Я махнул рукой — мол, разговор совсем о другом пойдёт.

— Скажи Кулебякину, что я с утра был, все дела собачьи переделал, и на планерке меня не будет. Мне на мясокомбинат нужно, по агитационно-общественной теме. Шеф в курсе. Просто договорился встретиться с ними с самого раннего утра, пока смена у них не началась. Буду там с населением работать.

Ответом мне было молчание. Потом Баночкин подхватил отвисшую челюсть и проговорил:

— Вот поражаюсь тебе, Саня, как это так ты через меня отпрашиваешься? Даже нет, не отпрашиваешься, а вот что — уведомляешь начальника о своих планах. Другого бы он давно публично матом выпорол, а тебе — все с рук.

Я покачал головой.

— Зависть — плохое чувство, Миха.

— Да я же по-белому завидую. Ладно… Передам Петру Петровичу. Так тебя что, вообще сегодня не будет?

— Скорее всего.

— А Мухтар?

— Помощник придет, заниматься будет…

Я вернулся в общагу. Нурлан уже проснулся. Жевал жареную картошку и никак не мог понять, откуда она взялась в сковородке. И куда же тогда делся я.

— Проснулся, герой, — хмыкнул я, входя в комнату.

— Слушай, Мороз, — округлил он глаза. — А Вася сильно на меня злая вчера была? Я же ей не открывал, пока Аглайку спускал с окна. А потом залетела, как буря, и под кровать заглянула, и в шкаф.

Да уж, конспирация вчера была мощно завалена.

— Сильно, но жить будешь, сказала, только батур тебе оторвет. Но ты и без него проживешь, да? Это же не смертельно. В Италии раньше вообще все певцы такие были. О! — я резко повернулся к нему. — Может, тебе вокалом потом заняться? Не думал? Сейчас в моде жгучие чернявые певцы.

— Как это не смертельно? На фига мне такая жизнь? — Нурик даже ноги сжал, будто закрывал сокровенное. — Что делать-то теперь, Мороз? По-любому, коменда мне не поверила, что никого я не водил.

Ну ещё бы. Я подождал пару секунд — не из вредности, а в воспитательных целях.

— Что делать, что делать? Поговорил я с ней.

— С кем? — не верил своим ушам сосед. — С Васей? Говорил? Да ну-на⁈

— Да ну-да!

— Как это — поговорил? Она же сразу орет! Не орала, что ли? Выселю! На работу сообщу! Будешь сортир драить! Вот это всё?

— Нет, мы с ней нормально поговорили, она женщина одинокая, ей внимания не хватает, а вы ее за цербера принимаете, души в ней и загадки не видите.

Видимо, мои слова прозвучали так, будто я без всякого предупреждения заговорил на другом языке.

— Так, а делать-то что-на? — чесал репу Нурик. — Загадку отгадывать? Или в душу лезть?

— Вот скажи, герой-любовник, чего хочет одинокая женщина? — прищурился я на товарища, как экзаменатор на зеленого студента.

— Ха! Известно чего, того самого! — Нурик изобразил недвусмысленные движения тазом.

— Дурак, ты Ахметов, садись, два. Внимание ей нужно. Вни-ма-ни-е! Понял?

— Ага… Конечно… Не понял… Ты, Мороз, прямо скажи, мол, Нурлан Баянович, иди туда, принеси то, сделай это. И Вася не в претензиях ко мне станет. А то я эти ваши русские фразы не все понимаю.

— Да перестань прикидываться. Все ты понимаешь, Нурик.

— Ну не скажи! Далеко не всё. Вот, например, как можно жир с солью есть, а салат из свеклы и капусты варить?

— Это сало и борщ, сам же их хряпаешь, что за ушами пищит.

— Ну привык уже, да… Вкусно…

— Вот и к коменданту привыкнешь. А чтобы она добрее стала, удели ей свое внимание. Сделай ей приятное…

— Сортир вне графика драить? Ну не-е… перед мужиками западло.

— Почему сортир сразу? Сделай приятное как мужчина.

— А? Того её? — Нурик опять задвигал тазом.

— Как настоящий мужчина, — поправил его я.

Ну, конечно, намёки ушли в молоко.

— Ты чо, Мороз? Я столько не смогу, она ж не Натаха, — Нурик кивнул на плакат-страницу из журнала «Советский экран», который висел у него над кроватью и на нем была запечатлена секс-символ СССР — актриса Наталья Варлей.

