— Одно из многочисленных предположений, — заметил я.

— Пусть. Давай рассуждать дальше. Почему змея сорвалась с биоцепи? Биоцепь ослабла? Кирус, как ты правильно заметил, должен был такую возможность предвидеть, и, по крайней мере, не отлучался бы никуда… И еще не странно ли, что змея отправилась гулять к центру города? Не правильно ли предположить, что ее кто-то увел? Тоже на биоцепи, более сильной. Вот как рассуждаю я, не специалист.

Я пожал плечами:

— Зачем увел? Для чего это ему понадобилось? И что ты все время про биоцепь. Кирус уехал, что же, он оставил включенным свой аппарат, а тот сам… Погоди, — я замолчал, пораженный неожиданно всплывшим в памяти. — Вторая же точка!

В соседней комнате послышался глухой шум.

— Опять не дадим человеку заснуть, — недовольно проворчал Рустам. — Какая еще вторая точка?

— Кирус говорил, что змеей управляли из двух точек, — я пересказал конец нашего разговора с Кирусом, когда мы подходили к его дому.

По лицу Рустама невозможно было понять, как он отнесся к очередной новости.

— Смотри-и… — протянул он. — Что-то новое. Но раз была вторая точка…

— Раз была, мы ее найдем! — кричал я. — Вероятнее всего, оба аппарата примерно одинаковой мощности. Тогда смотри, — я чертил пальцем на столе, — вот тут змея, дом Кируса, а здесь его лаборатория. Проведем окружность и в этих же пределах будем искать вторую точку. Сначала пошарим в том направлении, куда ползла змея.

— Если эта вторая точка куда-нибудь не эвакуировалась, змеи-то больше на месте нет, — проворчал Рустам. — У того, второго, кажется, нет охоты встречаться с нами. Но, в конце концов, это все-таки что-то. Обмозговать надо. Утро вечера мудренее, пошли спать, уже два часа… Момент, момент, — протянул он таким тоном, как будто я собирался убегать. — Так, если тебе верить, выходит, что у Кируса был помощник, о котором никто не знал, а сейчас он предпочитает молчать. Эта мне фантазия журналиста, не знаешь, куда она заведет. Спать лучше иди и подумай над другими вариантами. Понятно?

В городе Новом не просто найти больницу, пока что единственную. Я знаю, что она в таком-то квартале, и даже прохожу несколько раз мимо этого дома, как и все, голубого с тенистыми лоджиями. Вывески нет, а люди, к которым я обращаюсь, говорят нечто неопределенное или в недоумении вскидывают брови: «Больница? А разве она у нас есть?» Позже я узнал, что средний возраст «новичан» примерно 21 год, и больница, конечно, не успела еще стать для них необходимым элементом быта. Там загружено только родильное отделение.

А в пятиместной палате, где лежит Наташа, вместе с ней еще только одна бабушка, которая всем жалуется на никому не известную «болезнь косой кишки».

…Я иду к Наташе и мысленно готовлюсь ко всему. Вчера она была без сознания. Стиснув мою руку, твердила: «Только мы остались… Только мы остались…» И еще что-то, совсем трудно было разобрать.

А сегодня она… встретила меня улыбкой.

Я еще был в дверях и оглядывал ее палату, когда эта неожиданная улыбка остановила мой взгляд. Ни в чем не отдавая себе отчета, я бросился к ней.

— Молодец, что живешь, молодец, что живешь… — без конца отрывисто повторял я.

— Пусти же, — полушепотом отвечала она. — Сейчас бабушка с прогулки вернется.

…Все-таки, когда та бабушка действительно вернулась, мы с Наташей уже сидели друг против друга, она на койке, я — на табуретке, и беседовали, оба раскачивая головами, как две кобры в классической стойке.

— Ну их пока к черту, этих змей, — улыбаясь, негромко говорила Наташа. — Я раньше ничего такого не думала, все время эта работа… я здесь, в больнице, как будто новую жизнь начинаю. Поехать куда-нибудь с тобой подальше от этих змей… Что ты молчишь? (Я молчал, потому что слишком много было счастья.) Я говорю, — капризно передернула она плечами, — что ты, язык откусил? Я тебе все сказала, а ты ничего?

