– Дайте ему переодеться во что-нибудь сухое. Еще простудится.

– Разумеется, – ответил мэр, подойдя к промокшему парню, и уже непосредственно обратился к нему:

– Хорхе, вы должны быть как можно осторожнее. Ваше лицо хорошо знакомо местной жандармерии. Прилягте на диван и поспите несколько часов, пока будут печататься листовки, а потом отправитесь вместе с нашими товарищами распространять первые экземпляры. Вот еще что я хочу вам сказать. Стачка скоро закончится, и, как я уже понял, далеко не в нашу пользу. Оставаться вам дальше в Овьедо будет опасно. Когда-то сеньор Алехо помог мне попасть во Францию, где я продолжал работать шахтером. Таким образом мне удалось пересидеть в эмиграции опасные для себя времена. Пока в Европе продолжается война, я предлагаю вам уехать в Кантабрию хотя бы на пару месяцев. Там не распространяются полномочия майора Франко, а военные пока достаточно лояльны. А потом отправиться по железной дороге в провинцию Кастилию и Леон. Я обращусь в муниципалитет Паленсии, и вы сможете продолжить работу горняком. Вот вам письмо и деньги. Когда отменят комендантский час, отправляйтесь в Сантандер.

Хорхе молчаливо кивнул в знак согласия, и работа закипела в здании администрации. Наскоро переодевшись в сухую одежду и поев незатейливую пищу, Родригес повалился на диван, согнув колени. Не обращая внимания на посторонний шум, он быстро заснул от нечеловеческой усталости.

На следующий день еще до рассвета Хорхе разбудил сеньор Алехо. Он прижимал к себе большую стопку листовок, перевязанных веревкой. Бумага, на которой напечатали текст, была небольшой, примерно одиннадцать на шестнадцать сантиметров, где жирным шрифтом было выделено обращение к гражданам.

– Вставай, Хорхе, пора, – произнес он.

Шахтер еле продрал глаза и тупо уставился на него.

– У тебя десять минут на сборы. Внизу уже ждут товарищи, – мягко сказал старик, словно ребенку, которого жалко будить.

– Я готов, – пробормотал, потягиваясь, Хорхе. – А можно у вас спросить? Не будут ли мои товарищи считать меня дезертиром, если я уеду в другую провинцию?

– Мальчик мой, твой отъезд – это не предательство профсоюзного движения, а лишь вынужденная мера, чтобы спасти будущее нации. Такие харизматичные и честные люди, как ты, способные повести за собой людей, должны проявить себя в скором будущем. Если тебя покалечат или забьют в камере насмерть, никому от этого лучше не станет. Я стар и поэтому остаюсь здесь, помогая другим. Мы пришлем тебе письмо, когда твое присутствие здесь будет необходимо. Ты там не на всю жизнь останешься. Я думаю, майор Франко скоро нас покинет, получив очередное повышение, – сказал сеньор Алехо.

– Будем считать, что я с вами договорился, но как же моя невеста? Я же на ней обещал жениться, – растерянно поинтересовался Хорхе.

– Так женись, и уезжайте вместе. Это вообще не проблема, если она, конечно, захочет, – ответил с улыбкой пожилой человек.

С этими словами сеньор Алехо вышел, а удивленный Хорхе увидел, что какая-то заботливая рука поставила ему на стол кофе и хлеб с кусочком сыра. Молодой человек бросил взгляд на пахнущий типографской краской текст и быстро прочитал содержание:

«Внимание! Не подходите к железной дороге. По ней курсирует «Поезд смерти». Солдаты стреляют на поражение. Король вместе с правительством приняли решение о силовом подавлении общенациональной стачки. Не выпускайте детей на улицу».

Это было самое подходящее время для распространения листовок. Группа рабочих уже ждала его на улице. К обочине подъехали две коляски. Одна из них вместе с членами профсоюза должна была направиться в Хихон, а другая в Овьедо. По пути активистам профсоюзного движения необходимо будет распространить напечатанную информацию в небольших шахтерских поселках. Хорхе сел в коляску вместе с супругами Льянеса, чтобы отправиться в столицу Астурии. Еще три человека поехали в другом направлении. Остальные товарищи дожидались на улице очередной партии листовок для их распространения на территории города.

