Майор Франко с нетерпением ждал этого обращения. Его подмывало уже без лишних формальностей разогнать весь этот сброд и очистить город. И вот уже послышались выстрелы, пока что предупредительные. Но, зная уже о первых жертвах, толпа протестующих забурлила в панике, бросаясь во дворы и переулки. Жандармы и солдаты арестовывали всех подряд с применением силы. Франсиско Франко лично командовал разгоном недовольных и зачисткой города. Схваченных людей солдаты конвоировали строем. Майор посмотрел на эту процессию и нетерпеливо закричал:

– Не церемоньтесь с ними! Вы можете ускорить шаг?

Какой-то военный снял с себя ремень и ударил по спине еле ковылявшего мужчину. Вскоре этому примеру последовали и другие. Франко не стал препятствовать происходящему и одобрительно кивнул своим подчиненным. Бунтовщиков гнали, как скотину на забой. Если кто-то в строю падал, то сапог садиста быстро настигал несчастного.

В этот водоворот репрессий попали и близкие друзья Хорхе. Мигеля арестовали, а Альаваро успел затеряться в толпе. Хорхе слился с потоком убегающих протестующих. Молодой человек упорно начал протискиваться сквозь бушующее море людей, как матрос, потерпевший кораблекрушение. Хорхе из последних сил пытался «доплыть» до спасительного берега. Вырвавшись из потока, он побежал без оглядки к дому графини Ла́уры и проскочил в хорошо знакомую ему лазейку. Хорхе постучал в дверь черного хода, и старый слуга, присматривающий за опустевшим особняком, спустился вниз. Пожилой человек, посмотрев в узкое окно, узнал жениха Пилар.

– Почему-то я даже не удивлен, увидев тебя здесь. Дурака учить – что мертвого лечить, – сказал слуга графини, открывая засов.

– Отец, хватит ворчать. Лучше впусти меня, – произнес Хорхе.

– Заходи, коль явился, – пробурчал старик и добавил:

– Вот бросит тебя Пилар еще до твоей неминуемой гарроты. Девка она у нас видная, и получше найдет.

– Ничего она меня не бросит. Меня Пилар любит, а разве может быть иначе? – изумился Хорхе.

– Тебе что, нос разбили? – спросил старый слуга. – Посмотри, у тебя на рубашке кровь.

– Было дело. Еле ноги унес. Я сегодня чудом тюрьмы избежал, – проговорил быстро шахтер.

– Сегодня чудом? А завтра? Кроме неприятностей от тебя ожидать нечего, – отмахнулся дед.

– Ладно тебе. Я тут пару дней посижу, а потом покину город и направлюсь в Льянес.

– Зачем? А как ты мимо гвардейцев пройдешь? – спросил испуганный старик.

– Пойду окольными путями. Меня тут уже каждый жандарм в лицо знает, – ответил Хорхе.

– Только не заблудись, – иронично подметил старый слуга, протягивая ему подрумяненный кусок сырной альмойшавены.

Пожилой мужчина был добрым человеком и оставил Хорхе в безопасности до следующей ночи. Он всецело сочувствовал рабочему движению, но считал, что оно обречено.

«Зачем лезть на рожон? – размышлял старик. – Из этого все равно ничего хорошего не получится. Когда парень доживет до седых волос, то обязательно поумнеет, если, конечно, доживет…».

В этот день политическими заключенными переполнилась тюрьма. Среди них были как простые рабочие, так и профсоюзные активисты. В их числе оказался небезызвестный лидер шахтерского движения Мигель. При задержании он оказал сопротивление, и ему сразу же сломали ребро. Молодой мужчина стонал от боли в сырой, холодной камере. Его ноги подкосились, и он навзничь повалился на спину. Перелом мешал ему дышать. В камере было не меньше десяти человек. Заключенные слышали его короткие вздохи и бормотания. В этом душном помещении всем хотелось почувствовать свежий воздух, а не спертый запах плесени. Вдруг послышалось бряканье ключей, и в эту «клетку», заполненную людьми, вошел надзиратель. Он поднял Мигеля за волосы и вытолкнул его быстро из камеры, чтобы сопроводить в другое помещение.

