— А где здесь место Дмитрия Павловича?

— Позвольте сказать вам наедине?

— Я полностью доверяю Александру Вениаминовичу. Кроме того я считаю, что ему следует знать всё, чтобы найти выход из крайне неприятной ситуации. Говорите.

— Слушаюсь. Дело в том, что вас не любят почти все великие князья. В чём причина неприязни — я не знаю, да это в данном случае и неважно. Пока вы ездили по монастырям и всё сильнее погружались в религиозную жизнь, они были довольны и даже поощряли вас к тому. Но когда вы увлеклись авиацией, причём настолько успешно, что стали необыкновенно популярны в образованном обществе и простом народе, одновременно обретая финансовую независимость, у кого-то возникла мысль притормозить вас.

— Но Дмитрий Павлович… — потрясённо выдохнул Игорь — зачем это надо ему?

— Когда меня назначили в следственную группу, я был ознакомлен с некоторыми конфиденциальными сведениями. К примеру, известно, что Дмитрий Павлович хотел прокатиться на аэроплане, но дело даже не дошло до взлёта: когда он сел в кресло пассажира и только был запущен мотор, случилась неприятность.

— Какая?

— У Дмитрия Павловича началась истерика. Кстати сказать, такая же истерика у него произошла во время публичного прыжка группы парашютистов. Как мне шепнули, он только представил, что прыгнул с высоты в семьсот метров, и ему стало дурно.

— Что вы скажете, Александр Вениаминович, обо всём этом? — спросил князь Иван.

— Я полагаю, что доводы Ивана Ивановича весомы, а выводы убедительны. Одного не пойму: почему попытка вредительства была только одна?

— Не одна. — покачал головой поручик — Но мои коллеги сумели вас уберечь. О подробностях я расскажу лет через двадцать, а ранее не имею права.

Александр внимательно следил за реакцией собеседников и заметил, что лица братьев-князей стали задумчивы, а в глазах отразилось нечто грозное.

Мелькнуло, и растаяло как туман над лугом.

Письмо от Сталина, вместе с другими важными бумагами из-за границы, доставил жандармский унтер-офицер.

Так уж сложилось почти без участия Александра, вокруг него стала формироваться круг совсем не оппозиционных и далеко не радикальных деятелей. Так, знакомство с генералом Юденичем продолжилось в виде переписки на вполне служебные темы — «Полярная звезда» предоставила ему пару «Ласточек», пару «Стрижей» и одну «Агату» для войсковых испытаний. Самолёты активно использовались для связи, разведки, и даже для поисковых работ, когда в лесу заблудились дети, их сумели найти наблюдатели с самолёта. После перевода на Кавказ Юденич и самолёты забрал с собой.Ныне они помогают топографам уточнять и дополнять карты грядущего театра боевых действий. И теперь в переписке он обсуждал с Александром варианты применения авиации в современной войне. Были в письмах строки о внутреннем и международном положении России и о других вещах. То, что нельзя было доверить почте, привозили офицеры связи и командированные, приезжающие в столицу. Постепенно у Александра побывало несколько десятков старших офицеров и три генерала, не только «кавказцев», но и генштабистов. Кроме всего прочего, у всех имелась неприязнь к самой мысли о войне с Германией. Нет, они не были германофилами, или, спаси боже, пацифистами, наоборот, но союзников по Антанте они почитали куда более серьёзными врагами России чем Тройственный союз.

Случай свёл его с князьями Иваном и Игорем Кирилловичами, и через них, пусть скупо и неполно, он узнавал о настроениях в высшем слое, где шла свирепая подковёрная борьба всех против всех и каждого против Николая Второго. Все его презирали, все мечтали его немножко подвинуть, но Царскосельский суслик был ловок и везуч. Он и сам манипулировал драгоценными родственниками как ловкая гадалка своей колодой и хрустальным шаром. Все, кому было интересно знали, что Николаем и мамаша рулила, и жена давала жару, но на нейтрализацию хотелок великих князей у него квалификации хватало. Не хватало сил на остальную Россию, но это была беда самой России, а не многочисленного семейства Романовых.

