– Да что с тобой будешь делать, – вздохнул старик и поехал, но молча. Только изредка издавая пыхтящие звуки, проклиная и Мёрфи, и дело, и всю свою нелепую жизнь.

Через полчаса они остановились у покосившегося дома с облупленной по углам штукатуркой. Здесь Хорхе жил последние пару лет. Раньше он чаще менял дома и квартиры, но как только ему перестали быть нужны другие люди, так и его все позабыли. Когда ты не работаешь на одних ублюдков, другие ублюдки не работают против тебя. Закон равновесия жизни. Тьфу ты, чёрт… Хорхе вспомнил, что из-за этого дела ему опять придётся переезжать. Нет, нужно поскорее со всем этим закончить и не браться впредь ни за что!

Нужно дождаться утра и отвезти её в условленное место, получить свои деньги и уехать куда-нибудь. Говорят, нужно иметь много мужества, чтобы пройти эту жизнь… Нет, жизнь пройти можно на одной только глупости и бесшабашности идиотских решений, а мужество нужно для того, чтобы успокоиться в конце. Что же он будет делать потом? Что будет делать… Путешествовать! – решил Хорхе. Почему бы и нет? Он уедет в Мексику, точно, туда уезжают все, кто решает похоронить своё прошлое, это не страна, это кладбище человеческих тайн. Он будет пить мексиканский кофе и потягивать вонючие сигары… Идеальное предсмертное начало, идеальный трамплин на тот свет!

Он посмотрел в зеркало заднего вида. Девчушка уже спала. От мысли, что он похитил ребёнка какого-нибудь судьи, у него сводило зубы, от страха, что он уже во всех новостях, немели пальцы рук, да и ног он почти не чувствовал. Вот сейчас он включит телевизор, а там эта самая воспитательница в синем костюме, с дрожащим голосом говорит: «Я не знала, – скажет она, – я только неделю, как здесь работаю».

А может, она тоже из подставных, вдруг додумался Хорхе. Если она так легко отдала малышку, мог же его босс это подстроить? Вполне себе мог! Тогда их тем более ищут. Хорхе вышел из машины и три раза пытался закрыть свою дверь. Захлопнешь сильно – разбудишь ребёнка, не сильно – не захлопнешь вообще. Он оставил как есть, уверив себя, что закрыл. Приближаясь к двери малышки, он понял, что идёт на носочках.

Тьфу ты, поморщился Хорхе, таким он себя ненавидел, таких он всегда презирал. Сентиментальность – удел слабаков, размышлял он, открывая заднюю дверь. Это всё старость. А она размягчает как мозг, так и характер.

Малышка держалась за шею Хорхе, когда тот занёс её в дом. Он осторожно открыл дверь, так чтобы эта деревянная рухлядь не заскрипела, осторожно уложил девчушку в кровать, снял с неё пурпурные туфельки, расстегнул драповое пальтишко, прикрыл чёртову дверь, отругал себя, что скрипит, вспомнил, что в холодильнике пусто, сходил в магазин, забыл молоко, сходил ещё раз, свалился без ног, постелил себе на диване. Завтра он проснётся с больной спиной.

Всю ночь Хорхе не спал, он пытался заснуть под утро, но был разбужен звуком разбившегося стекла. Малышка Дебора уронила его пепельницу, что стояла на подлокотнике дивана, на котором он спал.

Свет утреннего солнца проходил сквозь закрытые шторы, точнее, сквозь дыры в тех шторах, создавая струновидные лучи, переплетаемые паутиной на потёртом полу. Дебора также светилась, она стояла в том солнечном сгустке и излучала то же сияние, только ещё светлей. Волосы её, растрепавшиеся на макушке, походили на одуванчик. Наверное, их стоило бы причесать, но за такую непосильную работу он просто не взялся.

Хорхе залил фруктовые хлопья дорогим молоком и пригласил девчушку к столу. Он никогда такое не брал, оно было дороже обычного на целых двадцать процентов, и Хорхе не знал почему. А теперь вот узнал, потому что есть люди, которым есть для кого его покупать.

«Оно, наверное, полезнее», – думал Хорхе, смотря, как малышка справляется с целой тарелкой.