За столом сидел ефрейтор, заполнявший бумаги. Надзиратель указал Мигелю на стул, и начался допрос. От света задержанный щурил глаза. Налысо побритая голова военного, сидящего за столом, отбрасывала черную тень, на которой пытался сконцентрировать свое внимание узник, чтобы не смотреть в лицо своему мучителю. Ему непрерывно задавали вопросы о его возможных сообщниках, численности организации и местонахождении типографии, на которой печатали листовки. Мигель держался стойко и, превозмогая боль, не выдал своих друзей.

– Я ничего не знаю! – крикнул он, совсем обессилев.

И за этим воплем сразу последовал удар. Мигель свалился со стула, он весь горел, и от соприкосновения с каменным полом его тело даже почувствовало облегчение. Крики узника продолжались, и перед лицом мученика постоянно мелькали огромный кулак и подошва военного сапога. Он закрыл глаза от нечеловеческой боли. Не было больше реальности. События прошедших недель хаотично, отдельными обрывками пульсировали в его голове. В этой бесконечной веренице видений Мигель пытался зацепиться за единственный дорогой ему образ, который, казалось, мог его защитить и спасти.

– Мама! – вскрикнул он отчаянно перед последним ударом.

Из его рта внезапно хлынула горячая, еще живая кровь на каменные плиты пола. И он погрузился в безмятежный сон вечности.

Надзиратель посмотрел на его недвижимое тело и для верности ткнул его носком своего сапога. Затем спокойным голосом произнес:

– Мертв.

Просидев в особняке графини Лауры пару дней и хорошенько отдохнув, Хорхе понял, что подавление мятежа еще будет продолжаться не один день. Дальше злоупотреблять гостеприимством старого слуги он не мог. Для собственного спасения нужно было как можно скорее покинуть город. Он постоянно вспоминал Пилар, которой, наверное, причинял массу беспокойства. Но уезжать из Астурии без нее Хорхе не хотел. Когда наступила глубокая ночь, он покинул Овьедо и направился в Льянес.

Блеклая луна тускло освещала безлюдные городские переулки. Хорхе перебегал от дерева к дереву, чтобы спрятаться под их кронами, с осторожностью осматривая все вокруг. Предательский лай собак громко раздавался в тишине. Его охватил не то чтобы страх, а скорее беспокойство до тех пор, пока он не миновал ночной патруль. Оказавшись за пределами города, он решил идти не по дороге, а по параллельно пролегающей тропе, которая даже днем была безлюдна из-за своих изломанных холмистых перепадов. Обкатанная проезжая часть основной дороги уже не проглядывалась в темноте, и Хорхе даже начал сомневаться в правильности своего маршрута. Он с легкостью предположил, что эта тропа может его завести к затерянному поселку, о котором мало кто знал. Однако, остановившись и оглядевшись во тьме, Хорхе заметил по правую сторону от себя деревья, служившие для него ранее ориентиром. И с легкостью преодолев очередной подъем, он устремился вперед, вспоминая свою Пилар.

Когда забрезжило утро, молодой человек рассмотрел еле различимые очертания небольшого поселка. Хорхе решил отдохнуть и поискать хоть какую-нибудь повозку, которая могла его отвезти до береговой линии. Он достаточно быстро нашел себе место своего будущего пристанища, и спустя несколько часов, отведенных на отдых, Хорхе уже ехал в повозке, запряженной двумя волами. Крестьянин был неразговорчив, и уставший парень, развалившись на соломе, заснул, прикрыв лицо от палящего солнца своей курткой. Он договорился, что его довезут до городка Кангас-де-Онис за приемлемую плату. Вся дорога была молчаливой. Безлюдные тропы проходили меж ущелий, озер и бегущих внизу рек к первой астурийской столице, которая никогда не была захвачена маврами.

Горы устремляли свои вершины к зарождающемуся звездному венцу. Казалось, что где-то там далеко, внизу, остаются людская суета и житейские мелочи. Кристально чистые ручьи, как вечные души этих мест, своим звучанием успокаивали путников. Хорхе уже открыл глаза, когда волы медленно шли по дороге среди горного массива Пикос-де-Эуропа, мимо пещеры Санта Куева де Ковадонга, где когда-то укрывались испанцы под предводительством первого астурийского короля Пелайо, чтобы одержать победу над маврами. Здесь всегда обитал дух героизма и свободы, начиная с великой Реконкисты. С этой дороги невозможно свернуть даже во тьме, узнавая ее по мистическим приметам. И сердце начинает сжиматься, когда в этих горах слышатся голоса мальчиков, поющих в святой пещере: «Аве Мария!».