— Песню про вас сложить надобно, господин охотник, — закончил рассказ мужичок.

— Боже упаси. Ты ещё скажи — фанфик написать. Нет уж, обойдусь.

Две версты телега преодолела вполне сносно, мы ухитрились даже нигде не увязнуть. Часу не прошло, как вкатилась на булыжную мостовую столицы. Тут уже дорогу показывал Сазонов, и в описании прозвучали слова «постоялый двор».

— А это зачем? — удивился я.

— Ну, а как же? Вам отдохнуть надо, переодеться. Перекусить, опять же — это и я бы не отказался. А на том дворе меня хорошо знают. На постой и без оплаты примут. Саквояж-то мой в Смоленске остался, — Сазонов вздохнул.

— Ну, деньги-то у тебя вряд ли в саквояже были, — хмыкнул я. — Наверняка при себе, слуге бы не доверил. Но это — ладно. Суть та, что на постоялый двор мы не едем. Вези-ка сразу в мастерскую.

— Сразу? Прямо… вот так?

Сазонов посмотрел на меня. На изодранный на плече и запястье охотничий костюм — весь покрытый кое-как замытыми пятнами моей и тварной крови. Спасибо, хоть не мокрый — Харисим просушил мою одежду каким-то простеньким колдовством. Надо бы узнать, что за штука такая, пригодится.

— Не костюм красит человека, а человек костюм, — наставительно сказал я Сазонову. — Указывай дорогу. Раньше дело сделаем — раньше отдохнём.

У меня, собственно, к Питеру ещё и другие вопросы имеются, так что рассиживаться тут долго я в принципе не был расположен. Оставлять усадьбу надолго без присмотра мне совершенно не хотелось. Мало ли, какие ещё доброжелатели там нарисуются. Я, собственно, чего и свинтил так внезапно — чтобы никто не догадался.

— Воля ваша, — вздохнул Сазонов и объяснил Мотьке, куда ехать.

Добрались минут за двадцать.

Мастерская представляла собой длинный и высокий барак, в котором кипела шумная и малопонятная непосвящённому человеку работа. Над входом висела подвыцветшая табличка: «Мастерская паровых машин И. И. Ползунова». У входа курили несколько работяг.

— Хозяин на месте? — не здороваясь, спросил Сазонов. — Ланген?

— На месте, как не быть! — Один из работников посмотрел в приоткрытые ворота и кивнул: — Вона, бежит. Чует рубль…

Мне показалось, что вполголоса было добавлено «сволочь немецкая», но я бы не поручился. Слишком уж шумно было.

А к нам действительно выбежал в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил, в замызганной рубахе с подвернутыми рукавами, в жилете и без шляпы.

— А-а-а, Сазоноф! — обрадовался он и затряс купцу руку. — Добро пошалофать!

А потом затараторил по-немецки.

Чем-то он неуловимо напоминал портного Брейгеля из Поречья. Да, наверное, все европейцы, прижившиеся в России, были чем-то похожи. Понимали, что Господь дал им офигенный второй шанс, и держались за него всеми когтями и зубами. А именно, освоив профессию, вкалывали, как проклятые, хватаясь за любую возможность заработать и принести пользу. Не хотели обратно. Не зря ж тут Европу прозвали Пеклом. Явно не за сходство с деревенской баней.

— Да ты не трещи! — прикрикнул Сазонов. — К тебе клиент приехал, понимай? Деньги привёз! Меня слушать надо. Его слушать — а не самому трещать!

Он орал, перекрывая шум мастерской, в святой уверенности, что чем громче, тем понятнее. Впрочем, и господин Ланген не отставал — голосил, как раненый бизон. Ухватив Сазонова за рукав, потащил его в мастерскую.

Я так понял, что этим двоим нужно время, чтобы договориться, и с тоской огляделся.

Услышал негромкий вздох — едва ли не над ухом. Обернулся и увидел бледного господина в парике. Он стоял, опираясь на трость. В другой руке держал платок.

— Тоже машинку прикупить задумали? — спросил я. — Дело хорошее. Только вот менеджера по работе с клиентурой я бы поменял на их месте. Нихрена ж не понятно, что этот немец говорит. А ну как гадость какую-нибудь?

