Уже поднявшись в воздух, Добромир хотел кое-что крикнуть Эрвину, но в последний момент передумал. Пусть имя Соня станет только его талисманом, путеводной звездой, маяком и надеждой.

Он найдёт её, перевернет всё вверх дном, отыщет её след, узнает в любом обличии. Чемпион нашёл её однажды, найдёт и сейчас. Добромир Светозаров станет самым счастливым человеком в этом лучшем из миров.

Три года назад я окончила музыкальную школу. Не сказать, что мне нравилось обучение, последние пару лет я тянула лямку единственно благодаря строгому надзору мамы и бабушки.

Изредка к нам приезжали профессиональные музыканты из областного центра, и их концерты были обязательны к посещению. Однажды, когда мне было лет десять, нас осчастливил струнный квартет. Боже, меня угораздило сесть в первом ряду небольшого концертного зала, прямо напротив мужчины — скрипача. Нас разделяли какие-то жалкие два или три метра.

Давненько я не испытывала такого смущения. Солист закатывал глаза, играл лицом вместе с несчастной скрипкой, погружался в пучину неведомых мне чувств. Музыку я не слушала, потому что сидеть спокойно напротив такого лицедея, было невозможно. Я хихикала, ёрзала, не зная, куда деть руки ноги, смотрела по сторонам, лишь бы не на него, я готова была провалиться сквозь землю от того, как музыкант наслаждался.

В паузе между пассажами, скрипач открыл глаза (он, оказывается, всё видел) и сделал шепотом мне грубое замечание. Его злобный вид и слова, не помню какие, ввели меня в такой ступор, что до конца выступления я просидела, как мышь под веником. Страх сковал по рукам и ногам, уши заложило ватой. Какая музыка?! Мне мерещился разнос от преподавателя и прочие ужасы.

Эпизод в музыкальной школе ясно показал, что в тот момент ощущала маленькая Соня. Она чувствовала неловкость происходящего и не знала, как себя вести. Сейчас же я поняла, что просто хотела быть собой. Ни играть чужую роль, ни соответствовать чьим-то ожиданиям, ни притворяться, ни изображать интерес, ни делать то, что положено, а просто быть собой.

Я всегда хотела быть собой, а меня лишали этой возможности, перелицовывали, переиначивали, перевоспитывали,

Всё прояснилось, но двигаться стало некуда.

Ведьма выделила мне угол в лачуге. Чтобы не задохнуться от запаха, я предварительно перетрясла, перестирала, высушила на солнце всё имущество Мары. Нехитрая еда, которую готовила ведьма, казалась мне безвкусной, но я упорно жевала и глотала её. После посещения Мглы апатия не отступала, тяжёлые мысли, конечно, проскальзывали, но я перестала бороться и искать ответы. В пустоте стало легче, воспоминания об Эрвине не приводили к приступам отчаяния.

Иногда на огонёк приходила Лея, вечно напевающая что-то себе под нос. Легкость, с которой смотрела на мир маленькая рыженькая кругляшка, меня умиляла. Восторг девочки по любому поводу вызывал мимолётную зависть и тихую грусть. Мара учила Лею пользоваться рунами Зарха, и я молча радовалась тому, что руны попадут в правильные руки.

Однажды из леса явился Хрон, как всегда хмурый и настороженный. Мы взглянули друг на друга, не сказав ни слова. Ведьма забрала у него большую корзину с едой — подарки от соплеменников и, прошипела себе под нос что-то вместо благодарности. Жизнь текла своим чередом, а у меня она замерла на отметке ноль.

— Покажешь, как пользоваться, — спросила как-то раз ведьму, раскладывающую отполированные плашки — руны на деревянной колоде.

— Нет, — буркнула бабуся.

— Почему? Лею ведь учишь?

— Тебе незачем, у себя спрашивай.

Зря я сверлила ведьму пронзительным взглядом, он её не тронул. Она напоминала мне дворовую облезлую кошку, которая на всех шипит.

— У себя, у себя — я психанула, — что-то голосов в голове не слышно.

— Бестолочь, — ведьма смахнула руны в полотняный мешок, — сгинь с глаз, расклад испортила.

Отвлекла бедняжку от гаданья. Тьфу! А я разве не разозлилась? У себя спроси? У себя! Бесит. Кормит всякой дрянью, а я целый день сонная хожу. Последнее время у меня появилось подозрение, что ведьма подсыпает мне в еду сонный порошок, я ведь никогда прежде так много не спала.