Однажды Александр встретился на нейтральной территории с московским губернатором, Владимиром Федоровичем Джунковским. Этот человек имел давние связи в Отдельном корпусе жандармов и сумел наладить помощь жандармов в самых разных делах. Новых встреч не было — опасно, но темы для обсуждений имелись, так что теперь вся связь шла через трёх офицеров, и никаких подозрения со стороны врагов возникнуть не должно. Надо сказать, что многие жандармские офицеры имели значительно лучшее образование и развитие чем армейские, они ясно видели, что в стране назревает грандиозный взрыв, но предотвратить его не имели возможности.

Через Шварцшильда Александр держал довольно тесную связь с министром Тимашевым, а он, в свою очередь, сформировал некий аналог клуба государственных деятелей, мечтавших если не разорвать, то хотя бы ослабить зависимость России от Франции и Англии, но пока не имели решимости. На предстоящую войну против Германии этот кружок смотрел также весьма неодобрительно.

Имелась весьма многочисленная, но разобщённая группа русских промышленников, выступающих против засилья французов и англичан, с ними Александр общался через председателя совета директоров «Полярной звезды», Полосатикова.

А через Ивана Ивановича Патрушева, который на поверку оказался не главным редактором «Крымского вестника», а всего лишь выпускающим редактором, но кому интересны такие мелочи(?) имелся рычаг влияния на известных газетчиков. Этот человек имел обширнейшие связи в журналистском сообществе России, знал всех сколько-нибудь значимых репортёров, был в курсе этой малопочтенной, но очень влиятельной банки со скорпионами.

С лидерами политических партий России Александр общался лично, хотя и убедился, что эта публика ничем не отличается от мудозвонов и горлопанов, считающихся политическими лидерами в двадцать первом веке. Поэтому он и завёл контакт не с ними, а с двумя почти никому не известными революционерами, которые способны на невозможное — Сталиным и Лениным.

Насколько помнил Александр, подобная форма пока окончательно не сложившейся организации разнородных общественных групп называлось сетевой структурой, и считалась малоуязвимой для наблюдения и противодействия государственных служб.

Во что выльется эта чреда встреч, бесед и обсуждений, Александр даже не пытался предугадать, он просто хотел устроиться в этой жизни и по возможности помочь России сохранить миллионы своих дочерей и сынов. Получится ли это? Скорее всего, нет: слишком много накопилось противоречий, слишком много недовольства, а заинтересована в сложившемся положении вещей маленькая группка влиятельных людей, которых можно сравнить с накипью, забившей клапан сброса избыточного давления на работающем котле высокого давления. Котёл пока незыблем, но сколько он продержится неизвестно.

В своём письме Иосиф Виссарионович писал, что в тесном кругу: он, Ленин и Киров, обсуждают саму невероятную возможность «революции сверху» в стране с нищим населением занятым аграрным трудом, с полумёртвой промышленностью и с правящим классом, не знающим о действительном положении вещей в подконтрольной державе. В процессе дискуссий возникло несколько идей, но вот беда: кто будет их воплощать в жизнь? Для «революции сверху» нужна жёсткая вертикаль исполнительной власти и крепкая дубина полицейского аппарата. А где их взять? В сфере государственного управления царит разброд, а полиция разделена чуть ли не на десяток практически независимых служб. Ни там, ни тут нет признанного центра, и ситуация усугубляется метаниями самого царя. Даже армия, вернее, старшее офицерство и генералитет недовольны происходящим и при неблагоприятном течении дел неминуемо ударятся в комплоты и измену. Владимир Ильич признал дискуссию «забавной, но плодотворной игрой ума» и пообещал написать меморандум по сему поводу. А Иосиф Виссарионович обещал прислать этот труд Александру.