— Дурак ты, Нурлан Баянович, я тебе про внимание, — этот однообразный разговор начал мне надоедать, и я решил-таки перечислить что-то конкретное, как заказывали. — Цветочки ей подари, комплимент сделай. Поговори о погоде, о птичках, глядишь, она и растает.

— Цветочки? А чо, можно… Гвоздики пойдут?

— Она же не памятник.

— Пф!.. А другие дорого-на.

В СССР пока гвоздики принято дарить женщинам, это потом они станут атрибутом протокольных и похоронных мероприятий, а на самом деле цветы-то вполне себе ничего… Только с кровью защитников отечества ассоциируются.

— Ладно, купи их. И шоколадку возьми. Гвозидики и шоколадку. Запомнил?

— Ага… Это самое… Только я по нулям-на, — Нурик похлопал себя по трусам, будто там были карманы. — Займешь денег до получки? По-братски, а?..

— Сколько?

— Чирик сможешь занять? — ответил Нурик, сделав просящие и чувственные, будто полные слез лишений глаза, ну совсем как у Митхуна Чакроборти.

— Держи, — я выдал ему двадцать пять рублей одной купюрой. — Мельче нету.

На самом деле, мельче у меня были, но ведь как-то странно предлагать большую сумму, когда просят взаймы гораздо меньше. Поэтому я немного слукавил, чтобы осчастливить соседа.

Я знал Нурика, он хоть и раздолбай, но к долгам относился щепетильно. Любил повторять с пафосом одну фразу — Ахметовы всегда платят долги. Так и хотелось ему ответить, что «Зима близко», но не поймет.

И занял я ему денег больше по одной простой причине — мне не хотелось, чтобы он опростоволосился перед комендантом и пришел к ней мириться с каким-нибудь огрызком вместо приличного букета. Все же Василина — далеко не последний человек в нашей коммунальной общажной жизни. Если налаживать отношения, так сразу основательно.

— О спасибо, Мороз! — он ловко выкинул вперед руку.

Цоп, и купюра уже в кармане Нурика.

— Пожалуйста, — цокнул я. — Помни мою доброту. Кстати, о доброте… Ключи на базу…

— Какие ключи? — сощурился Нурлан.

— Харэ жмуриться, я тогда твои хитрые глаза вообще не вижу. Ключи от ГАЗика гони.

— Зачем? — попятился Нурик.

— Нада-а… — шагнул я к нему. — Мы с тобой вчера еще договаривались, что ты мне машину дашь до обеда. Забыл?

— А у тебя права есть-на?

— Есть.

— Покажи, — упорствовал тот.

— Смотри, — я вытащил ксиву и сверкнул красной корочкой. — Здесь все категории у меня открыты. Даже автобус могу водить. Не веришь?

Нурик опустил голову и протянул ключи:

— Только не поцарапай, брат.

— Танк невозможно поцарпапать. Его можно только взорвать.

Сосед сделал огромные глаза.

— Какой взорвать⁈ Ты что? Михалыч с меня шкуру спустит!

— Не боись, ничего твоему ГАЗику не будет.

Но Нурик расслабиться никак не мог. Снова сощурился, поиграл купюрой в пальцах.

— А ты куда на нем? Может, я за руль сяду? У меня выходной-на.

— Вот и отдыхай-на, справлюсь, — похлопал я товарища по плечу и вышел.

Автомобиль мне нужен был для одной простой цели: незаметно следить за квартирой Серовых. Не буду же я под окнами пешком маячить. Это уж очень заметно и подозрительно. А один только вечер — это мало, я чувствовал, что не должен спускать с них глаз, и, кажется, ничто не могло меня сбить с этой мысли. Конечно, лучше бы для этой цели легковое авто достать, но милицейский транспорт — слишком заметный своей желтизной и надписями, а знакомых с гражданскими легковушками у меня не было, оставался Нурик.

Вот и пришлось мне ехать во двор Серовых на грузовике. Благо, когда-то давно я практиковался на подобном, и руки вспомнили. Но, прежде чем тронуться, несколько раз заглох.

Подъехал, встал чуть поодаль, под деревьями, чтобы тень кабину накрыла, и морду на просвет не видно было. Стал ждать. Алёна должна быть дома, по моим «оперативным» сведениям, на работу она сегодня не собиралась, взяла выходной или отгул, не знаю, как там правильно в школе это называется. Если ей сегодня грозит опасность, то, получается, подстерегать она ее может только дома. В обед мы пойдем в кино, а потом надо будет постараться ее утянуть в кафе или ресторан. С Асей напару. А вот сейчас пока будем наблюдать за квартирой.