Я пристально смотрю на хихикающую Фрею с бокалом в руке. От вида того, как она смеется, вспоминая своего кота, у меня какого-то черта встает. Мой взгляд машинально опускается на ее декольте, и я стараюсь представить, как ее грудь выглядит без одежды.

– О чем задумался? – тихо спрашивает она голосом, в котором слышатся оголенные провода под напряжением.

Я смотрю ей в глаза.

– Представляю, как твоя грудь выглядит без одежды.

Она давится вином.

– И к какому выводу ты пришел?

Я тянусь через стол и провожу пальцами по ее предплечью.

– У меня нет никаких сомнений, что она потрясающая.

– Господи, ну ты и свинья, – фыркает она и снова дергает себя за ухо. – Обсуждение моих бидонов за ужином, так ты представляешь особенный вечер, да?

Я поднимаю бровь.

– Как ты сейчас свою грудь назвала?

Она пожимает плечами и морщит нос.

– Моя мама так говорила в детстве. – Она пародирует южный акцент своей матери: – Фрея, следи, чтобы твои бидоны не вываливались из блузки, а то все подумают, что ты женщина легкого поведения.

Меня трясет от смеха.

– Твоя мама кажется очень милой женщиной.

– О, ты не представляешь насколько. Она очаровательная южанка-католичка, которая всю жизнь дружила с монашками. Это чудо, что она сама в монастырь не ушла.

Я понимающе киваю.

– Если она когда-нибудь встретит моего дедушку, ее инфаркт хватит.

Фрея с любопытством склоняет голову.

– Он настоящий шотландский бунтарь?

– Что-то вроде того. – Я делаю глоток вина. – Но любовник из него так себе. Он, конечно, любил мою бабушку достаточно, чтобы годами вместе с ней управлять гостиницей в Дандональде. Но мне еще и шестнадцати не было, когда он мне сказал, что все женщины – дьяволицы.

– Дьяволицы? – Фрея расплывается в улыбке. – Это ж надо, сказать такое маленькому впечатлительному мальчику.

– Да, он любил говорить, что женщины своей красотой отвлекают мужчин от того, что по-настоящему важно.

Фрея мотает головой.

– И что же, скажи мне на милость, он считал важным?

– Футбол, футбол и еще раз футбол, – смеюсь я. – Мой дедушка настолько ярый фанат футбола, что, когда его драгоценные «Рэнджерс» проигрывают, он плачет, как ребенок.

– Как это мило!

– Может, и мило, но энтузиазма могло быть и поменьше. Отсутствие у моего отца интереса к футболу разбило ему сердце. Мама забеременела мной, когда моим родителям было по восемнадцать, так что это зарубило на корню все его шансы на возможную карьеру в спорте.

– Разве твой отец не мог совмещать футбол с семьей? – серьезно спрашивает Фрея, подперев рукой подбородок. – У Харрисов же получается.

– Да, конечно. Но мой отец и не хотел становиться футболистом. Ему было достаточно стабильной работы, которая позволяла ему каждый вечер возвращаться домой, к своей семье.

– И что в этом плохого? – невинно спрашивает Фрея.

– По словам моего дедушки, все, – смеюсь я. – Поэтому все свои мечты и надежды он возложил на меня. Все мои воспоминания о дедушке из детства связаны с футболом.

Фрея светится от гордости.

– Твой клуб играет в Премьер-лиге. Должно быть, он очень тобой гордится.

– Он бы, конечно, был еще довольнее, если бы я играл за его ненаглядных «Рэнджерс». – Я подмигиваю ей, давая понять, что несмотря на все это, я все равно безумно люблю моего дедушку. – Одно из моих любимых воспоминаний связано с тем, как в семь лет он отвез меня к стадиону «Айброкс», где шел матч с распроданными билетами. Я думал, что мы просто посмотрим на зевак у стадиона, но я ошибался. Он достал с заднего сиденья своей машины кусок картона и написал на нем «НУЖЕН ОДИН БИЛЕТ».

Мы вечность стояли у метро, и людей вокруг было море. Казалось, мы ни за что туда не попадем. Но потом к нам подошел парень, за десятку продавший нам билет. Так мы и оказались на стадионе – мой дедушка и я между его ног. Тогда я и понял, что сделаю все, чтобы он смотрел на меня так же, как он смотрел на игроков на том поле.