«Чья же ты дочь, – думал он, – чья же ты…»

Поразмыслив немного, перебрав в голове все варианты известных ему олигархов и мафиози, что могли перейти дорогу его боссу, он так ни к чему не пришёл. Взглянув на смешную малышку, что корчила милые рожи, пытаясь его рассмешить, он потянулся к пульту.

Утренний выпуск новостей не передал ничего необычного. Какие-то убийства на окраине города, розыск воров… Всё как обычно, но о малышке ни слова. Никто ничего не заметил. Или заметил, но не стал сообщать. Почему?

Нехорошее и сверлящее зудело где-то в желудке, поднялось до старого сердца и так и застряло в нём. Хорхе знал, что это его последнее дело, и теперь понимал почему. Не потому, что другого ему не надо, а потому, что до другого он может и не дожить.

– Ну, что, – встал он из-за стола, похлопав себя по брюкам, – ехать пора.

Не проехав и двести метров, они вернулись домой. Он и забыл, что дети те же самые люди и тоже хотят в туалет.

Дальше лежала дорога, длинная, как Млечный Путь, она уходила вдаль, куда-то за горизонт, а они всё никак не могли доехать до этого горизонта. Малышка легла на один бок, потом на другой, потом расстегнула ремень и легла уже вверх ногами, опустив голову вниз, так и смотрела на Хорхе вниз головой.

Хорхе решил, что ему повезло, – ребёнок совсем не болтлив.

– Сядь нормально, – сказал он ей.

Девочка подчинилась.

Не болтлив и очень послушен. Хотя о чём с ним болтать, с таким стариком, он сам с собой говорить не хотел. С чего с ним кто-то захочет?

– А где твои дети? – вдруг спросила малышка.

Хорхе аж подавился слюной. Все допросы в его долгой жизни были всегда ожидаемы, а так, чтобы сразу и в лоб, такое с ним в первый раз.

– А у меня нет детей, – сказал он.

– Почему?

– Потому что, потому что…

Что ей сказать, думал Хорхе. Потому что всю жизнь он прожил, как собака, бегающая за палкой туда и обратно, принося её хозяину за еду? Потому что от дела до дела он лечил свои раны, вынимал даже осколки, пару раз без наркоза и сам. Потому что он был бы полным кретином, если бы разделил свою дурацкую жизнь ещё с одним человеком. Эта чёртова ноша была только его.

– Потому что нет жены, – сказал он.

– Почему?

Потому что ни одна женщина в мире не выдержит такого болвана, как он.

– Так сложилось, – вздохнул старик Хорхе.

– У тебя никого нет, – заключила она и опять замолчала.

Хорхе тоже молчал.

Мимо них пролетали дорожные знаки, магазинчики автозапчастей, заправки, кофейни и снова заправки, пара домов на отшибе, они сиротливо стояли, но в них так же бурлила чья-то нелепая жизнь.

Сначала Хорхе был молод, как и все – безрассудно и полушутя. Потом наступила зрелость с великими планами на безбедную жизнь. Ему хотелось лишь заработать как можно больше, как можно быстрей, он сейчас и не помнил зачем, но помнил, что очень старался. И всё та же зудящая мысль – я здесь только перекантуюсь.

Её он напишет себе на надгробии, там ей самое место.

Потом наступила старость, она так быстро пришла, он узнал её по коленям и копне поседевших волос. Хорхе успел даже выдохнуть, вроде как всё, добежал, пересёк финишную прямую, можно уже отдышаться, успокоить уставшее сердце, убитые в хлам колени, убитого жизнью себя, смотреть, как плывёт мимо небо и как другие бегут. А ты уже всё – добежал. Вот только куда? Хорхе печально вздохнул.

До того самого дома оставалось ещё полпути. Он отдаст им ребёнка, заберёт свои деньги и пойдёт доживать свою жизнь.

Он и думать сейчас не хотел, что будет потом. В лучшем случае, её продержат до нужного им момента, потом всё разрешится, и её отдадут. Отдадут… Только кому? Чья же ты дочь? – Он опять посмотрел на ребёнка.

Дебора сидела, улыбаясь, будто не случилось ничего. Будто не провела она эту ночь в доме незнакомого человека. Хорхе плохо разбирался в детях, он и себя-то помнил только лет с восьми. Во сколько дети начинают болтать? Как долго кого-то помнят? Во сколько могут назвать своё полное имя – всего этого он не знал.

– Как твоё полное имя? – попытался опять спросить он.