Она ведёт нас прочь из зала. Мы следуем за нею с опаской, подозревая, что всё это может оказаться и ловушкой, но идти приходится недалеко. Вскоре Адалинда останавливается перед непримечательной узкой дверью.

— За нею вы найдёте кольцо, — говорит она. — Когда Элеонор сгинет навеки, возвращайтесь, и я укажу вам, где искать друзей. Вперёд, дальше сами, я не в силах видеть то, что покоится там.

Я толкаю дверь. За нею оказывается небольшая комната с ширмой в углу, камином справа и неприбранной узкой постелью слева. Может быть, здесь прежде жил кто-то, прислуживающий хозяйке замка, потому что обстановка очень простая.

Поперёк постели лежит мёртвое тело. Холод отлично сохранил его, и без труда можно узнать, что это Вилхелм. Ужасная рана идёт наискось от плеча к груди, разрубленный доспех покрыт кровью. Лицо искажено последней мукой, глаза полуприкрыты.

Мне становится как-то не по себе. Одно дело видеть призрак юноши, полного сил, другое — вот это. Где-то за плечом охает Андраник.

— Счастье, что я давно не ел, — говорю ему я. — Ты как, на ногах-то держишься? Что, мне одному придётся снимать кольцо?

Бедолага ничего не отвечает мне, и кажется, все его силы уходят лишь на то, чтобы не лишиться чувств.

— О боги, — вздыхаю я. — Отойди пока к окну, полюбуйся на двор, на небо или что хочешь, а я покончу с этим делом.

Андраник, едва переставляя ноги, пересекает комнатушку и вцепляется в серый камень подоконника. Тем временем я подхожу к постели, брезгливо тяну к себе окоченевшую руку с потемневшими ногтями, та не гнётся, будто тело выточено из дерева. Ох, что за мерзость. Нет у него на левой руке никакого кольца.

Оно находится на пальце правой руки. Я уже было размышляю, удастся ли стянуть перстень, или мне всё ж таки придётся отломать бедняге Вилхелму палец, как мой спутник вопит.

— Что такое? Не смотри, если тебе так тошно, — говорю я, поднимая взгляд, и замечаю, что глядит Андраник вовсе не на меня, а за ширму. С того места, где он находится, открывается что-то, чего не вижу я.

Обойдя кровать, я заглядываю за ширму и вижу тело женщины, сидящей на стуле. Судя по почерневшему лицу с широко раскрытыми глазами, по раскрытому в немом крике рту, по рукам, сведённым последней судорогой, одна из которых замерла у горла, смерть была мучительной. Но мне знакомо уже это зелёное платье с длинными рукавами, эти светлые волосы с густой сединой в них — перед нами тело Адалинды.

У ног её, выпавший из руки, лежит кубок. На теле не видно ран, наверное, она приняла яд.

— С-сильвер, — хрипит Андраник, — посмотри...

— Да я уже вижу, — говорю я, пытаясь казаться бодрым. — Вот так встреча, верно? Ладно уж, в этой комнате ни на что больше не гляди, а то и третье тело где заметишь...

— Чьё тело? — испуганно спрашивает мой дрожащий от ужаса спутник.

— Ничьё, пошутил я, — успокаиваю его. — Выйди за дверь и там подожди, я скоро.

— А п-п-погоди, — запинаясь, говорит Андраник. — А ч-что, если та, что ходит во тьме — это и есть Адалинда?

— Да быть не может, ведь вот же она разгуливает при дневном свете.

— Д-да, но что, если «ходит во тьме» означает «имеет тёмные помыслы»?

— Тогда ты прав, — соглашаюсь я. — Мерзкая она бабёнка, не помню, чтобы встречал таких подлых. Даже принцессы Третьего королевства, да что там, даже твоя мать перед нею дети малые... ой, прости.

Но Андраник, погрузившийся в размышления, по счастью, не слышит моих последних слов.

— Сильвер, а что если, — задумчиво говорит он, — что, если слова Адалинды — как же она сказала, что-то вроде «Элеонор не сможет прийти, пока я рядом с сыном», да? Так вот, что, если эти слова касались не призраков, а их тел?

— Ты думаешь, если мы... — тоже задумываюсь я.

— Конечно, может быть, это и не самая умная мысль, — спешит прибавить мой спутник, но я уже убеждён в том, как надлежит действовать.

