Корнелия слала фотки с Багам – они все вместе на яхте, дети за штурвалом, она в гамаке… Подруги пуляли в ответ своими фотками – одна с лыжных склонов Вербье, другая – с мальдивского пляжа. Жукова отчитывалась за Берлин: глинтвейн, пряничные домики, умильная мишура.

Маруся обожала Рождество в Берлине – город утопал в празднике, – правда, терпеть не могла саму heilige Nacht. Хельмут считал своим долгом встречать Рождество в семье, а Эльза считала своим долгом дарить в святую ночь малую толику своего непотизма родне. В число родни входили Хельмут, благоприобретенный Марусей, собственный полоумный муж Эльзы и бесхозный бедненький Йенц. В придачу – только в святую ночь! – еще полуглухой старший брат с женой необъятных размеров, их столь же необъятная безмужняя дочь и две внучки, с каждым годом стремительно догоняющие по объемам маму и бабушку. «Эта семейка Аддамс Морган – тоже семья?» – спрашивала Маруся, на что Хельмут лишь ухмылялся.

Ни во дворец, ни в дом на Хафеле, где жил Хельмут с «Мари», бедные родственники не допускались. Снимали полутемный, холодный яхт-клуб по соседству, благо дешево. Туда сносили вино, кастрюли с едой. Меню не менялось: непременный картофельный салат с сосисками, тыквенный суп и лосось со шпинатом и кнедликами. А также имбирные пряники, марципаныи прочая дрянь. Перед едой хоровое пение.

«Stille Nacht, heilige Nacht» – тихая ночь, святая ночь и так далее.

«Oh, Tannenbaum, oh, Tannenbaum», – о елочка, о елочка, тара-па-па, та-ра-рам…

До рождественской ночи оставалось еще время, и Хельмут занялся челночной дипломатией. «У вас столько общего, вы духовные сестры», – убеждал он поочередно свою бывшую и нынешнюю спутниц жизни. Ему удалось свести их за ужином, прихватив для комплекта бедненького Йенца, и выяснилось, что общего у дам и правда немало.

Обе считали, что мусульманские мигранты – это беда, обе уверяли, что борьба с изменением климата – Quatsch, ересь, и обеим, – о, ужас! – нравился Трамп! Эльзе, правда, нравился и Брекзит. На вопрос, чем же Брекзит хорош, Маруся в ответ получила невнятное: «брюссельская бюрократия, все зарегулировано…» – не только московские инстаграм-девицы с рыбьими губами черпают убеждения из соцсетей. Крыса-Эльза сидела в фейсбуке постоянно, точь-в-точь как московские demimondaines, что-то поминутно зачитывая вслух и строча комменты. Узнав, как много у нее общего с Марусей, крыса ее зафрендила, а спустя месяц забанила. Правда, на то были веские причины.

Как-то после Нового года, когда думать крайне лениво, Маруся написала пост про «одну мажорку в брюликах». Которая при своих мажорных деньгах колесит по заправкам Берлина в поисках бензина на цент дешевле, сжигая при этом на своем BMW в разы больше. Марусе в голову не могло прийти, что, крыса с помощью Goоgle translate читает все, что Маруся пишет.

Эльза залочила Марусю, запретив бедненькому Йенцу переступать порог дома на Хафеле, куда так бесцеремонно вселилась русская аферистка с израильским паспортом. Маруся жалела только о том, что этот афронт не приключился раньше, избавив ее от ночи в амбаре с семейкой Аддамс… Но это случилось уже в Новом году, который пока надо было встретить на полную катушку.

– Хельмут, к нам на Сильвестр едут Матвей Самойлов с женой из Лондона – ты же его помнишь, мы в Тель-Авиве ужинали. Главное, не спутай: тогда он был с Корнелией, а сейчас с женой Леной.

– А как ты объяснишь это Корнелии?

Маруся только рукой махнула: не понять Хельмуту, что это не тема. У нее опять тренькнул айфон.

– Глеб в телегу бросил, они с Наташей, женой, тоже приезжают.

– Какой Глеб и в какую телегу?

– В Telegram, Глеб других мессенджеров не признает.

