— Ты, в общем-то, не торопись, — ласково отзывается Аня. — Сегодня Стеллы Петровны всё равно уже не будет.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — выдыхаю с улыбкой.

— Да, в общем-то, не за что. Я заберу твой стул?

Что?

— Стул?

— Ну да, — беззаботно отзывается Аня. — Тебе-то он точно не понадобится, Стелла Петровна сказала, что ты здесь больше не работаешь. И приказала кадрам всё подготовить.

Не работаешь.

Кадрам.

Телефон выскальзывает из рук.

За что? За дурацкое опоздание по её же поручению? При том что это Стелла забыла отвезти документы, я точно знаю. А виноватой во всём оказалась я.

Несправедливо!

— Проблемы? — вздрагиваю от насмешливого голоса рядом.

Я и забыла, что не одна. Разворачиваюсь, прижимая к груди телефон. И вижу своё отражение в его зрачках — растрёпанную, несчастную неудачницу, которой изменил парень, бросил и которую вдобавок уволили с работы.

— Кажется, меня уволили, — голос дрожит, на глазах слёзы.

Зато мысли испарились все как одна.

Что делать? Куда бежать?

К родителям?

Горько усмехаюсь, в груди болезненным стоном отзывается старая боль.

Отец заявил, что духу моего в доме не будет, раз я променяла учёбу на какого-то долбоклюя. И все эти годы только подтверждал — прежнее решение в силе. А, значит, домой мне путь закрыт. Мама и слова не скажет против него, не станет защищать меня. Будет молча стоять рядом и пусть не поддерживать, но и не останавливать отца.

Только сейчас меньше всего мне нужна отповедь.

— Это проблема? — поднимает бровь Тигр.

Ну, конечно!

— Для вас, может, и нет! — огрызаюсь. — Одна ваша тачка стоит, как моя зарплата лет за двадцать! А я… А откуда вы знаете, как меня зовут? — осеняет с большим опозданием.

— Вершинина Олеся Игоревна, двадцати трёх лет, родилась 13.04.2001 года в городе Шадринске. Братьев и сестёр нет, родители Вершинин Игорь Павлович и Вершинина, в девичестве Кролькина, Инна Алексеевна — слесарь механосборочных изделий и учитель русского языка. В данный момент проживают в городе Шадринске по адресу: улица Ленина, дом 6, квартира 34.

Отступив на шаг, заваливаюсь в кресло и ойкаю, когда ключи впиваются в самое мягкое место.

— Что вы…

— В данный момент ты работаешь в компании “Миравен” делопроизводителем с окладом в тридцать пять тысяч рублей плюс квартальные и годовая премии. Средний годовой доход оценивается в сорок две тысячи рублей. Так себе, если честно, — усмехается Тигр.

Он стоит передо мной уверенный, излучающий насмешку над такими, как я. Высокий, сильный, с руками, которые он лениво засунул в карманы брюк. Но туда я не смотрю, потому что, натянувшись, ткань обрисовала такое достоинство, от которого меня сразу бросит в краску.

— Вы что, из полиции? — хмурюсь.

И впервые слышу, как он смеётся. Мягкий, бархатный смех проходит наждачкой по нервам, и я рефлекторно сжимаю колени.

Такое себе удовольствие смотреть на него снизу вверх. Я и так чувствую себя в нижней позиции. В смысле статуса. Только статуса.

— Нет, красивая, полиции до меня далеко.

— Тогда…

— Алексей Глебович, вот результаты.

В кабинет бочком просачивается медик в халате. На бейджике написано “главный врач”, а я уже не удивляюсь. Да и стоит ли, если Тигр по имени Алексей Глебович за какой-то час узнал обо мне буквально всё. Вот и главврач едва не кланяется ему в ноги.

— Я, по-твоему, медик?

— Конечно-конечно. В общем, лейкоциты…

— В двух словах, — кривится Тигр. — Человеческих.

У меня язык не поворачивается назвать его Алексеем Глебовичем.

— Девушка здорова, всё в норме. Ни одного отклонения, — отчитывается главврач.

И складывается впечатление, что он хочет вытянуться по струнке и, одновременно, сгорбиться, чтобы стать незаметнее. Смешное зрелище. Было бы, если бы не “девушка здорова”.

— Либо вы рассказываете, что происходит, либо я подниму весь квартал одним криком, — цежу тихо, не поднимая глаз.

— Вышел, — бросает Тигр.

