Они зашли. Оказалось, им в другой кабинет. Вышли. Мужчина отошёл в сторону и присел на корточки – видно было, что это для него привычная поза. Так сидят заключённые на тюрьмах в ожидании переклички. А ведь рядом стоял пустой диванчик! Женщина же суетливо бегала по кабинетам с документами в руках.

Из одного кабинета следом за ней выскочила врач:

– Срочно, срочно его в больницу! Прямо отсюда! Немедленно! На такси!

– Да, да! – согласилась женщина, и побежала ловить такси. Мужчина поднялся и медленно пошёл следом. С лестницы он спускался, держась за перила обеими руками. Спустившись на один пролёт, снова присел – дальше он идти не мог. Подбежала снизу его спутница, и стала ему помогать дойти до машины. Видно было, как она озабочена и как хочет его спасти…

Чтобы он снова попытался её убить?

Вот она – женская логика!

Я улучила момент, спросила у женщины, где она работает. Она назвала парикмахерскую. Позже я найду её там через несколько лет, чтобы, как я думала, узнать, что мужа давно нет. Нет, есть! Он жив, и она по-прежнему его спасает.

А он по-прежнему её… убивает.

– Люба, ты не могла бы ко мне приехать? – услышала я по телефону. – Мне нужна твоя помощь!

– А что такое, Анна Трофимовна? До вас ехать – не ближний свет, на двух автобусах через весь город, а на улице такой морозяка! Давайте по телефону решим, могу ли я быть вам полезна? – слышу, как старушка недовольно мнётся, но потом решается:

– Мне не отдают деньги – сто восемьдесят тысяч тенге, а расписка есть. Вот, хочу подать в суд…

– Суд в таком случае, конечно, будет на вашей стороне. А к кому иск?

– Да к Ирке, три года уже деньги не отдаёт… Обещала вернуть через год, ты же её знаешь, хапугу. Вот квартиру братца захапала, не подавилась…

– Так она за братцем и ухаживает уже восемь лет, измучилась. Он уже два года не вставал, не ходил…

– И сынок её Мишка восемь тысяч взял – не отдаёт. Жадный такой вырос – не дай бог!

– Вы же сами внука растили, пока Ирина челночила, а ваш сыночек пьянствовал, теперь пожинайте плоды, – отвечаю ей. Я нахожусь в двусмысленном положении, потому что дружу и с Анной Трофимовной, и с её невесткой Ириной, которую очень уважаю. В своё время Ира вышла замуж за сына Анны, Василия. Была она тогда учительницей, и попала под пресс властной свекрови и её сына, который чем дальше, тем больше развязывался: почти перестал работать, пил, потом дошло дело и до зверских избиений Ирины, с которой у них к тому времени родились двое детей. Она очень боялась мужа, но нашла силы как-то с ним, хоть и не сразу, развязаться. Наступили страшные девяностые… Стала Ира летать в Китай, и так была прилежна, трудолюбива и честолюбива, что в конце концов открыла свой магазин дорогой мебели, стала важной дамой. Сыну и дочери не препятствовала общению с отцом. Сын в основном и вырос у свекрови в доме. Когда подрос, закончил школу, мать Ира помогла ему встать на ноги – у него теперь свой бизнес, связанный с изготовлением мебели.

Дочь пошла ещё дальше – закончила МГУ по части языкознания, и теперь работает где-то в посольстве Канады не то в Москве, не то в самой Канаде. Всё это, конечно, требовало больших душевный и материальных вливаний со стороны Ирины, которую свекровь поливает при случае почём зря – и такая её невестка, и сякая, а своего негодного сына, который много лет сидит на её девяностолетней шее, оправдывает… Но я дружу с обеими, пользуюсь доверием той и другой, тайн не выдаю. Что же посоветовать Анне Трофимовне? Не знаю.

– А как вы себя чувствуете? – тяну я время.

– Да вот болею, лежу, – отвечает моя пожилая приятельница. Ничего, скоро потянет теплом, старушка взбодрится, завозится с рассадой, да и опять лето проживёт. Обитают они с сыном в собственном доме, под горой. Рядом протекает река Ишим. По весне я покупаю у них отличную помидорную рассаду… Любим мы посидеть, погутарить со старушкой на лавочке, глядя на уютный, хорошо ухоженный её огородик. Я вспомнила, как это было прошлой весной:

– Надо соседа позвать бочку передвинуть, выкорчевать смородину да спилить вишню – засохла ни с того, ни с сего. Помнишь, какая она была? – спрашивает она меня.