— Нет, сударь, мне нет нужды покупать паровую машину, — грустно ответил господин. — Я её, видите ли, изобрёл. А сей, как вы изволили выразиться, менеджер — это мой компаньон герр Ланген.

Я быстро соотнёс в уме различные кусочки информации, а именно — припомнил надпись на табличке. И спросил:

— Господин Ползунов, полагаю?

Господин Ползунов вежливо поклонился. И, видимо, сделал это напрасно — его тут же скрутил приступ кашля. Рот он старательно при этом прикрыл платком, на котором потом остались красные пятна.

— Прошу простить, — пробормотал Ползунов. — Чахотка… Каждый мой день может стать последним.

Я пожалел мужика и от щедрот души кастанул Восстановление сил. Ползунов как-то сразу выпрямился, глаза сверкнули. С подозрением спросил:

— Что это вы сделали?

— Ничего особенного, просто восстановил вам силы. Я — охотник.

— Охотник… — Он скользнул взглядом по моей перчатке, мечу и как-то грустно усмехнулся. — Что ж, благодарю вас. Давненько я так хорошо себя не чувствовал. А не угодно ли вам выпить, господин охотник?

— Можно просто Владимир. Выпить — конечно, можно…

Я посмотрел на мастерскую. Ползунов махнул рукой:

— Не беспокойтесь. Если Ланген в кого вцепился — это на час минимум. Эй! — Он подозвал одного из рабочих, который припозднился на перекуре, и велел передать, если будут спрашивать, что я в компании господина Ползунова нахожусь в заведении «Хрустальная сова».

Я резко изменил свои планы вовсе не потому, что до зарезу хотелось выпить. Просто посчитал крайне небесполезным сделать это в компании с человеком, который числится изобретателем паровой машины. Может, скидка выгорит, или какой другой важный нюанс. Ну, мало ли.

И кое-что таки выгорело. Только совершенно неожиданным образом.

Мы зашли в «Хрустальную сову» — крайне приличный кабак со скатертями на столах — и Ползунов, вместо того, чтобы сделать заказ, как все нормальные люди, просто махнул тростью по пути к столу. В результате этого взмаха, как только мы сели, перед нами немедленно образовался графин и две стопки. А также две тарелки с богатым выбором закусок.

— А вас здесь уважают, — заметил я.

— В последнее время злоупотребляю гостеприимством, — вздохнул Ползунов и наполнил из графина стопки. — Звучит, конечно, мрачновато: «Последнее время»… Но ведь так и есть. Врач категорически запретил мне алкоголь, однако этот же врач столь же категорически сказал, что спасения нет. Так и где же, я вас спрашиваю, логика? Что, если я буду пить, то недостаточно пропотею перед смертью?

Под конец Ползунов говорил сипло, а договорив, раскашлялся в платок. Справившись с приступом, поднял стопку и сухо произнёс:

— Будем.

Мы выпили. Я закусил. Ползунов, видимо, после первой не закусывал. Настоящий десантник, только чахоточный.

— Больно смотреть, знаете ли, как дело всей моей жизни переходит в руки торгаша, — сказал он. — К тому же торгаша откровенно неумного.

— А кто ж вам мешает переделать завещание на кого-нибудь другого?

— В силу определённых обстоятельств… Впрочем, всё это правовые тонкости, мне безумно скучно в них вдаваться.

— Если хотите, у меня есть хорошие друзья — сёстры Урюпины. В правовых тонкостях разбираются, как заяц в морковке. Может, чего присоветуют.

— Мне жить осталось, быть может, день или два, — грустно улыбнулся Ползунов и налил ещё по одной. — И позвал я вас не по этому поводу.

— А по какому же?

Ползунов молча поднял стопку. Мы выпили. На этот раз закусили оба. После чего немного порозовевший Ползунов придвинулся ко мне и тихо, доверительно сказал:

— Хотите ли вы, господин охотник, прибить одну исключительно редкую и интересную тварь? Заверяю: ваши соратники долго будут в кабаках слушать эту историю, раскрыв рты.

Ползунов рассказал мне свою историю. Родился он не то чтобы совсем, а всё ж таки далеко от столицы — в Екатеринбурге. Родился ни разу не в аристократической фамилии, а наоборот — в простой, но достойной семье. Учился у главного механика уральских заводов, с механизмами с детства был не просто на ты, а на «эй, ты, сгоняй за пивом».