Андраник замирает напротив Вилхелма, набирает воздуха в грудь и зажмуривается.

— Если позволите, могу ли я спросить, — скороговоркой выпаливает он, — не жалеете ли вы, что отказались жениться на дочери вождя? Ох, то есть, в то время вы решили следовать велению сердца, но может быть, спустя столько лет уже думаете иначе? Если мать нашла подходящий союз, возможно, стоит согласиться, как полагаете?

Вилхелм улыбается, а затем наклоняется и извлекает стоящую позади трона мандолину. Хотя, может, это и не она, но очень похожа. Длинные пальцы пробегают по струнам, и нежные звуки музыки наполняют зал.

И тут Вилхелм начинает негромко петь, не отрывая взгляда от лица Андраника:

— Пустись за славой в дальний путь,

Вернись с победой в отчий край,

А о любви своей забудь

И никогда не вспоминай.

Поверь, ни счастья, ни добра

Она тебе не принесёт.

Послушай мать — она стара,

Она о жизни знает всё,

И ей яснее, чем тебе,

Дороги ведомы твои.

Тебя взрастили для побед,

Не время думать о любви.

Потом найдём тебе под стать

Жену богаче и знатней.

Сынок, сынок, послушай мать,

Ведь сердцу матери видней.

На этом Вилхелм резко обрывает пение и со смехом задвигает мандолину в тёмный угол. Он принимает прежнюю позу и, похоже, ничего не собирается добавлять.

— Э-э-это был совет? — в растерянности бормочет Андраник. — Что ж, спасибо...

Он разворачивается, замечает меня, прислонившегося к колонне, и ужасно краснеет. Бедняга выглядит таким несчастным, что у меня даже пропадает желание над ним подшучивать.

— С-сильвер, какая встреча! — выпаливает он. — А я тут, вот, музыку слушаю. Давно ли ты здесь?

— Знаешь, — говорю ему я, — уж твоей-то матери в подобных вопросах я бы доверять не стал. Никудышные принцессы в Третьем королевстве, не советую. Да ведь и мать твоя сама не из королевского рода, не так ли?

— Это верно, — смущённо отвечает Андраник, — но именно потому она и желает, чтобы уж у меня-то была самая знатная-презнатная невеста. Что ж, м-может быть, просто пойдём к остальным?

Я согласно киваю, и мы в неловком молчании поднимаемся по лестнице.

Комната Маркуса оказывается удивительно безликой, и по ней не выходит ничего сказать о прежнем обитателе. Здесь есть большой нечищеный камин, но на каминной полке совершенно пусто — ни вещей, ни милых сердцу безделушек. В углу сундук, и в нём ничего нет. Рядом широкая кровать, заправленная столь тщательно, будто тот, кто это делал, с кем-то соревновался в аккуратности. Ковёр перед камином выглядит так, словно на него старались не наступать.

— Точно ли это нужная комната? — поднимает брови Тилли и поправляет очки на носу. — Она прямо как новенькая, будто бы здесь никто никогда и не жил. Если б не угли в камине и вон те листки на столе у окна, я подумала бы, что здесь вовеки не бывало ни одной живой души.

Всем тут же хочется поглядеть на бумаги, но Нела предупреждающе вытягивает руку, останавливая нас.

— Не спешите, — говорит она. — Этим записям так много лет, что они, пожалуй, могут рассыпаться от движения воздуха. Давайте-ка подойдём к столу осторожно, ничего не будем трогать руками и...

— Ме-е-е, — восхищённо говорит коза и направляется вперёд, покачивая головой. Нела едва успевает её перехватить.

— Гилберт, прочитай вслух, что там написано, пока я её подержу, — вздыхает она.

Мой друг делает три шага вперёд и склоняется над столом. Некоторое время он молчит, разглядывая листки.