Мучаясь опасениями, я отказалась от ужина и чая, сгрызла засохший кусок хлеба и запила водой из ключа.

— Мне больше достанется, — зыркнув на меня, пробурчала ведьма.

— Чтоб тебя от обжорства пронесло, — пожелала я в ответ чуть слышно и улеглась у костра. Ничего, целее буду. У меня появилось ощущение, что я сама становлюсь злобной ведьмой.

Ночь выдалась тёплая, звёздная, не хотелось идти спать в избушку к храпящей бабке.

Сон не торопился, потому что мысли разгонялись пёстрой каруселью. Что я делаю, сидя в чаще леса и собачась с ведьмой? Чего жду? Кто мне поможет? На месте ведьмы я бы сказала, спасение утопающего — дело рук самого утопающего. Возвратиться в Поваринск? От себя не убежишь. Рвусь к Эрвину и боюсь. Боюсь боли, боюсь расковырять рану, чуть затянувшуюся тонкой корочкой. Это так по-человечески понятно, избегать человека, причиняющего страдания.

Печаль, навеянная этой мыслью, ушла только глубоко за полночь.

Ночью приснился удивительный сон. Про точку, которую я в восторге обнаружила у себя в груди. Точка представлялась мне кнопкой, которую требовалось нажать, активировать, запустить на полную мощь. Все нити мироздания сходились в этой прекрасной точке. Предвкушение разворачивающих событий заставило меня ликовать и замирать от счастья. Кто-то свыше открыл мне великую тайну про истинного Творца моей реальности. Точка сознания всегда была во мне, это я управляла центром своего сознания, я творила реальность, в которой жила. Моя всемогущая точка всегда была со мной.

Утром я подошла к ведьме, перебиравшей на деревянной колоде пучки трав.

— Спасибо за гостеприимство. Мне пора.

— Что, прям сейчас?

— Ага, — я пожала плечами, расставаться всегда было немного грустно. — Дай глянуть на счастье руну.

Недовольно крякнув, Мара вытащила из кармана фартука полотняный мешочек, в который я запустила руку. Руна легла в ладонь теплым отполированным прямоугольником.

— Что она означает? — я подала руну ведьме.

Мара по-птичьи наклонила на бок голову, почесала длинный нос, пожевала губами.

— Пастух.

— Что?

— Пастух, — Ведьма сложила руну в полотняный мешочек и засунула его в свой безразмерный карман. Их ведьминское величество не желало больше ничего объяснять. Её полунамёки всегда находили самый короткий путь к моему уязвлённому самолюбию.

Вот зараза!

Перемещаться буду в лесу. Среди деревьев мне лучше всего удавалось отключаться от событий и мыслей, настраиваться на нужный образ. Удавалось, но не сейчас. Я злилась на Мару.

Ожидала подсказку, а ведьма брякнула сущую ерунду. Вот Зарх бы сказал правду. Руны он читал не в пример ей. Злыдня!

Куда мне податься? К какому пастуху? Недавно я посетила хутор пастухов в Муравке, стащила бельё с веревки, которое потеряла из-за нападения пантеры. Ни тебе одежды, ни Добромира в Овечечке, ни дороги к Эрвину…, не успела я додумать эту мысль, как яркая вспышка в голове чуть не заставила меня упасть на пятую точку.

Овечечка!

Пусть вознаградят тебя небеса, о, мудрая женщина! Хотелось ринуться назад и расцеловать Мару.

***

Стоп! Она точно не одобрит моих душевных порывов.

Отринув мысль о благодарности в коленопреклоненной позе с поцелуем руки у госпожи ведьмы, я задумалась. В благословенной Овечечке я провела немало времени и знала почти каждый кустик на её территории. Куда переместиться, чтобы не напугать обитателей усадьбы? В последнее время Добромир вплотную занялся стройкой, поэтому в имении должна находиться толпа народу. Подождать до вечера? В темноте я обследую плацдарм будущих действий…, ждать и минуту было невмоготу.

Не могу ждать и секунды! Только не сейчас!

Я вытащила одну ногу из болота, осталось сделать следующий шаг.

В гостевом домике, о радость, было пусто, правда, моя кровать оказалась примята, значит, жилец имелся. Меня определённо тянуло потанцевать ча-ча-ча, это хороший знак. Опасения тут же выскочили из-за угла, ведь Добромир не узнал меня на празднике. Как буду представляться? Вспомнив Асанну, решила, что дочерью троюродной тетки, приехавшей из далёких краёв. На волне оптимизма тянуло действовать, я вышла из домика и огляделась по сторонам.