— Но мне не нужен врач, — пытаюсь протестовать, когда он открывает мою дверь.

Не подаёт руку, нет. Просто стоит, хмурится и требует. Молча, одним только взглядом.

И мне приходится опустить глаза и подчиниться. Не сидеть же так целый день. Тем более, в отличие от… Тигра в больнице я объясню, что со мной всё в порядке. Особенность, не больше.

Только становится хуже, ведь ни строгая медсестра, ни молодой и серьёзный врач не то что не слушают, они делают вид, будто меня не существует. Не помогают ни вопросы, ни требования, ни даже угрозы. Хотя последнее неудивительно. Кто я по сравнению с хищником, который кивнул на меня и остался где-то за матовыми пластиковыми дверьми.

Поэтому я молча и покорно позволяю взять кровь из вены, провести узи, экг и даже осмотр терплю, хотя ничего не понимаю в происходящем.

Меня что, будут пробовать на роль эскортницы?

Но тут же отсекаю мысль, как идиотскую. Тигр похож на босса мафии, миллиардера, убийцу, но никак не торговца живым товаром. Этот скорее убьёт, чем станет лебезить и договариваться.

— Что происходит? — раздражаюсь, когда меня снова приводят к Тигру. — Ответьте! Я вам что, игрушка?

Но мужчина, расслабленно развалившийся в кресле одного из кабинетов лениво поднимает взгляд. А я едва не затыкаюсь раз и навсегда. Едва — потому что пересиливаю себя. В конце концов, крепостное право отменили сто шестьдесят три года назад!

— Не хотите отвечать — не надо. Из-за вас я опоздала на работу. Меня могут уволить! — срываюсь на крик.

Приходится потратить драгоценные секунды, чтобы откашляться.

Мне никак нельзя без работы. Наша квартира… та, в которой мы жили с Пашкой, принадлежала его родителям. Они сдавали её нам за более-менее скромные деньги, а плату принимали только из Пашкиных рук. Как же! Я же недостойна и, вообще, неряха и лентяйка.

А то что их драгоценный сынок жил за мой счёт столько лет, их не беспокоило.

— Ну и ладно! — чувствую, что истерика на подходе, но не могу себя контролировать. — Тогда я пошла.

Но, конечно, никуда я не двигаюсь. Потому что Тигр в мгновение оказывается рядом, рука смыкается вокруг моего запястья, а меня снова парализует его аромат.

— Сядь, Олеся Игоревна.

И тут я понимаю.

Мой взгляд цепляется за короткую стильную стрижку на тёмные волосы. Скользит дальше, по высокому лбу, тёмным бровям и правильному носу. Старательно обходит тёмно-серые глаза, замечает небольшую щетину и твёрдый, волевой подбородок.

Тигр обладает истинно мужской красотой. Мощной. Суровой. Дикой. Такой, что я всё время на грани невроза от двух раздирающих в разные стороны желаний. И я не вру, мне действительно хочется оказаться подальше от него. И в то же время снова ощутить на себе прикосновение сильной ладони.

— Вы сумасшедший, — натянуто улыбаюсь. — Поэтому и врачей знаете, удивительно только, что не в психдиспансере. Он вроде на два квартала дальше и…

Чем дальше говорю, тем больше понимаю, что совершаю ошибку.

Боже, да он убьёт меня одним ударом. И то, как Тигр надвигается на меня, особенно похожий на своего дикого тёзку, только подкрепляет уверенность.

Зажмурившись, шагаю назад, пока не упираюсь в кресло. Не удерживаю равновесие и некрасиво заваливаюсь назад. Ноги задираются выше головы, я ойкаю и наверняка свечу бельём на весь кабинет.

— Придурок, что, тебя бил? — вдруг вполне мирно звучит сверху.

А я не могу ответить, я судорожно одёргиваю костюм, который обнажил не только всё снизу, но и сбился, демонстрируя живот и часть груди.

Горло перехватывает спазмом. Мне дико неуютно рядом с ним, и ещё хуже то, что он видел меня всю!

— Отвечай.

— Что? — шёпотом.

В то время как слёзы жгут глаза.

Господи, я же была хорошей девочкой! Никого не обижала, никому не отказывала, помогала по мере сил и даже сверх их. Так за что мне это?

Сначала со своей…

Снова зажмуриваюсь, стискиваю челюсти.