Возничий щелкнул кнутом, и коляска тронулась в путь. Вчерашний дождь уже впитала в себя раскаленная земля. Звонкие удары копыт немного затихли, когда лошади побежали по ухабистой дороге. Небо еще светилось звездами, как бестелесными огнями, излучающими бело-серебристый свет. Прохладная и влажная ночь заканчивала свой оборот, устремляясь к раннему восходу. Впереди показались уже трудно различимые постройки небольшого поселка.

Немного проехав по улице, возничий остановился у какого-то дома. Пассажиры выпрыгнули из коляски и разошлись в разные стороны, чтобы через некоторое время вернуться назад. Хорхе выхватил из стопки листовки и быстро направился вдоль улицы. Карман его старого пиджака был оттопырен банкой с клеем и торчащей из него кистью. Сердце у Хорхе выскакивало наружу, и не только от волнения, но и от быстрого бега. Времени было мало. Он пронесся, как ураган, по нескольким кварталам, и только, когда листовки закончились, Хорхе повернул назад. Все нужно было делать молниеносно, от этого зависели жизни многих людей, и он полностью отдавал себе в этом отчет.

Вскоре показалась их коляска. Лошади, не торопясь, щипали мокрую траву. Одним прыжком молодой человек оказался уже внутри экипажа. И только тогда он смог перевести дух. Через несколько минут разгоряченные и запыхавшиеся супруги Льянеса быстрым шагом возвращались к назначенному месту. Так продолжался весь путь до самого Овьедо.

Ранним сереющим утром путники достигли столицы Астурии. Здесь они проехали по центральной улице, расклеивая листовки или просовывая их в зазоры входных дверей. А затем, когда уже солнце осветило город, экипаж остановился у дома, где жил Хорхе. Он положил листовки в мешок и, попрощавшись с соратниками, поспешил в свое убежище. Ему еще предстояло несколько дней вместе со своими приятелями распространять их по городу и близлежащей местности.

Войдя в свою комнату, он отбросил мешок в сторону и, не раздеваясь, упал на кровать. От тепла постепенно согревались конечности, напряжение проходило. Хорхе считал удары собственного сердца. Мужчина хотел спать, но не мог. Трагичная действительность вчерашнего дня не давала ему покоя. Он бы дорого отдал за то, чтобы очнуться от глубокого сна с чувством того, что это ему все привиделось, как ночной кошмар. Хорхе было страшно подумать, к чему в дальнейшем приведут последствия стачки. Он постоянно прокручивал в своей голове слова сеньора Алехо о нескончаемом колесе репрессии, которое скоро прокатится по стране.

«Неужели помилования не будет? Я не могу поверить в то, что на нашей земле будут бродить только призраки страшных видений. А покатившееся колесо никогда не сорвется в черную расщелину бездны», – думал он.

Медный шар расплавленного солнца посылал на землю свои бегущие знойные лучи. Почти за неделю ситуация в Астурии не изменилась. Шахты опустели, а Овьедо оказался полностью парализован. В городе уже не осталось ни одного человека, лояльного к власти после прошедших событий. Баррикады так никто и не разобрал, и пылающее светило смотрело вниз, разделяя всеобщее негодование.

«Поезд смерти» хоть и завершил свое пребывание в Астурии, но не был заключительной точкой в подавлении всеобщего недовольства. В последний день его пребывания около шахт гвардейцы расчищали территорию, забрасывая в вагон трупы, как мешки, наполненные костями и застывшей кровью. В это жестокое время в Овьедо начали стекаться жители близлежащих поселков, и репрессивная машина подтолкнула людей не просто к стачке, а уже к личному противостоянию с Франко. Жить рядом с железной дорогой стало невозможно, и огромный наплыв рабочих захлестнул город. Прошло больше двух недель с первого митинга в Овьедо, а городские улицы все еще продолжали держать оборону. По всей стране активисты профсоюзов, коммунисты и анархисты уже сидели в тюрьмах, за исключением Астурии. Жандармам больше ничего не оставалось делать, кроме как обратиться за помощью к майору Франко, который был безоговорочно верен королю и правительству. Иначе это грозило перерасти на севере страны в настоящую революцию. Тянуть время стражи порядка больше не могли, потому что пример астурийцев мог вдохновить все испанские провинции.