У Женьки в деревне мать и жена с двумя дочерьми, у Виктории старший сын в тюрьме, младший – в детдоме. Она лишена родительских прав. Виктория и Женька живут в колодце у второй городской больницы, но скрывают это.

– Тётя Люба, займите двести тенге, нам на бутылку водки надо! Потом отработаем! – они мне частенько приносят интереснейшие вещи, которые легко находят сбыт. Вероятно, из мусорных ящиков… Я покупаю у них, не допытываясь, где взяли. А иногда вместо расчёта вожу их в столовую, где беру им первое, второе и третье… Пусть хоть иногда поедят по-человечески!

– А что за праздник? – интересуюсь я, протягивая двухсотку. Женька отвечает:

– У МОЕГО ПЛЕМЯННИКА есть СЕСТРА ЖЕНЫ БРАТА(!). Ей сделали УЗИ, сказали, девочка будет. Уже четыре месяца беременности! Вот – идём поздравить!

Благая весть… О своих детях ничего не знают, радуются чужим, как поводу выпить. Курочка ещё в гнезде, яичко в… но обмыть надо!

Свою жену Любу я нашёл далеко, на станции Могоча, это почти на самом Дальнем Востоке, рядом – Амур, китайская граница. Места там богатые: тайга! И зверя в лесу, и рыбы в реке – всего довольно. Я уж там не в первый раз был. А когда её встретил, уже по дому соскучился. Люба поняла меня, и говорит: ну так поехали к тебе, в Петропавловск! Почувствовала она мою тоску! Вот – три раза пришлось жениться, пока нашёл хорошую жену! Ехать-то ехать, а на что? Денег на билет не хватало. Решили так – своим ходом отправиться в путь. За двадцать шесть дней и дошли!

– Ну, это ты врёшь! За месяц такой путь не преодолеть! Семь тысяч километров… – говорю ему. Мы стоим у церкви в Вербное Воскресенье, и торгуем зелёными ветками. Беседуем между делом.

– Так мы и на поездах подъезжали, когда удавалось сесть или зацепиться, – поправляется Володя. – Один раз, в непогоду, ехали на открытой тормозной площадке полтора суток голодные, холодные. Окоченели! Потом приехали на какую-то станцию, машинист увидел, что мы совсем как деревянные, слезть не можем с тормозной площадки не можем, помог, говорит: «зря в электровоз не попросились, взял бы!» Ещё и денег нам дал…

В другой раз добрая проводница разрешила сесть в вагон, проехать несколько станций. На одной, маленькой, какой-то пассажир побежал за водкой. Проводница ему кричит: «Стоим четыре минуты, не успеешь!» А он ей: «Тебе две бутылки возьму!» «Тогда не торопись, я поезд держать буду!» – кричит та в ответ. Пассажир вернулся – ей две бутылки дал, себе две оставил, и две передал машинистам. Те потом передают: «Говори, где захочешь остановиться – притормозим!» И это – на Транссибирской магистрали!

Помню, однажды идём ночью по путям, холодно. А сзади какой-то тепловоз догоняет, странный. Один прожектор вперёд направлен, второй – в сторону, и выстрелы гремят! Мы испугались, отбежали за кусты, упали. Вдруг недалеко от нас: бабах – выстрел, шумное падение. А поезд дальше проехал.

За кустами стонет кто-то, как человек. Подошли мы – молодая олениха лежит. Морда, голова выстрелами разбиты, а пытается родить недоношенного телёнка, мучается. У зверей же, когда уставятся на свет, глаза светятся. Вот по ним «охотники» и пуляют. Слышим издали – ещё выстрелы. Отошли мы в глубину леса, стали устраиваться на ночлег. Боимся! Люди, видать, лихие. Попадём под раздачу! А если и подстрелят специально или по ошибке, так дело – тайга. Никто нас не хватится, и через пятьдесят лет не найдут. Да и кто искать будет? Паровоз поездил туда-сюда, через некоторое время вернулся, остановился. Вылезли люди. Нашли олениху, прирезали, затащили на платформу, уехали.

А мы только тогда смогли костёр разжечь, согреться. Утром пошли дальше. Это в районе Нерчинска было. Смотрим – огромные лосиные рога валяются около кедра, видно, сам зверь сбросил. Красивые! Дорого бы за них дали, если продать, да с собой не возьмёшь – тяжеленные!

