Через маленькие узкие окна под самым потолком стало понятно, что на улице уже темно — через стекла пробивался тусклый свет от уличного фонаря. Судя по всему, сейчас около девяти часов вечера, а может и позже. Часов у меня не было. Я как был в джинсах и свитере, так и остался.

Судя по всему, меня оглушил кто-то, кого я не заметил ранее. Быть может, он тоже был в машине, а может быть, действовал отдельно. Черт его знает, как они решили меня проучить и в каком составе действовали. Наверное, Коньяков нанял не двух, а трех или даже более человек. Просто так совпало, что я вычислил только двоих.

Ноги у меня были связаны, руки тоже. Материалом послужила обычная веревка. Наверное, меня оглушили, загрузили в ту самую коричневую «шаху» и куда-то отвезли. Коньяков не стал бы рисковать, поэтому меня повезли куда-то в другое место. Возможно, на какую-нибудь дачу. Или загородный дом.

Были ли у таких людей как Коньяков дома за городом? Конечно же, были. Только тщательно маскировались, потому что в Союзе было непринято все выставлять напоказ. Негоже советскому партийному работнику сильно отличаться от обычного гражданина. Быть выше — безусловно, но не особо. А то нечестно будет, да и правоохранительные органы, вроде ОБХСС непременно заинтересуются — мол, как это так. Это в девяностые, все в наглую было, а в двадцать первом веке, чужое мнение вообще никого не волновало. Есть и есть, особенно если в налоговой друзья есть.

Зараза! Что делать? У меня же поезд Астрахань через несколько часов! Если я не придумаю, как выбраться и добраться до железнодорожного вокзала в Ростове, то опоздаю. А другой будет нескоро. Если я не прибуду в свою часть вовремя, все что там задумал Игнатьев, может смело пойти коту под хвост. Такой шанс терять нельзя, потому что причина у меня, мягко говоря, такая, в какую никто не поверит.

И то, это я еще не знаю, сколько я провалялся в отключке. Раз я не пришел в себя в машине, значит, приложили меня хорошо.

Ощутил, что в голове гудело. В районе затылка ныло. Самочувствие тоже не очень — слегка подташнивало. Может, сотрясения мозга и не было, но все равно приятного мало.

Попробовал освободиться — ноги стянуты крепко, а вот руки не очень. Наверное, вязали два разных человека. Зачем меня связали и бросили сюда?

Скорее всего, причина на это есть. Самая очевидная — чтобы раньше времени не освободился. Значит, кого-то ждут. Возможно, сам Коньяков не здесь. Ждут его приезда?

Возможно. Но вдруг это вообще не дача, а дом кого-то из ублюдков, что хотели со мной побеседовать⁈ Подвал вообще может быть чьим угодно, чего гадать?

Тут не думать нужно, а как можно скорее найти способ, чтобы освободиться.

В подвальном помещении был полумрак, лишь у самого выхода, у лестницы ведущей наверх, под потолком болталась лампочка средней яркости. Этого было достаточно для того, чтобы видеть свои руки и ноги и хоть немного координировать движения.

Несмотря на то, что веревка на руках была стянута не очень крепко, освободиться путем растягивания и расслабления узлов, не вышло. Нужно было что-то острое, чтобы попробовать перерезать веревку. Но ни тупого ножа, ни ржавого лезвия, ни даже старой пилы в подвале просто не оказалось. Он был почти пуст, за исключением тех самых стеллажей, да большого ящика, предназначенного для хранения картошки. Сильно сомневаюсь, что Константин Тимофеевич самостоятельно ходит за картошкой в подвал.

Раз ничего острого нет, нужно его сделать из подручных средств.

Поискав что-нибудь подходящее, я остановился взглядом на стоящих на стеллажах бутылках. Если доползти до них и попробовать подняться, можно уронить одну из них на пол. Стекло разобьется, а один из осколков можно использовать в качестве лезвия. Правда, пол тут не бетонный, а хорошо утоптанный земляной — бутылка может и не разбиться.

Извиваясь словно червяк, я попытался принять вертикальное положение. Из-за того, что мышцы затекли, сделать это было не так-то просто, как кажется. Спустя минуту у меня это все же получилось, но тут со стороны лестницы раздался звук отпираемого замка. Выругавшись, я вновь принял сидячее положение.

Дверь распахнулось и внутрь вошло двое. Одного я знал — это и был сам Коньяков Константин Тимофеевич, а второй не был мне знаком. Возрастом чуть за тридцать, некрупный, с обширной лысиной на макушке. На носу очки. Странный тип.

