Ялту, как и любой южный приморский город, невозможно представить без набережной. А обитателей набережной можно по праву считать такими же городскими достопримечательностями, как исторические здания и памятники, только еще важнее. Ведь они те, кто определяет настоящий дух города. Скажем, Булгаков или Чехов, оказали честь городу тем, что когда-то жили здесь; теперь-то их нет, но на набережной есть свои маленькие безымянные звезды. Они живут здесь и сейчас, а не в прошлом, что в каком-то смысле даже важнее. Все они были мне дороги, и каждого из них я воспринимал не совсем персонально, а скорее как часть города, который однажды принял меня, за что я испытывал к нему огромную благодарность. Мы были незнакомы, но я знал почти все о них, потому что Ялта — очень маленький город, а они как-никак звезды, публичные люди…

— Купите трубочки, вкусные трубочки со сгущенкой, — жалостливо предлагал худенький мальчик лет двенадцати.

Он обычно стоял с подносом недалеко от почты, как стойкий оловянный солдатик. Впрочем, пару раз я видел его в Гурзуфе и Алупке. Мальчик был всегда верен своему образу: немного сутулился; тихий вкрадчивый голос, призывающий сквозь зубы покупателей; робкий взгляд, не решающийся смотреть в глаза прохожим. Мне все время было стыдно, что я не покупаю его сладкий товар. Но я продолжал упрямо не покупать его и никогда не видел, чтобы кто-то другой ел эти вафельные трубочки.

Было что-то жалкое и смешное в образе маленького продавца. Думаю, что это как-то связано с неестественным постоянством формы подачи товара. Ну не может человек всегда быть одинаковым, а этот мальчик был. Он всегда одинаково говорил, смотрел и ходил, словно из комедии масок. Тут надо сказать, что все звезды набережной своей односложностью представляли собой особенную ялтинскую разновидность уличного театра.

Поговаривали, что мальчик живет с отцом-инвалидом, который готовит сладости, и что якобы на это и существует их маленькая семья.

Однажды я спросил у него:

— Не хочешь как-нибудь заглянуть к нам во Дворец? У нас много всяких кружков, ты обязательно найдешь для себя что-то интересное.

Мальчик смотрел на меня так же жалостливо.

— Спасибо, — поблагодарил сквозь зубы. — Я люблю запускать воздушные змеи.

— А у нас как раз есть змеенавтика. Приходи. Придешь?

— Приду.

Но мальчик так и не пришел во Дворец — ни на змеенавтику, ни на другую программу.

Другой звездой набережной, а если точнее, Массандровского и Приморского пляжей, был молодой кудрявый мужчина, носивший очки и соломенную шляпу. Парень был по-своему экстравагантен. Ходил с поясом, к которому с обеих сторон были прикреплены небольшие «этажерки» с ягодами. В его речевке клубника всегда была «свежая крымская», малина — «ароматная», ежевика — «вкусная», а миндаль — «молодой», и никак иначе, как если бы текст рекламы согласовывался в самом министерстве коробейников. Мы так и прозвали его с Петей — Молодой Миндаль.

Еще один персонаж крымской комедии дель арте — ялтинский Остап Бендер. Его всегда можно было узнать по фуражке, полосатому пиджаку и длинному белому шарфу. Я не люблю, как говорит наш директор, «чужие перепевки» — уж лучше создавать свой образ, хотя, конечно, это гораздо сложнее. Вот и этот Остап больше походил на неудачливого клоуна. В нем не было и грамма виртуозной легкости и обаяния персонажа. Топорная работа. Но, кстати, именно этим он оказался для меня примечателен. Это была маска неудачника-двойника, совершенная в своем неуспешном смысле. Лже-Остап продавал маленькие книжечки — брошюрки с фельетонами собственного сочинения, что усугубляло впечатление его ненужности. Жалок тот автор, который предлагает всем себя, как портовая девка, но, опять же, в этом я видел своеобразную классику жанра, а потому ялтинский Остап был пусть фальшивой, но все-таки жемчужиной набережной.

Как и положено променаду, набережную украшали две музыкальные звезды. Приходили они не каждый день, но всякий раз с их появлением все вокруг заполнялось особыми вибрациями, благодаря тем нетривиальным инструментам, что были ими выбраны в союзники.

Реже всего здесь бывал студент со своим барабаном ханга. Я заметил, что появлялся он обычно во время пасмурной погоды, когда шторм испытывал на прочность волнорезы и периодически выплевывал морские брызги прямо под самые ноги прогуливающихся. Тогда и раздавались эти нездешние звуки, где отсутствовал всякий намек на мелодию. Какая-то резонирующая пульсация чего-то там: Земли, моря, космоса… Мрачное небо своими тучами словно специально накрывало условной крышей набережную для того, чтобы ритмы не могли рассеиваться в безоблачной легкомысленности, а сосредотачивались здесь без всякой утечки. Студент впадал в трансовое неистовство. Я даже не уверен, что он приходил сюда ради заработка. И я ни разу не слышал его голоса. Все это походило на шаманский ритуал, и верно, таковым и было на самом деле.

Другая музыкальная звезда — седая старушка с ксилофоном и добрым лицом. Лицо у нее было, как у типичной бабушки, круглое, чуть румяное, глаза улыбчивые. Она приходила на набережную почти каждый день. Встав в теньке под платаном, добрая старушка энергично отбивала молоточками по деревянным клавишам музыку народов мира. Деревянные бамбуковые трели становились ненавязчивым фоном летней суеты курортного города. Они по-домашнему приятно освежали, как если бы вы в самый зной выпили прохладный яблочный компот из глиняного кувшина. Добрая старушка располагала к себе сердечностью, и я часто видел, как отдыхающие с большим интересом стояли и беседовали с этой необычной исполнительницей. С ней невозможно было не заговорить, и она рассказывала про Ялту и окрестности, про то, куда лучше съездить, что нужно обязательно увидеть и купить.

В перечислении звезд набережной нельзя обойти вниманием близорукую художницу. Она разрисовывала красками крупную пляжную гальку. На отполированные морем голыши мастерица наносила паутину фантастических узоров — настоящие мандалы. Яркие и причудливые образы вряд ли были откуда-то заимствованы, разве что из собственных снов. Странная дева одержимо вершила свою работу, безусловно ощущая на то благословение свыше. Она не теряла ни минуты: придя на набережную, раскладывала свою коллекцию на скамейке и тотчас, приблизив близко-близко камень к глазам, принималась дорисовывать очередной шедевр. У меня даже слегка кружилась голова всякий раз, когда я становился свидетелем этой картины. Вечером я часто видел ее уходящей с набережной в сопровождении худого как жердь возлюбленного.

Набережная много потеряла бы, если бы не две другие женщины.

Первая, маленькая и дробная, сидела на раскладном стульчике рядом со входом в Приморский парк. Напротив она ставила еще один такой раскладной стул для клиента и миниатюрный столик. На картонке было написано: «Гадание по руке и на картах Таро — 500 рублей». Я толком никогда и не видел ее лица: панама и солнцезащитные очки с огромными стеклами топили собой его бо́льшую часть, но я понимал всю необходимость присутствия здесь этой дамы.

Вторым персонажем была толстая старуха. В косынке на татарский манер она сидела на табуретке и продавала травы, которые окружали ее в корзинах с трех сторон. Лаванда, розмарин, чабрец, душица, лимонник, шалфей, травяные чаи на любой случай — казалось, у нее было все, что только может произрастать в Крыму. Бабка не просто продавала травы. Я видел, что некоторым покупателям она давала лечебные советы и что-то даже записывала на листочек. Причем такое внимание травница оказывала далеко не всем, а лишь тем, кто, по ее разумению, особенно нуждался, и тем, кому она была в силах помочь.

По моему глубокому убеждению, все эти странные — каждый по-своему — люди были не просто ялтинцами. Вместе они составляли особую реальность, которая закручивала, словно в воронку. Не давала уйти в сторону, отвлечься и вела, как по трассе, к заветной цели. Расставленные неведомой силой, каждый на своем месте, эти проводники в другие миры, эти маленькие атланты держали город, и сколько еще их было — безымянных, чудных героев?.. Должно быть, немало. Причем они могли являться отнюдь не только в человеческом обличье. Ничто не мешало этим силам, обернуться, скажем, псом, что много лет ежедневно приходил на набережную встречать своего утонувшего хозяина.