Когда к Чите подходили, чуть в забытый капкан не попали, рядом с ногой защёлкнулся! А недалеко какая-то деревня… Люба говорит: смотри, смотри, собаки бегут! Я посмотрел – не собаки вовсе, волки! Уж мне их повидать пришлось! У них знаешь, какой обычай? Если самка для спаривания подходящего волка не найдёт, она уводит их деревни хорошего, крупного пса. Он и бегает за ней, пока течка у неё не закончится. А когда волчиха почувствует, что забеременела, пёс ей больше не нужен – загрызает насмерть!

За Читой, ближе к Улан-Удэ, к нам какой-то мужичонка пристал. Отощал совсем, ослаб. Всех боится – милиция его разыскивает. Он с двумя подельниками золото нелегально мыл. Тридцать килограмм в слитках выносили они на себе, когда поняли, что за ними идёт охота. С вертолёта их увидели, и стали сверху стрелять. Двоих его товарищей ранили или убили – он не знает, убежал, а мешок с золотом там остался… С ним бы ему было не уйти… Мужика мы подкормили, потом он ночью сбежал, и какие были запасы продуктовые – забрал с собой, украл.

Тяжелее всего мосты проходить. Обычно строго охраняются, не пускают. А, бывает, и мост большой, и охрана должна стоять – а никого нет… Милиция нас раз пятнадцать за дорогу хватала. Проверяли документы, по базе пробивали, штрафовали, а потом подсказывали, как дальше уехать. Но не били, денег насильно не отнимали.

Мимо Байкала на товарном поезде проехали. Потом, за Иркутском, опять пешком по лесам. В одном месте чуть не сгорели в лесном пожаре – в болоте отсиделись. Да там же чуть и не утонули. Хорошая у меня жена, проверенная! Уже пятнадцать лет вместе! – хвалит мой собеседник жену. А я, глядя на него, думаю: какая там хорошая, если ума тебе не смогла дать? Видно же, что не работник, пьяница, рот пустой – только внизу шесть зубов торчит.

– А какая у тебя специальность?

– Я – машинист портового крана. Классный! Даже без стропальщиков мог груз зацеплять – плиты, контейнеры поднимать, переставлять, загружать. Когда наш начальник поехал в Москву – его пригласили туда на работу – звал меня. Обещал и место, и квартиру со временем. Да я, дурак, не поехал… Жалею теперь.

– Ну, а дети у вас есть?

– Есть. Сын.

– Школу-то закончил?

– Шесть классов, ему четырнадцать лет. В интернате здесь, в Петропавловске, воспитывался, – неохотно отвечает Володя.

– А сейчас где?

– В тюрьме, ребёнка убил. Второй суд прошёл – не выпускают, – Володя заплакал. – Тяжело он нам дался, – и показал жестом, что жене делали кесарево сечение.

– А что же вы его в интернат сдали, раз так любите?

– У нас в Затоне же школы нет, многие так делают! Вот как стали судиться, так стали и нас самих проверять с женой. Тогда только и узнали мы, что мать жены ещё два года назад умерла там, в Могоче, у неё на родине! А сына как жалко!..

– Как же получилось, что он убил?

– Да с ним в комнате мальчик жил, пьющие родители сдали. Стал он ночью храпеть, спать не даёт нашему. Вот наш встал, взял двумя за горло, да и сжал. И тихо стало… Он даже и не понял, что задушил. Лёг и уснул…

Торговля наша стала подходить к концу, праздничное богослужение закончилось. Володя сбегал в магазин, купил бутылку водки – подарок для жены, просила:

– Вот одна теперь радость в жизни: жена хорошая, Люба. Удачно я женился!

Через три года стороной узнала, что Володя с Любой на ближайшей к Петропавловску станции Затон, действительно, живут. А сын их умер ещё пару лет назад… Обстоятельства пока мне неизвестны…

Лето нынче хорошее, грибное – не то, что в прошлом году! За грибами в лес только ленивые не ходят. Даже и от города-то далеко отъезжать не приходится. Доехала и я до ближайшей деревеньки Пеньково за двадцать минут, и за три часа набрала полных две корзины подберёзовиков – один к одному! Когда подошла к автобусной остановке, оказалось, что следующий автобус в город пойдёт через полтора часа. Жара, пить хочется, до магазина далеко, колонок не видать. Обратилась к проходящей мимо женщине – не даст ли стакана воды? Она пригласила за собой.