Они подошли ко мне. На лестнице я заметил еще чьи-то ноги в кроссовках.

Коньяков, одетый в свободный спортивный костюм синего цвета, остановился в метре от меня. Посмотрел хитрым взглядом, довольно поцокал языком.

— Надо же, как получилось, — протянул он. — Что, Громов, не ожидал?

— Не ожидал чего? — спросил я. — Что меня ударят по голове и притащат в этот грязный подвал?

— А что, хорошо ведь получилось! — подал голос второй, затем посмотрев на меня, странно улыбаясь. — Голова не болит?

Вот сволочь, а?

— Действительно, если бы Эдик не проконтролировал решение проблемы… — несколько небрежно произнес Константин Тимофеевич. — Хорошо, что он оказался поблизости и все видел… Впрочем, ладно. Сейчас поговорим о другом. Ты, Громов, наглый и дерзкий щенок! А я не позволю, чтобы со мной, да еще таким тоном разговаривал такой, как ты. Я хочу тебя проучить, чтобы впредь на моего сына даже не смотрел, а еще чтоб рот не раскрывал, когда не разрешают. Ты вообще в курсе, кто я такой? Переходить мне дорогу — чревато! Юрка мой сын, и никто не смеет его трогать. Ему все можно, я так решил.

— Возомнил себя царем? Не боишься, что за одно место возьмут?

— Мне нечего бояться.

— И что, будешь держать меня вечно в этой дыре? — усмехнулся я, прекрасно понимая, что от непомерного чувства собственного достоинства, Коньяков сейчас попусту языком треплет.

— А это не дыра! — вдруг нахмурился тот. — С недавних пор, это мой загородный дом. Недавно приобрел. Два этажа, большая кухня, шесть комнат. Весь второй этаж из дерева. Подвал вот, для которого тоже предназначение нашлось. А отвечая на твой вопрос… Сидеть ты тут здесь будешь столько, сколько я захочу. Может быть и отпущу, а может и нет. В любом случае, тебе никто не поверит. Хотя я человек не жестокий…

При этих словах лысый не сдержал смех.

Я молча слушал и понимал — папаша Юрки, это опасная тварь, которая решила открыть истинное лицо? Когда в начале девяностых начнется раздел советского наследия, такие как он, будут бежать впереди всех. Да, я точно знаю, что у него будет другая судьба… Но историю я поменяю. Мы тоже не лыком шиты. Никто не заставлял его поступать так со мной, сам решил. Мне бы только немного времени и он поймет, что считая себя акулой в маленьком болоте, под названием Батайск, он оказался всего лишь карасем.

— Что, неприятная новость? — гаденько усмехнулся Коньяков, глядя мне в глаза. — Ну а что ты хотел? Не нужно было рот раскрывать. Ладно, я пошел, у меня дела. Через час наверху состоится важная встреча, а ты сиди тут и думай над своим поведением. Эдик, проверь, чтобы он тут чувствовал себя как дома. И охрану приставь к подвалу.

— Хорошо, Константин Тимофеевич.

И Коньяков ушел, еще не понимая, какой геморрой он заработал на свою задницу. Лысый Эдик проверил мои веревки — я намеренно напряг руки, чтобы веревки не гуляли.

— Ты меня ударил? — спросил я, глядя на него.

— А что? Еще хочешь?

— Просто уточняю! — при общении с ним, мне показалось, что Эдика не в порядке с головой.

— Я! Хорошо получилось, да?

Я не ответил. Ничего, мое время еще настанет.

— Жалобы, просьбы? Пожелания? — с ехидной улыбкой спросил лысый.

— Отсутствуют. Хотя нет, одно есть. Сколько время?

— Странная просьба! — ухмыльнулся Эдуард, посмотрев на свои часы. — Без пяти одиннадцать.

Убедившись, что я надежно связан, Эдик направился обратно к выходу наверх. А выходя, еще и свет выключил со словами:

— Чего зря электричество тратить? Тебе оно все равно не нужно!

Подвал окутала почти полная темнота, осталось лишь совсем немного света, проникавшего через небольшие окна под потолком. Дверь закрылась, щелкнул замок. И стало тихо. Я вновь, хоть и не без труда, принял вертикальное положение. В несколько прыжков добрался до крайних стеллажей. Руками ухватил одну из бутылок и размахнувшись, швырнул ее о стену. Осколки стекла разлетелись во все стороны. Судя по всему, охраны снаружи еще не было, потому что звук был достаточно громким, а ко мне никто не заглянул. Внутри бутылки оказался густой лак, судя по всему, благополучно забытый тут со времен постройки дома.