— Похоже, это письма, написанные Вилхелмом, — наконец произносит Гилберт. — Он обращается к другу и рассказывает о своей поездке в западные земли, куда направился, чтобы проверить, как правит наместник. Совершенно ничего интересного. Только «скучаю по дому», «жду не дождусь, когда смогу вернуться», «жаль, что в этот раз ты не поехал со мной», да ещё вот «кланяйся от меня Элеонор».

— Кто такая Элеонор? — немедленно спрашивает Нела.

— В письме не сказано, — разводит руками Гилберт. — Но, вероятно, жена или суженая Маркуса, раз уж Вилхелм не пишет ей напрямую, а передаёт поклон через друга.

Нела просит нас придержать козу и сама читает письмо. Под ним лежит ещё пара листов, но при попытке сдвинуть верхний всё рассыпается в прах, как мы и боялись.

— Что ж, — говорит Нела, возвращаясь к нам. — Здесь мы тоже не узнали ничего особенного. Значит, этой ночью нам непременно нужно поговорить с призраком старухи, блуждающим по мёртвому городу. Перехватим её прежде, чем она войдёт в тот дом.

— А р-р-разумная ли это идея? — бледнея, спрашивает Андраник.

— Я уже устала топтаться на месте, — качает головой Нела, обращаясь ко всем нам одновременно. — Нужно дёргать за все ниточки, которые у нас есть. Если бы призрак старухи был действительно опасен, мы бы об этом уже знали.

— Так может, она способна войти лишь в тот дом, где совершилось злое колдовство, — предполагаю я, — а на улице с любым разделается!

Нела вздыхает.

— Предположим, что это так и что та, которая бродит во тьме, и есть старуха. Но записи на стенах предупреждают лишь об обмане, а не о том, что этот призрак способен убить. Да и на улицах нет тел мертвецов с отпечатком ужаса на лице.

— Ох, — бормочет Андраник.

— Значит, прежде никто здесь таким образом не погибал, — успокаивающим тоном произносит Нела.

— И мы можем стать первыми! — радостно подытоживаю я.

— У-и-и! — согласно взвизгивает Дамиан.

Нела укоризненно глядит на нас и качает головой.

— Итак, решено, — говорит она. — Сегодня ночью я буду ждать снаружи. Вы можете оставаться в доме, пожалуй, так будет разумнее.

— Одной я тебе идти не позволю, — тут же говорит Гилберт.

— Тогда, само собой, там буду и я, — надеюсь, мой голос прозвучал так бесстрашно и уверенно, как мне хотелось бы.

Мы ещё немного спорим, потому что Нела не желает никого подвергать возможной опасности, но даже Андраник, весь трясясь от ужаса, блеет, что не останется в стороне. Хотя чем мог бы помочь такой бесполезный человек, как он? Только путался бы под ногами, если бы Неле понадобилось использовать колдовство.

И вот наконец наступают долгожданные сумерки. Я будто на иголках — само собой, от нетерпения поучаствовать в таком замечательном приключении.

Мне от предвкушения даже кусок в горло не лезет, но это весьма кстати, поскольку у нас и нет этого куска. Весь день Нела занимала котёл одеяльцами Дамиана, которые требовалось перестирать. Не знаю теперь, смогу ли ещё когда-нибудь есть пищу из этого котла. Придётся поискать новый в окрестных домах.

— Время пришло, — говорит Нела, поднимаясь с места. — Я продолжу ждать снаружи. Гилберт, прошу тебя, выходи или если увидишь, что я не справляюсь одна, или если поймёшь, что это безопасно.

— Вот ещё, — отвечает тот. — Я же вижу, что ты в последнее время не в себе, нельзя тебя одну отпускать.

— Почему это я не в себе? — удивлённо спрашивает Нела.

— Да потому. Где садишься, там и засыпаешь. А мои усы, разве мог такое сделать человек в здравом уме?

— Вот именно, — вмешиваюсь я. — Ни один человек в здравом уме не стал бы растить на своём лице такие уродливые усы.

Друг окидывает меня гневным взглядом и тяжело вздыхает. Потом, видимо, решает ничего не говорить. И это верно, не поспоришь же с правдой.