— Но неужели дочь вождя не учла бы этого и допустила такой нелепый промах? — не соглашается Нела.

— Есть и ещё кое-что, — добавляет Адалинда. — Может быть, вы встречали безумную женщину, которая бродит по городу?

Она глядит на нас и по выражению лиц догадывается, что встречали.

— Отыщите её и узнайте, что ей нужно, — говорит хозяйка замка. — Я полагаю, она тоже виновна в случившемся. Когда-то эта женщина хотела связать свою судьбу с моим сыном, и так глубоко проникли в её голову эти бредовые затеи, что она, боюсь, использовала помощь тёмных сил. Пока я рядом с сыном, я не пущу её сюда, но всё же она как-то с ним связана. Может даже, именно она удерживает его тут, а материнская клятва удерживает и меня. Если изгнать безумную, возможно, и мы с сыном сумеем обрести покой. И тогда, верю, снимется с этой земли проклятие, замешанное на любви, колдовстве и смерти, на клятвах, данных нами когда-то. Я хочу лишь покоя для себя и для него.

Нела задумывается и хочет было ещё что-то сказать, но тут Дамиан ревёт во всю глотку, проявляя дурной нрав. Потому Нела осекается на полуслове и спешит отойти к высоким окнам в левой части зала, покачивая сына. Там она говорит ему о чём-то, указывая рукой за окно. Коза скачет к ним, тянет рогатую морду к Дамиану, но рёв утихает ещё не скоро.

— Мы отыщем женщину и выслушаем её, — обещает Гилберт Адалинде. — Пожалуй, теперь мы пойдём, но обязательно ещё вернёмся. Спасибо за всё, о чём вы нам поведали.

— Какую женщину? — интересуется Вилхелм.

— Ту, что бродит по улицам города в ночное тёмное время, — поясняет Гилберт. — Твоя мать полагает, что и эта женщина может быть замешана в проклятии и как-то связана с тобой. Мы выясним всё, что можно, и вернёмся.

Вилхелм встаёт.

— Спасибо и вам, — говорит он. — Вы за один день сделали для меня больше, чем кто-либо за все эти столетия. Вы помогли вернуть хотя бы часть воспоминаний, и теперь у меня есть не только бесконечная пустота и холод этого зала. Есть о чём поразмыслить, и может быть, к вашему следующему возвращению я сумею вспомнить что-либо ещё. Пожалуйста, возвращайтесь. Я желаю удачи в ваших поисках и надеюсь, вы сумеете помочь и этим землям, и нам.

— И я разделяю эту надежду, — говорит Адалинда, вставая рядом с сыном.

И пока мы идём к выходу, они стоят — неподвижные тёмные фигуры, не способные обменяться ни словом и с надеждой глядящие нам вслед.

— Уж теперь-то я рассмотрю тот красивый домик, — говорю я, когда мы выходим наружу. — Окна мне нравятся, глядите, какие разноцветные. Вернусь домой — установлю такие же в своей комнате. Только сюжеты чтобы были из моих приключений.

— Надо же, ты способен думать о чём-то, кроме еды, — удивляется Гилберт.

И зачем только напомнил! Теперь, понятное дело, мои мысли двинулись в ином направлении.

— А я знаю, что это за дом, — хитро поглядывает на нас Харди. — Это храм! Я уже здесь бывал. Сперва вместе с Раффи такой тёмной ночью, что ничегошеньки не разглядел, а позже сам возвращался. Раффи мне и сказал, что это храм. Только брать там совсем нечего.

Мы подходим ближе. Я хочу заглянуть внутрь и толкаю дверь, которую заело. Нела решает обойти здание вокруг, чтобы осмотреть стены. Коза, волоча в зубах зелёное полотнище, с которым она не пожелала расставаться, идёт следом за Нелой.

Тилли достаёт альбом и принимается зарисовывать и само здание, и — отдельно — витражи, хоть ей явно тяжело удерживать карандаш в покрасневших озябших пальцах.

— Жаль, красок нет с собой, — досадует она. — Цвет не передать! Эх, ладно, подпишу, а позже по памяти... Вот ведь мастера какие здесь жили! Превосходные витражи, не то что у Каплушки из Дождичка. И почему только этот криворукий пользуется спросом во всех королевствах? Его работы только в страшных снах и видеть.