– Да вы сына попросите, зачем просить соседа, платить ему деньги?

– Ты же знаешь – он всегда на рыбалке. Видишь, две грядки ничем не засеяны – не могу допроситься его, чтобы лука-севка купил. А уже середина июня… А дом внук помогает обихаживать, водопровод провёл…

– Да я вам куплю лука, принесу завтра же – действительно, время уходит.

– Уж принеси, пожалуйста.

– Принесу.

Раньше я рассаду покупала у Ириной матери. Она тоже была учительницей, из тех, кого в лихие сталинские годы выслали из Ленинграда. Так она и осталась в Петропавловске. Были у неё сын и дочь. Дочь Ира выросла таким же трудоголиком, как мать. Та и после восьмидесяти лет тяжело прожитой жизни вершила большие дела здесь неподалёку, на своей усадьбе. По весне вся поверхность огорода была покрыта парниками:

– Люба, не поверишь: по утрам уходит четыре часа, чтобы всё раскрыть, а вечером снова четыре – чтобы всё укрыть, – говорила мать Ирины мне.

– Да уже отдыхали бы, Екатерина Семёновна! Заслужили.

– Надо детям помочь. С сынком у меня неладно – с женой разошёлся, пьёт… Квартиру покупала ему – насилу у жены отбили. Теперь то у меня живёт, то там. А там – приятели сбивают его с панталыку!

– «Мальчику»-то уже пятьдесят, своя голова должна быть…

– Голова-то есть, умница сынок, но дурные приятели…

Так она, бывало, говорила мне. Вот, казалось бы, почему не дружить старым матерям, сватьям, между собой? Обе – трудяги, гвозди бы делать из этих людей! У обеих – пьющие негодные сыновья. Обе любят и умеют заработать. Пока сильны были – торговали на базаре. Обе старались для детей.

Нет, не дружили. И Ира поносит свекровь: «Ты знаешь, что она десять лет отсидела в тюрьме? Не рассказывала она тебе? Конечно, это было при Сталине, но тогда не только невинных сажали!» Свекровь поносит Ирину: «А ты знаешь, как она пила? Это она сына в пьянство втянула!» И каждая мать защищает своих детей. Велика ты, сила инстинкта!

Наконец, я спрашиваю по телефону:

– Анна Трофимовна, а сколько вам лет?

– Весной девяносто будет.

– Так будьте мудрой, оставьте эти склоки. Вам же не деньги нужны – сына своего боитесь оставить без опоры. Он у вас даже пенсии путёвой не заработал, а вы всё на Ирку сваливаете. Она же работает, как лошадь, чтобы детей – ваших внуков, поддержать! Видите, каких вырастила? И сына вашего не оставит, вы же понимаете!

– Конечно, ей же дом после него достанется!

– Разве это не справедливо? Внук вас не забывает, хороший парень вырос, работящий! Не в отца…

– Жадный, деньги не отдаёт! Должен девять тысяч тенге…

– Зачем вам деньги? Ирке они нужнее – тоже для детей старается. Раз такого сына вырастили – не отца, не мужа – отвечайте! По судам последнее здоровье потеряете. А так скоро весна наступит, земля проснётся, вы здоровее станете, подниметесь! И тогда я обязательно приеду, покалякаем снова!..

Матери… Велика ты, сила инстинкта! И девяностолетняя мать заботится о своём семидесятилетнем «птенце»… Только эта забота и держит его, забулдыгу, на этой земле. Не эта ли забота держит и её самую – мать? И её сноху- мать… И меня – мать… Не для себя живём – для детей…

Я ехала в поезде Адлер-Новосибирск из Сочи. Два дня уже в дороге, а мне предстоял до дома ещё день пути. Я изнывала. Проехали саратовские степи, пересекли Волгу, скоро начнутся предгорья Урала. И не вспомнить, сколько раз я проезжала эти места! Может быть, сорок. Однако, скучно. Сидим у окна с соседом, старым башкирином. Ему скоро выходить, он возвращается из гостей домой.