Внимание к своеобразию и красоте присуще истинно французскому характеру, поэтому прибытие любого нового человека, наделенного этими качествами, всегда вызывало бурное любопытство, причем нигде это любопытство не достигало такой силы, как в столице. Бомонд сразу заметил новую и очаровательную особу, появившуюся в его кругах, и каждый желал повидаться с незнакомкой, тем более что ею на сей раз была леди Сара Банбери. При своем втором визите в Париж зимой 1766 года, через восемнадцать месяцев после первой поездки, она неожиданно обнаружила себя окруженной всеобщим вниманием.
Погружаясь в воспоминания, она предположила, что присутствие членов ее семьи во время первого визита помешало головокружительному успеху, который ока имела сейчас, несмотря на то что тогда она удостоилась поцелуя в обе щеки от, короля Людовика XV, громко провозгласившего о том, какое удовольствие ему доставила эта встреча.
Все семейство Фоксов, в том числе и оба мальчика, было во время прошлого визита приглашено в поместный дом принца Конти, Лиль д’Адам, прелестный дом на острове посреди реки Уазы. Сару окружали известные музыканты и ученые, артисты и философы, наводняющие поместье. Отъезд домой был весьма печальным событием, тем более что в Лондоне Сару ожидали крупные семейные неприятности.
Из-за политических интриг и обострившейся борьбы партий ее родственник лорд Холленд, бывший Генри Фокс, был отстранен с поста казначея. Но самое худшее — муж Сары, Чарльз, примкнул к группе противников Генри, возглавляемой герцогом Бедфордским. К своему собственному смущению, Сара, которая не обсуждала такие вопросы с мужем желая прежде всего любыми усилиями сохранить свой брак, так и не решилась высказать ему свое недовольство. Ссора назрела, когда лорд Килдер, другой родственник Сары, в доме которого она выросла, сказал, что он совсем не одобряет назначение Чарльза Банбери секретарем к новому лорду-губернатору Ирландии, ненавистному лорду Уэймуту.
Но сторонники Бедфорда не унимались, и сэр Чарльз, который унаследовал титул своего отца и его поместья в июне 1764 года, вскоре потерял свою должность секретаря. Несмотря на все облегчение, вызванное этой отставкой, она означала потерю дохода около четырех тысяч фунтов в год. Однако Саре было некогда задумываться об этом, ибо летом 1765 года мадам де Буффлер, любовница принца Конти, прибыла в Бартон на скачки. Вместе обе женщины посещали летние состязания и присутствовали при победе жеребца Джимкрэка в Ньюмаркете.
— Разве это не самый лучший жеребец, какой когда-либо появлялся на свет? — спросила Сара у француженки.
— Но его даже смешно сравнивать с вами, милочка. Все в Париже спрашивают о вас, особенно принц. Он желает знать, когда вы вновь присоединитесь к нашему обществу.
— Теперь, когда герцог Ричмондский, мой брат, назначен посланником, полагаю, я смогу найти предлог.
— Вам незачем искать предлоги. Просто приезжайте навестить нас. Даже король интересуется вами.
— Как поживает его величество? Мадам де Буффлер сделала гримаску:
— У него много хлопот. Дофин совсем недавно оправился от жестокой лихорадки и общего недомогания.
— У короля нет других сыновей?
— Нет. Но не будем говорить о грустном. Когда же вы приедете в Париж? Мне бы хотелось знать точную дату.
— Я должна обсудить этот вопрос с супругом.
— Он намерен сопровождать вас?
— Разумеется.
— О! Каким ударом это будет для всех ваших поклонников!
— В самом деле, дорогая? Заинтригованная, Сара переговорила с Чарльзом при первой возможности.
В сущности, после возвращения из Парижа весной 1765 года для Сары наступила черная полоса в жизни. Отставка лорда Холленда, повергшая его в дурное расположение духа в сочетании с приступом давней болезни, а также смерть любимого племянника, сына Эмили и лорда Килдера, у ложа которого Сара неусыпно бодрствовала три ужасные недели, стали тяжкими испытаниями для нее. Кроме того, посещение мощей в церкви Сент-Кир не дало результатов. У Сары по-прежнему не было детей, чтобы играть с ними, заполняя длинные одинокие дни.
«Но какой святой способен исцелить моего мужа?» — часто задавалась вопросом Сара.
В любви с ним ей ни разу не удалось почувствовать тот великолепный взрыв экстаза, какой она когда-то испытывала при соитиях с королем. В тех редких случаях, когда Чарльз удостаивал ее исполнения супружеского долга — иначе Сара не могла назвать это, — она оставалась холодна как рыба.
«Вероятно, это моя вина, — печально размышляла Сара. — Наверное, ребенка можно зачать только в безумии истинной страсти».
Единственным ярким воспоминанием в течение этих тоскливых месяцев была свадьба Сте, который погрузнел и стал еще более туг на ухо. Он женился на милой девушке, искренне любящей его. В апреле 1766 года леди Мэри Фицпатрик, дочь графа Оссори, стала его невестой, и после свадьбы молодая пара перебралась в дом к Уинтерслоу, в Солсбери. Здесь они жили счастливо, но, пожалуй, слишком на широкую ногу. Они устраивали охоты, выезды и любительские спектакли для великого множества гостей дома — для последней цели Сте специально выстроил небольшой театр. Он вновь начал играть, и его долги прибавлялись, хотя азартный юноша ничуть не беспокоился об этом.
Еще одним радостным событием этого периода жизни Сары было возобновление переписки со Сьюзен, ныне живущей в Нью-Йорке, где ее по-прежнему привлекательный супруг мистер О’Брайен пробовал себя в различных занятиях, не находя удовлетворительным ни одно из них. Чтобы немного скрасить жизнь подруги, Сьюзен начала посылать ей в подарок ткани, изящную конскую упряжь и другие маленькие знаки роскоши.
Но ничто не могло утешить женщину, которая была научена радостям любви королем в преддверии несчастного брака. Сара, которая всегда отличалась здоровьем, теперь испытывала недомогания по крайней мере дважды за полгода, что заставило ее отложить долгожданное путешествие в Париж. Она так и не поняла, что причиной ее болезней были переживания. В конце концов, ее муж был готов отправиться в путь — было решено, что она, сэр Чарльз и Фредерик Ховард, пятый граф Карлайл, отплывут в конце ноября 1766 года.