— Он и нам делал окна для бального зала, — смущённо сообщает Андраник. — Гости то и дело спрашивают, овощи это или цветы, а ведь там изображены танцующие люди. Впрочем, овощи и цветы — это тоже неплохо...

— Тогда, Тилли, я сделаю заказ тебе, — пыхчу я, всё ещё толкая дверь. — Если ты, конечно, справишься с такой работой.

— Это я-то? — фыркает она. — При желании очень даже справлюсь. Другой вопрос, возьмусь ли.

— Заплачу тебе пирожками, — соблазняю её я. — Помню, они тебе так понравились, что ты ночью крала их с кухни.

— Крала? — Тилли от возмущения даже роняет карандаш. — Я находилась в гостях, а значит, не крала, а угощалась!

— В гостях? Я ведь тебя не приглашал, — напоминаю я.

— Когда же это произошло? — озадаченно спрашивает Андраник. — Я и не слышал, Тилли, что ты бывала...

Тут Гилберт, наблюдавший за нами с самого начала, покашливает, желая вмешаться.

— Сильвер, ты дверь-то на себя потяни, — советует он.

Дверь удивительно легко открывается, и я спешу войти, но всё равно слышу позади чей-то смех и слова Тилли: «Вот такие сюжеты и следует использовать для твоих витражей, дубина!». Я решаю не делать ей заказ.

Внутри оказывается просторно. Широкий проход ведёт вперёд, к небольшому помосту, где установлен стол, покрытый алой тканью. Позади стола — ещё один витраж, изображающий воина с мечом и золотоволосую деву, которая то ли встречает юношу, то ли провожает.

Слева и справа тянутся ряды каменных скамей. Пожалуй, это и всё, на что здесь можно поглядеть.

Хотя, кажется, Гилберт нашёл что-то ещё. Он осматривает стену справа от входа.

— Что там? — спрашивает вернувшаяся Нела. — «Утративших силу, соедините нас в храме», вот как. Новая надпись, такой я ещё не встречала. Снаружи на стенах ничего нет, я проверила.

— Не помешало бы записать слова посланий, которые нам попадаются, — говорит Гилберт, обводя пальцем буквы.

— Может быть, это поможет разгадать тайну проклятия.

— А я и записываю, — задирает нос Тилли, похлопывая по обложке альбома. — И то, что старики у гор рассказали, до последнего словечка вот тут, и эти, новые надписи. Только новые у меня наверняка не все, нам бы город обойти.

— А я могу помочь, — с готовностью предлагает Харди. — Я ж тут всё осмотрел. Вот такие штуки видал кой-где, могу отвести, показать.

Мы решаем разделиться: Тилли с мальчишкой убегают искать неведомо кем оставленные на стенах послания, нас с Гилбертом отправили за пределы города собрать хворост, а Нела с сыном и Андраником направляются в дом, где мы провели последнюю ночь, чтобы поискать какую-нибудь утварь. Среди припасов у нас есть кусок мороженого мяса, который давал Невен, и было бы неплохо его отварить. Нела до того, как мы пришли, похоже, питалась едва ли не одним козьим молоком. Она, впрочем, говорила, что у неё был с собой запас рыбы, только не смогла вспомнить, когда еда закончилась.

Наломав ветвей с кустов, растущих вплотную к стенам, мы возвращаемся. Нела с Андраником уже развели небольшой огонёк, используя для растопки сломанные доски пола и, судя по всему, стул, и в доме стало заметно теплее и уютнее. Над огнём висит котелок, и вода в нём уже принимается побулькивать.

Я сажусь на лавку в ожидании обеда и сам не замечаю, как меня клонит в сон. Это, впрочем, неудивительно после такой-то ночи.

Просыпаюсь я от чьей-то болтовни. Не открывая глаза, прислушиваюсь: говорят Нела с Андраником.

— ...вот как, — задумчиво произносит Андраник. — И ещё я хотел спросить, может, глупо прозвучит, но... знаете, бывает, кого-то знаешь с детства, и человек вырастает, но при взгляде на него видишь всё того же ребёнка?