– Вы новое поколение, у вас свои мессенджеры, вы обеими руками строчите в телефон, а я одним пальцем тыкаю, – вздыхал Хельмут.

По крайней мере, он вспомнил, кто такой Миша Наумов и его жена Ася, они Хельмуту нравились. И очень вовремя вспомнил, потому что Миша днем позже доложил, что они тоже летят в Берлин, надо навестить родителей. Они в курсе, что в Берлине слёт, и это правильно! А Жуковой без базара задание – заказать ресторан.

Gendarmerie оказался единственно приличным местом, работавшим в Сильвестр до трех ночи. Хоть и похож на вокзал размерами и столиками, расставленными, как в бистро, но есть в нем особый вайб. Психоделическое огромное полотно на светлой стене причудливо сочетается с типично берлинскими темными шкафами, где рядами лежат бутылки: винная коллекция в Gendarmerie отменная. И меню под стать: устрицы, seafood, французские паштеты… Никаких бычьих хвостов, свиных рулек и прочего немецкого фольклора.

Компания собралась пестрая: Глеб притащил приятеля Борю Маркова, прикатившего из Мюнхена, а Хельмуту на хвост села Эльза – никакие силы небесные не могли заставить «мажорку в брюликах» упустить шанс пожрать на халяву. Пусть даже в компании русской аферистки с израильским паспортом и ее приятелей. Если бы она знала, что у семьи Самойловых паспортов по четыре штуки на нос…

Маруся, куря у входа с Матвеем, потешалась: Эльза явилась в майке на лямках и в свитере, спущенном на плечо, чтоб лямку показать. И в красных мокасинах на босу ногу. А что за пассажира Глеб притащил?

– Боря Марков, мой приятель по Лондону, – Мотя был весел, как всегда. – Они с Глебом дружат, их нынешние телки тоже подруги.

– Какие телки, Глеб же снова с Наташей? А тот, бритый, все при ней?

– Черт их разберет, это вечнозеленая мыльная опера… Слышал, что Куки уговаривает вас с Ваней писать сценарий сериала с бесконечным количеством сезонов. Круть идея!

– Мотя, какой сценарий, что вы пристали!

– Может бомба получиться. Стержневой идеей, в горизонталь, пустить второе гражданство. Ради второго и третьего паспорта каждый пускается во все тяжкие. Полански с Тарантино слезами от зависти обольются.

– Слово в слово повторяешь Кукины доводы, но мне не до этого, клиент косяком идет.

Боря Марков оказался пассажиром из Мухино с немецким и британским паспортами. Самойлов стал подмигивать Марусе и излагать всем свою нев… неве… роятную идею сериала. Хельмут приставал к Маркову, спрашивая, как это его не заставили сдать британский паспорт, выдавая немецкий, – Германия же не признает двойного гражданства. А как он живет в России без русского? Ах, у него вид на жительство…

Никто, кроме Маркова, Маруси и аборигенов не говорил по-немецки. У Самойловых и Глеба английский был отличный, у Наумова и Наташи – приличный, у Аси и Эльзы – топорный. То Боря с Марусей переводили с немецкого, то Матвей с женой – с русского на английский. Марков затеял с Хельмутом игру – кто больше назовет непроизносимых слов немецкого языка. Aufenthaltsgenehmigung, Wohnberechtigungsschein, Vorfälligkeitsentschädigung и так далее. Эльза спелась с Наумовым на тему достоинств Трампа, и совсем на ура пошла тема климатического синдрома, самый хит того сезона.

– Впервые сижу в компании космополитичных русских. Объясните, почему вы все такие правые? – спросил Хельмут.

– Мы при совке пожили, знаем цену вашим инфантильным утопиям! – выпалил Миша. – Ваши байки про климат отдают поворотом сибирских рек…

– Поворот рек? – опешил Хельмут.

– Ну, вы же гоните ветряную энергию с севера на юг, в Баварию. Это метафора, Хельмут, не зацикливайся, – бросила Маруся.

– Нам смешно слышать про социализм с человеческим лицом, где вы видели то лицо? Хоть один пример приведи, Хельмут! – кипятился Наумов.