– Это очень мило, – улыбается Фрея.

– Да, он всегда был моим главным болельщиком. Когда мои родители были заняты на работе, он отвозил меня на тренировки. Он даже продал один из своих винтажных тракторов, чтобы отправить меня тренироваться с его любимыми «Рэнджерс».

– Звучит очень здорово, – тепло улыбается Фрея, – надеюсь, однажды я смогу с ним познакомиться.

– Если встретишь его, не принимай его угрюмый нрав на свой счет, – смеюсь я. – Он автоматически ненавидит всех девушек, которых я привожу, потому что видит в них потенциальных диверсанток.

Последнее предложение смешит Фрею.

– Ты поэтому мне никогда о своих прошлых отношениях не рассказывал?

Я пожимаю плечами.

– У меня толком не было серьезных отношений, потому что футбол для меня всегда был в приоритете. Я редко задерживаюсь на одном месте, поэтому пытаться с кем-то осесть, чтобы потом снова кардинально поменять круг общения, кажется довольно бессмысленным.

– Наверное, в твоих словах есть своя правда, – с интересом смотрит на меня Фрея. – Но дружба не считается, так?

– Дружеские связи более надежные, – просто отвечаю я. – В них нет такой эмоциональной привязанности, как в отношениях. Мы с тобой можем спокойно сегодня заняться тем, чем планируем, и после этого остаться лучшими друзьями. Все дело в том, что мы заложили для этого крепкую основу.

Фрея глубокомысленно кивает.

– Думаю, я понимаю, почему ты так ценил Ками. Ты мог и рыбку съесть, и косточкой не подавиться.

– Все так, – скромно улыбаюсь я.

То, что было у меня с Ками, не идет ни в какое сравнение с моими отношениями с Фреей, и я не уверен, что это значит. Я трясу головой, чтобы остановить поток сомнительных мыслей.

– Я уверен, что все гораздо проще для обеих сторон, когда чувства не при делах. Секс, и ничего более.

– То Самое, и ничего более.

Меня трясет от смеха. Боже, мне будет так весело сегодня смотреть, как Фрея испытает все это впервые. Я снова блуждаю взглядом по ее телу.

– У нас, конечно, сегодня будет секс по дружбе, но можешь не сомневаться, Куки: я сделаю все возможное, чтобы перевернуть твой мир с ног на голову.

Она проглатывает комок в горле и касается своих горящих ушей.

– Нам, наверное… Нужно попросить чек. В этом ресторане внезапно стало очень жарко.

Дальше будет только горячее.

– А мужчинам бывает больно в их первый раз? – произношу я свой глупый вопрос вслух.

Мы с Маком стоим друг напротив друга в моей спальне. В тусклом свете ночника я вижу, как уголки губ Мака лезут вверх.

– Ты обещал, что не будешь надо мной смеяться! – восклицаю я и тянусь, чтобы дать ему по лицу. Он ловит мою руку и прижимает ее к своей груди.

– Во-первых, нет, ощущения – потрясающие. Во-вторых, Куки, мы не будем Маком и Фреей, если не будем шутить в процессе.

Он придвигается ближе и кладет вторую руку на мое бедро. Его прикосновения посылают волну мурашек по моему телу.

– К тому же смех – это отличный способ разрядить напряжение, – улыбаясь, добавляет он.

– Правда? – Мой голос звучит очень странно и на октаву выше, чем обычно.

– Конечно. Хочешь, снова назову свой член лох-несским чудовищем, чтобы ты могла надо мной смеяться? – играет он бровями.

– Я просто не понимаю, что привлекательного ты видишь в том, чтобы называть свой пенис монстром в постели. Лучше придумай ему какое-нибудь милое прозвище. Например… Дружок.

– Дружок? – повторяет Мак, и я чувствую, как под моей ладонью его трясет от смеха.

– Почему нет? – хмыкаю я.

Он одаривает меня улыбкой, от которой ноги начинают подгибаться.

– Если я буду называть моего подполковника дружком, это сделает тебя счастливой?

Я бросаю взгляд на его брюки и киваю.

– Да, «дружок» звучит мило. Безопасно.

Он отпускает мою ладонь и берет меня за подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза.