— Ты считаешь, что имеешь право бросать мой номер телефона в черный список? Кто дал тебе право не отвечать на мои звонки? — начинает с агрессии, словно это я виновата в ее аморальном поведении.

— А ты считаешь, что можешь лезть в трусы к пасынку, пока его отец в командировке? — оглядываясь, чтобы никто не услышал.

— Ян мне рассказал, что ты видела нас у бассейна, — намного спокойнее. — Вера, как ты могла подумать, что я лезу к твоему парню?! — натурально возмущается, если бы я не знала ее, могла бы поверить. — Мне прописали новое успокоительное, и вместе со спиртным, которое я выпила в тот день, оно вызвало у меня помутнение рассудка, сильные галлюцинации. Я вообще не понимала, что происходит. Я думала, что нахожусь с Эдиком, — в ее голосе звучат истерические нотки. Я не знаю, говорит она правду или лжет, но так хочется в это поверить… Хотя не стоит забывать, что моя мама та еще актриса. — Ян ненавидит меня. Не удивлюсь, если он нарочно все подстроил! Снял видео и теперь шантажирует меня! Ника, ты должна забрать у него запись…

Ника

Игнорирую очередной звонок от мамы. Она не хочет понять, что я ничем не могу ей помочь. Мамины откровения меня еще больше запутали. Теперь не знаю, во что верить. Раньше мама до галлюцинаций не напивалась. Она пытается меня убедить, что Ян ее спровоцировал, а потом снял все на камеру, чтобы иметь на нее компромат. Она боится, что Самсонов в любой момент может использовать запись, чтобы Эдуард Викторович выставил нас на улицу. Я не боюсь лишиться того, что нам никогда не принадлежало, а вот у мамы настоящая истерика. Она живет в страхе. Переложила на меня ответственность и ждет, что я договорюсь с Самсоновым. Требует, чтобы я с ним помирилась. Заставляет выкрасть запись, а лучше всего уничтожить телефон и ноутбук Самсонова. Мне кажется, она не в себе. Если выяснится, что есть копии записи, хранящиеся в другом месте, не удивлюсь, если она начнет уговаривать меня устроить поджог.

— Вера, ты не понимаешь, если Эдуард меня выставит за дверь, меня не возьмут на работу ни в один приличный дом! Мне нечем будет платить за твое образование. Пойдешь работать поломойкой? — так заканчивается почти каждый наш разговор.

Как я и думала, Самсонов перед гонкой решил удостовериться, что я не сольюсь. Видела его несколько раз за последние дни. Каждая наша встреча заканчивается короткой стычкой, обменявшись «любезностями», мы расходимся. Он присылает мне сообщения с напоминанием, в которых продолжает называть «Вера».

— Ты очень бледная, — беспокоится обо мне подруга. Я плохо себя чувствую, глаза едва держу открытыми. — Идем, я провожу тебя в медблок, — предлагает Раяна.

— Отсижу еще одну пару, — надеясь, что станет чуть лучше. Не хочу пропускать, потом придется отрабатывать. Раяна с опаской посматривает на меня всю лекцию. Лучше мне не стало. Голова кружится, все перед глазами плывет. На короткий миг меня так сильно повело, что я чуть сознание не потеряла. Раяна не выдерживает, сообщает преподавателю, что мне плохо.

— Проводите ее в медблок, — подозрительно косится на меня, провожая взглядом до самой двери. Врач не позволяет Раяне остаться, отправляет ее обратно на лекцию.

— Наберешь мне, — просит она, прежде чем уйти.

Врач осматривает меня, измеряет давление, которое оказывается низким. Проверяет зрачки, просит сдать анализы. Сообщает, что результаты отправят мне на почту. Если выяснится, что я употребляла наркотики, результаты сразу отправят в ректорат, а это моментальное отчисление. Мне не о чем переживать, ничего такого я никогда не пробовала. С другой стороны, и давление у меня никогда не падало…

На миг мне становится страшно, а вдруг мне что-то подмешали…

Не может быть, я бы наверняка поняла…

Мне ставят укол, предлагают полежать минут пятнадцать на кушетке. Снова измеряют давление.

— Сейчас отправляйся домой, — дают рекомендации, в которых обязательным пунктом является хорошее трехразовое питание. — Придумают себе диеты, на нее без слез не взглянешь, ветер подует, унесет, — слышится голос врача через прикрытую дверь. Не поверила, значит, что я не сижу на диете. Усмехаюсь. Наше питание сложно назвать калорийным и сбалансированным.

Прихожу в общежитие, пишу Раяне, что не приду на последнюю пару. Сообщаю, что упало давление, меня отпустили.

«Скоро приду, приготовлю поесть. Ты лежи, ничего не делай», — обычная забота, а так приятно.

Ложусь в постель, несмотря на укол, я все еще чувствую слабость. Начинаю засыпать, но меня будит звонок. Жалею, что отключила беззвучный режим. С надеждой, что звонивший отстанет, пытаюсь расслабиться, но по тому, как настойчиво разрывается телефон, я понимаю, что это, скорее всего, звонит мама.

Так и есть. Приняв вызов, сразу сообщаю, что мне плохо, я только что вышла от врача. Немного привираю, но маме, видимо, все равно.

— Ты поговорила с Яном? — видимо, даже меня не услышав.

— Нет. И не собираюсь, — от обиды дрожит голос, но я стараюсь говорить твердо.

— Вера, ты, видимо, не до конца понимаешь, что с нами будет, если эта запись…

— Мне все равно! — перебиваю ее, повышая голос. — Я устала! Мне плохо, но тебе ведь до меня нет дела. Тебя интересует только потеря статуса и денег…

— Где бы мы сейчас были, если бы не я? Неблагодарная дрянь! После смерти твоего отца я делала все, чтобы ты ни в чем не нуждалась, и это твоя благодарность? — у меня слезы из глаз текут, и это никак не связано со слабостью, что до сих пор не прошла. — Ты не можешь уговорить своего парня удалить запись? — продолжает мама.

— Я ведь тебе уже говорила, — повышаю голос. — Ян не мой парень. Мы расстались! Он не станет меня слушать.

— Это ты меня не слышишь! Помирись с ним. Сделай все, что он хочет, упрашивай его, соблазняй…

Отбиваю звонок, дальше слушать ее наставления просто нет сил. Мы с разных планет и никогда не поймем друг друга. К приходу Раяны я немного успокаиваюсь. Умывшись холодной водой, стираю следы слез и пытаюсь уменьшить припухлость вокруг глаз.

Лежать желание пропало. Думаю, что приготовить. В холодильнике яйца и почти целая булка вчерашнего хлеба. Взбиваю четыре яйца. Нарезаю хлеб. Ставлю сковороду.

Вздрагиваю, когда боковым зрением замечаю темную тень сбоку.

— Блин, напугала, — дергаюсь я. — Не слышала, когда ты пришла. Что ты делаешь? — заметив на ее губах силиконовую антицеллюлитную банку.

Раяна отрывает ее с хлопком от своих губ. Морщусь от фантомной боли.

— Видела в тик-токе, — крутит банку в руке. — Увеличение губ без уколов, — смеется подруга. — Проверила на практике, ну как? — дует губы уточкой.

— Красные и опухшие, — вспоминаю, что еще не налила масло в сковороду, тут же исправляю оплошность. — Когда ты стала верить всему тому бреду, что снимают недоблогеры? — смеюсь над подругой.

— Теперь мы можем снять свое видео, сообщить, что проверили на практике, и так делать не стоит.

— Да нет, нормальная идея. Губы у тебя красивее стали, словно накрашенные, припухшие. Дай, я тоже попробую, — тянусь за баночкой.

— Может, не надо, Ника? У тебя кожа нежная, вдруг посинеют? — отговаривает Раяна, но, отобрав баночку, я присасываю ее к губам.

Мне даже хотелось бы, чтобы они посинели. Пусть Самсонов думает, что я целовалась до посинения губ. Губы горят, но банку я не убираю. Макаю хлеб во взбитые яйца, кладу на сковородку.

— Ника, ко мне Ян подходил, — резко оборачиваюсь. Вспомнив про банку на губах, спрашиваю жестами: «Что он хотел?»

Раяна меня не понимает, приходится снять банку с губ.

— Что хотел Ян?

— Он не сказал, — отвечает Раяна. Пытаюсь присосать банку обратно. — Зато озвучил Демьян, я с ним столкнулась позже.

— А этому что нужно? — убираю банку в сторону, переворачиваю гренки.

— Потребовал, чтобы ты была на гонках, иначе твой сводный брат натворит бед, — Раяна ждет моей реакции. Наверное, правильно было бы отказаться, но я не могу. Во-первых, я дала слово, во-вторых, Ян не оставит меня в покое. Мне лучше согласиться, но при этом держать дистанцию. А еще… Как бы мне ни было противно, но, может, удастся узнать, что он собирается делать с записью.