотнула старуха — потому и ведьма я! Потомственная! В седьмом поколении! — заявила она с гордостью — И до чина весьма немалого — пятого, дорасти смогла! Да и там, где я сейчас, время — не самая незыблемая мера. Опять ты меня сбил, Витя Чума!
— Но… я же теперь, Роман… — Вот тля! Она еще и имя мое настоящее знает!
— Чума ты теперь, как есть Чума! — зло захохотала мертвая бабка, а в ее белесых глазах зажглись красные огоньки преисподней — Только запоздал на этот раз твой белый конь! Рыжий проворнее оказался! Ваша лошадь тихо ходит, господин-товарищ-всадник! — И она вновь зашлась неистовом визгливом смехе.
И от этого потустороннего хохота даже меня такая жуть пробрала, что я весь покрылся мурашками величиной с кулак. Но, блин, слово-то бабка мне так и не сказала. Всадниками какими-то голову морочит. Белый конь, рыжий[1]… Нихрена не понятно!
— Опосля поймешь! — вновь с легкостью прочитала мои мысли мертвая старуха, — потому, как новик. Приемников ведунов за несколько лет, а то и десятилетий, к принятию дара готовить начинают! А ты за пять минут во всем разобраться захотел? Быстро только кошки ро̀дют! Чтобы ведуна аль ведьму воспитать… Ох, опять сбил старую, шельмец! — в очередной раз спохватилась старуха — Без Слова настоящему ведуну несладко приходится! Подчас, чтобы его открыть, на такие кровавые ухищрения идут… Что даже меня, к кровушке привычную, до печенок пробирало и мутило…
— Да скажешь ты уже свое чертово слово, бабуль, или нет? — слегка прикрикнул я на покойницу.
Будет обидно, если ее сейчас резко обратно в ад засосет, а я останусь как Пушкинская старуха у разбитого корыта. Как говорится: сделал дело — гуляй смело! Хоть в райских кущах, хоть горящих садах преисподней, но дело — вперед!
— Ох, и правда, заболталась совсем старая! — признала правоту мертвая старуха.
Теперь, несмотря на ее весьма неприглядный вид (живые мертвецы, они, знаете ли, штука не самая приятная), она стала напоминать обычную бабку из провинции, каких пруд пруди в каждой деревне.
— Слухай сюды, Навуходоносор — прохрипела она едва слышно, что мне пришлось даже наклониться к ней поближе, чтобы ничего не пропустить.
— Ну? — Я ждал, а бабка больше ничего не говорила.
— Не нукай, не запряг! — осадила меня покойница.
— Так слово-то… слово где? — конкретизировал я свой вопрос.
— Слабоумный, штоль? — прокаркала мертвая ведьма — Вроде бы, не похож… — Словно в сомнении уставилась она на меня своими ужасными буркалами — Сказала ужо!