Главврач испаряется, словно не было. И я очень об этом жалею, когда вся эта гора мышц, схватившись за подлокотники, нависает надо мной неизбежной карой.

— Красивая и дерзкая? — глубокий баритон обволакивает.

А я трясусь от угрозы, которую каким-то шестым чувством ощущаю во всей его позе.

Но у меня правда хороший голос. Поставленный и громкий. В детстве от моего плача просыпалась вся пятиэтажка и пара соседних.

— Мне страшно, — шепчу. — И я ничего не понимаю. Кто вы? Зачем привезли меня?

— Обследовать, после того как ты сначала врезалась в меня, а потом упала в руки. Или стоило бросить тебя на асфальте?

Выдыхаю, пытаюсь взять себя в руки.

В конце концов, ничего страшного не происходит. Не происходит ведь? Тигр просто помог, а потом ещё и в больницу отвёз. По доброте душевной.

Только в последнее почему-то не верится.

— Что-то ещё. Есть. Я чувствую.

— Какая чувствительная девочка, — прищуривается Тигр.

А я вижу широкую, хищную морду тигра, какого-нибудь Амурского, которая проступает через мужественные черты.

— Но так даже интереснее.

Он за руку вздёргивает меня из кресла, а в следующее мгновение я задыхаюсь от поцелуя, который всей мощью обрушивается на скромную меня. Без нежности, без ласки.

Тигр не думает и не сомневается, его язык сразу проникает в мой рот. Изучает, толкается глубже, увлекает, заставляет ответить.

А я в таком глубоком шоке, что стою только благодаря его рукам. В голове бьётся мысль, что это мой первый поцелуй. Точнее, второй, раз кроме Пашки у меня никого не было. Но сравнивать его и Тигра это всё равно, что ставить на один уровень дождик и цунами.

Я никогда ещё не чувствовала такого. Всё, что Пашка умел языком, это противно облизать мои дёсны и пару раз коснуться языка. Поэтому наши поцелуи почти свелись к нулю, либо были без языка. Но сейчас, в эту самую минуту я впервые понимаю, каково это, когда ты возбуждаешься от одного поцелуя.

Стыдно, потому что я всё ещё считала себя занятой. Страшно, потому что Тигр мог раздавить меня одним сильным объятием.

И очень горячо там, под синтетической юбкой. Настолько, что я всё-таки выдаю несдержанный стон. Больше того, одну руку закидываю за мощную шею, другой вцепляюсь в рубашку.

И не хочу, чтобы он останавливался.

Тигр, собственно, не планирует. Мгновение — и пуговицы с рубашки весело скачут на полу вокруг нас. А я после головокружительного кульбита оказываюсь сидящей на столе.

А внутри меня всё вибрирует и дрожит от того, как он разводит мои ноги, встаёт между ними и оглаживает напряжённую грудь.

— Мда, — слышу смешок через затуманенное сознание. — Спать с тобой я не собирался, но…

Горячий язык касается соска, скользит по ареоле, и меня можно выносить. Дуга удовольствия выгибает так, как до этого момента я и не умела. Мышцы мелко подрагивают, мыслей нет.

Тигр стаскивает меня со стола, разворачивает и нагибает над столешницей. Возбуждённые соски елозят по столу, усиливая возбуждение.

Его сильные руки скользят по ногами, поднимают юбку всё выше, но слишком медленно. Настолько, что я нетерпеливо ёрзаю. Пальцы сдвигают перешеек.

А до меня вдруг доходит, что всё это слишком. Я не хочу.

— Красивая девочка, — хрипло выдыхает он.

Но от укуса в основание шеи я практически теряю сознание. Мурашки бегут по позвоночнику, укрывая меня всю.

Пульс долбит в виски, дыхание сорвано.

Кажется, я впервые возбуждена настолько, что кончу от одного только прикосновения к себе, однако Тигр медлит. Но вот, наконец, раздаётся вжик молнии, я чувствую прикосновение горячего члена к своей коже.

И в этот момент раздаётся хриплый крик.

Ду.

Ду хаст.

Ду хаст мич.

Как слетаю со стола и одеваюсь я не помню.

Что я наделала? Я же никогда не была такой, как наша секретарша Аня, которая не спала только с ленивым. Остальные мужики — от офисных курьеров до корпоративных клиентов, — уже давно оценили Анечкино гостеприимство и клиентоориентированность. Но это Аня, которая в открытую заявляла, что свободна, любит секс и, вообще, перед окончательным выбором мужика надо провести качественную репрезентативную выборку.