— Следуйте за мной.

Он повернулся и зашагал, открывая две массивные белые двери, инкрустированные и позолоченные, ведущие в огромный салон. Это была одна из самых элегантных комнат, которые доводилось когда-либо видеть Сидонии в частном доме. В отделке комнаты преобладали белый цвет и золото, канделябры отражались во множестве зеркал, бархатные портьеры цвета старого бургундского свешивались во всю высоту трех огромных парных французских окон и уже были задернуты. В передней части салона располагалось возвышение, на котором стояли изысканные клавикорды Бланше.

— Невероятно! — воскликнула Сидония, садясь за клавикорды и восхищенно, любуясь классической сценой, изображенной изнутри на крышке. — Прежде чем прибудут ваши гости, я не отказалась бы поупражняться четверть часа.

— Тогда я оставлю вас здесь, — ответил Пьер и вышел.

Это было совершенно необычное ощущение — остаться одной в зале, где все, кроме приглушенного электрического света, казалось сохранившимся без изменения на протяжении двухсот лет. Охваченная трепетом, еще помня атмосферу утреннего видения, Сидония склонилась над клавиатурой и заиграла сонату Скарлатти, не давая себе возможности думать о чем-либо постороннем.

Мелодия этой сонаты, известной под номером 264, настолько томительна, что способна повергнуть слушателя в состояние совершенного оцепенения, не говоря уже об исполнителе. Едва переводя дыхание, Сидония завершила сонату, и тут же в зале раздались бурные аплодисменты. Она изумленно подняла голову и увидела, что, .пока она увлеклась игрой, в зале появились слушатели — она нарушила весь распорядок вечера, упражняясь слишком долго. Нервничая в предчувствии реакции ее хозяина, Сидония всмотрелась в толпу, разыскивая его.

Однако здесь не было ни Пьера, ни Алексея. Только гости, напудренные и причесанные по давно исчезнувшим модам, выглядящие совершенно настоящими, смотрели на нее почти с благоговением, впиваясь глазами в музыкантшу. И только Сидония подумала об этом, у нее закружилась голова, ибо прежние видения повторились: второй раз за двенадцать часов она видела Сару Банбери.

Ее мысли мелькали подобно птицам: она думала о легкости, с которой ускользнула из настоящего в прошлое — в этом было нечто ужасающее, о том, что Сара явно стала старше — значит, для нее время бежало быстрее, чем для Сидонии. Ибо теперь фигура этой женщины лет двадцати пяти, сидящей среди французских щеголей, заметно округлилась и стала пышнее. С сегодняшнего утра Сара повзрослела на несколько лет.

Банбери, как всегда элегантный, сидел поодаль от жены, а между ними располагался незнакомый мужчина, голова которого была склонена к Саре. Когда Сидония взглянула на него, мужчина выпрямился и посмотрел на нее в упор — так, что музыкантша содрогнулась.

На нее были устремлены черные как ночь глаза под, клочковатыми, приподнятыми у висков бровями. Рот мужчины был грубым и тонким, как лезвие меча, но загнутые уголки губ выдавали чувственную натуру. Волосы мужчины казались еще более черными, чем у Сары, но, если ее кожа до сих пор осталась румяной и свежей, лицо мужчины имело нездоровый оттенок. Его маленькое тело было ловко сложенным, наводя на мысль о том, что он имеет опыт в доставлении удовольствия дамам, и даже его манера сидеть решительно подтверждала это предположение.

Неизвестно каким образом, но Сидония вдруг поняла, что этот мужчина не только видит ее, но и знает, кто она такая — призрак из будущего, бесплотный дух, не существующий в его реальности. Остановив на ней взгляд, мужчина медленно растянул губы в улыбке, а в его глазах появилось понимающее выражение. Дальше Сидония помнила только то, что клавикорды стали медленно наплывать на нее, больно ударив крышкой, и брызги яркой алой крови запятнали старинные клавиши.