Потом этот Тигр, которому вообще непонятно что надо. Да я в жизни не поверю, что его беспокоит моё здоровье. Скорее, он притащил меня в больницу, чтобы проверить, что я не заразная. Не накашляла вирусами на кожаный салон и огромную и блестящую махину, по ошибке названную машиной.

— Тебя били?

Подбородок внезапно вздёргивает вверх, я ахаю и широко распахиваю глаза. Хотя лучше бы нет, потому что серая сталь оказывается в каких-то жалких сантиметров от моих глаз.

— Н-нет. — Дёргаю подбородком, но он не отпускает. — Да нет же! Пашка… он нервный, несдержанный. Мог… — сглатываю. — Мог ударить кулаком по стене, но никогда…

— Рядом с твоей головой, да, красивая? — щурится Тигр.

В то время как в моей голове сумбур, разброд и шатания. Особенно яркие после его: “красивая”.

Щёки опаляет пожаром, становится душно и хочется ослабить ворот рубашки. Я не понимаю ничего и уже не уверена, что хочу понимать. Всё, что мне надо — это освободиться от хищного внимания, поехать домой, выплакаться хорошенько и что-то решать.

Но врать ему я почему-то тоже не могу. Кажется, что внимательный, проницательный взгляд вот-вот вытащит душу, разберёт на части, превратит её в хаос и вернёт обратно.

— Он бывает нервным и…

Я освобождаюсь так же внезапно, как оказалась в тисках.

— Естественно, — холодно усмехается Тигр, — слабаки, трусы и неудачники всегда нервные. Хоть какое-то оправдание собственной несостоятельности.

— Пашка не слабак! — забыв, что больше не нужна ему, вскидываю голову, по привычке защищая любимого перед всем миром. — И не трус. И…

— Не неудачник, я понял, красивая, — явно издевается Тигр и возвращается в своё кресло.

Разваливается с удобством, кладёт ногу на ногу. Чёрные, идеально вычищенные ботинки мгновенно бросают меня в панику по поводу своего вида. На обтянутые классическими брюками бёдра, ремень и идеальную рубашку я даже не смотрю.

От Тигра за километр несёт властью, могуществом и богатством. От меня же усталостью, страхом и дешёвой тканью. И раньше никогда не замечала, но рядом с ним я чувствую этот ни с чем не сравнимый аромат синтетики и самых недорогих капроновых колготок.

Про босоножки, которые я ношу с выпускного, даже думать страшно.

Мы замолкаем, а тишина кабинета нарушается только тихим шуршанием кондиционера.

Хотя бы не грохнусь в обморок. А даже если и так, то здесь больница, как-нибудь приведут в чувство, пока я буду…

Очередное понимание подбрасывает с удобного кресла. Я панически хлопаю себя по карманам, но ничего не нахожу. Поэтому начинаю вываливать всё их содержимое в кресло, где только что сидела.

Ключи от дома, ключи от офиса, пропуск, детская гигиеническая помада, платок с рисунком Буратино, проездной.

Где же он? Где телефон? Неужели потеряла?

От одного только предположения едва не задыхаюсь, но продолжаю искать. И в самый отчаянный миг, наконец, нашариваю рукой пухлый корпус мобильника.

Боже! Слава тебе!

Или нет, потому что на экране простенькой звонилки пять неотвеченных от Стервы, в миру Стеллы, Петровны.

— Не-ет, — со стоном. — Нет, нет, нет, нет. Пожалуйста, только не это!

Судорожно набираю номер начальницы, которая и так едва меня терпит, но в трубке гудки.

— Давай же! Возьми! — в отчаянии молю я и кусаю губы.

Я не могу потерять работу. Не тогда, когда Пашка выгоняет меня на улице, а у меня ни одного отложенного про запас рубля.

Выдохнув, с третьего раза набираю номер нашего секретаря.

— Компания “Миравен”, секретарь слушает, — сексуальной кошкой отзывается перекачанная Аня.

— Ань, где Стелла Петровна? Это Олеся.

Дышу так, словно пробежала километров десять, в то время как за мной гналась стая бешеных собак.

— Олеся? — она певуче растягивает гласные. — Ты ездила в головной, да? Сегодня.

— Да! Да, я ездила. Но случился форс-мажор, я задерживаюсь. Прикроешь меня от Стеллы? Буквально полчаса, и я буду на месте. Обещаю.