— Что тебе больше нравится, плечи или ноги? — только и спрашиваю я.

Спустя некоторое время мы вновь проходим через главный зал. Я пыхчу, обхватив Вилхелма поперёк туловища, и идти мне приходится боком. Нам не удалось снять разбитый доспех, тело совсем не гнётся, и я ужасно жалею, что у нас нет при себе талисмана силы.

За мной семенит Андраник, придерживая тело правителя под колени. Он скрючился едва ли не до пола, будто это не мне досталась самая тяжёлая и неприятная часть.

— Ох, надо было всё же нести на покрывале, — пыхтит бедолага, стараясь не глядеть на пугающую ношу, из-за чего то и дело спотыкается.

— Постойте! — кричит хозяйка замка, замечая нас. — Куда вы уносите его, куда?

— Да кольцо что-то не снимается, — говорю я, пытаясь ускориться, насколько это возможно в нашем положении. — Так мы его с телом отнесём.

— Остановитесь! — вопль Адалинды оглушает. Она пытается удержать нас, но руки её проходят сквозь меня, сквозь Андраника, сквозь разрубленную грудь сына. — Не отнимайте моего мальчика, не отнимайте его у меня!

Но я уже толкаю спиной дверь, ведущую в коридор.

— Ты сама попросила, чтобы мы отнесли кольцо, — говорю я напоследок. — Это мы и делаем, всё честно.

Створка захлопывается, и мы остаёмся во мраке коридора. Никто из нас не догадывается пройти вперёд и распахнуть дверь, ведущую наружу, чтобы здесь хоть что-то стало видно. Так мы и продвигаемся в спешке, то и дело натыкаясь на стены и охая, пока наконец не оказываемся во дворе.

Не замедляясь и не останавливаясь, чтобы передохнуть, отдуваясь и пыхтя, мы с трудом тащим тяжеленное тело Вилхелма. Пересекаем двор, проходим по мосту, ступаем на дорогу, ведущую с холма вниз, к городу, и тут недотёпа Андраник, упорно не глядящий вперёд, теряет равновесие.

Его левая нога скользит в сторону, он шлёпается, не выпуская из рук свою ношу, и едет по обледеневшим камням. Тут и я не удерживаюсь. Кованый доспех Вилхелма гремит на льду, как чугунный котёл, и мы катимся к подножию холма, пока не останавливаемся, наконец, у первых домов.

Андраник ошалело вертит головой, пытаясь прийти в себя. Я поднимаюсь, потирая ту часть своего тела, на которую пришёлся удар при падении. И лишь Вилхелм безмятежно лежит, слегка согнув руку и устремив лицо к небу.

Тут я кое-что припоминаю.

— Хе-хе, — говорю я Андранику. — С днём рождения!

— Сильвер, — с некоторой тревогой говорит мой спутник, — я боюсь, наш замысел был не очень хорошо продуман. Почему-то Вилхелм не смог выйти из замка, и его не видно снаружи.

— Гм, может быть, ночью появится, — говорю я, почёсывая затылок. — Тогда и Элеонор как раз выйдет погулять, и мы постараемся, чтобы они встретились.

— Но как же остальные? — спрашивает Андраник. — Адалинда, конечно, так и так не сказала бы нам о том, где они, до наступления ночи. Надеюсь, у них ещё есть время, если только она не соврала. Ведь она, может быть, и не собиралась выполнять свою часть уговора...

И тут из-за угла доносится нарастающий звук, один из самых прекрасных звуков в мире. Это потрясающий по силе рёв негодования, заглушающий даже крик козы и цоканье её копыт.

Звук стремительно приближается, становясь всё громче, и из ближайшего к нам переулка выбегает коза. На одном её боку болтается сумка, на втором — люлька с багровым от гнева Дамианом, воздевающим кулачки в негодовании. Сейчас он очень похож на отца.

— Орешек, вот молодец, — говорю я козе, подхватывая брата. — Ты почти такая же умная, как Орешек Первая. Жаль, конечно, что ты всё-таки не Хранительница Миров и не поможешь нам распутать то, во что мы ввязались, но обещаю, когда всё закончится, мы возьмём тебя во дворец, будешь там жить с почестями. Погоди-ка, вы лишь вдвоём?