— Я потом все скажу, — с трудом ответил я. — Да, ты знаешь, — продолжал я, — мы с Рустамом решили невероятно трудную задачу. Насчет Гэхи, «влюбленной гюрзы».

— С Рустамом? А, да, с Рустамом. У тебя ручка есть при себе? Очень хорошо. И еще, пожалуйста, листок.

Я и сам обратил внимание, что бабушка уже стала прислушиваться к нашему разговору.

— Полюбуйся, как у меня почерк изменился, — продолжала Наташа, возвращая мне листок. Я прочитал:

«Можно ли верить Рустаму?»

— Рустаму? — машинально повторил я. Она сморщилась и закрутила головой.

Разговаривая о том, как кормят в больнице, часто ли дают фрукты, мы перебрасывали друг другу бумажный листок, на котором появлялись все новые фразы.

«О чем у вас с ним…» — спрашивала Наташа.

«Змеей управляли из двух точек».

«Я это поняла. Мне и досталось из второй точки».

— Не гюрза?.. — протянул я. Наташа опять укоризненно покачала головой и написала:

«Нет. Мне хотели помешать восстановить связь».

Обмен «нотами» продолжался.

«Где вторая точка?» — спрашивал я.

«В центральном микрорайоне. Точно пока не знаю».

«Там и змея?»

«Нет».

Тут я случайно взглянул на ее первую фразу.

«Почему не верить Р.?»

Она в ответ писала долго, останавливаясь, прикусив губы и усиленно нажимая пером.

«Я ничего не утверждаю…»

— Почему не верить? — закричал я, не не прочитав дальше. Слишком поразила меня Наташина мысль.

Мы оба оглянулись на бабушку, но она была уже занята тем, что молилась, отвернувшись к стене.

— Он непомерный честолюбец! — тоже крикнула Наташа. — Ты сам должен об этом знать, слышал его разговоры, — после паузы продолжала она вполголоса. — А однажды он трогательно признался мне: «Это открытие с Гэхой могло быть моим, я мог до него дойти, но я уступил дорогу своему другу». Так выразительно описывал эту дружбу с Кирусом, чуть ли не с детского сада. Представляю себе, теперь друга нет, руки развязаны, об открытии мало кто знает. Зачем он будет с кем-то делиться? Хотя бы с нами… с лабораторией Кируса.

— Но, боже мой, неужели ты…

Наташа зажала мне рот:

— Я же сказала, что ничего не утверждаю наверняка.

— Но ты на что-то намекаешь. Неужели мы с тобой не знаем его? — горячился я. — Сколько раз вместе жизнью рисковали.

— Ага, «корни обнажаются в бурю»? — сузила она глаза — А тоже не всегда. Логика простая, — отчеканила она, — в бурю ты герой, потому что спасаешь других и тем самым себя самого. А кончается буря, тут табачок врозь… Что уж точно — знает он обо всем больше, чем говорит. Кто, по его мнению, хозяйничает в этой второй точке?

— Понятия он не имел о второй точке, — сказал я, отвернувшись.

— Погоди. Ты почувствуй. Значит, Кирус даже не упомянул своему первому другу о своем первом помощнике. Засекречены, что ли, его эксперименты? Ведь нет?

— О том помощнике вообще никто не знает.

— Или кто-то делает вид, что не знает. А куда девался дневник Кируса? Об этом тоже никто не знает?.. Слушай, ты не расстраивайся, дай бог, чтобы я оказалась не права. — Веселой злостью блеснули ее глаза.

…Я не заметил, как прошел весь город. Дома уже остались в стороне, с этого края они выглядели не голубыми, а бледно-песчаного цвета. К моим ногам медленно текли струйки песка. Здесь начиналась пустыня, на краю которой стоял город Новый.

То, что говорила Наташа о характере Рустама, было правдой. Но я знал и другое в его характере. Главная жилка в нем — спортивная. Рустам — весь желание борьбы, честной, открытой. Он не признает ударов из-за угла. Он «любит» кобру за то, что она, раздувая капюшон, предупреждает о нападении, и органически терпеть не может гюрзу, которая жалит (именно жалит, а не кусает) притаившись.

Но кем же, в самом деле, был этот таинственный помощник из второй точки, от которого досталось Наташе? Кирус действительно не мог хотя бы не намекнуть о нем Рустаму, раз уж мне, человеку незнакомому, столько порассказал при первом же разговоре.