— Ну и дурачки, — смеясь проговорила Ванда.

— Я так понимаю, вы захотели впустить театр в наши серые будни, — флегматично пошутил Горовиц.

— Наверное, все же в свои будни, — поправила его Тамара. — У меня была давнишняя мечта встретить рассвет на воздушном шаре в Каппадокии. И вот теперь билет туда и обратно, отель и сам подъем на воздушном шаре у меня в кармане. Конечно, я бы смогла найти возможность и сама туда съездить, но когда вот так… Я не смогла устоять, чтоб не вовлечься в игру.

И мне стало сразу все понятно: и актерская натура Тамары, и азарт, увлекший ее в это приключение. И я подумал, как хорошо, что она это сделала, но только жаль, что все остальное оказалось неправдой.

И все же настоящая, но неразделенная любовная история в нашем Дворце была. Своей странностью и страстностью она, наверное, отчасти компенсировала царившую здесь нелюбовь. Это был самый настоящий безответный любовный треугольник, объединивший совершенно непохожих обитателей Дворца.

Первой стрелу Амура пустила Аннушка. Она метила в Кирилла Завадского, промахнулась, а может быть, и попала, но только дело в том, что Завадский грезил другой амазонкой.

Молчаливый, сдержанный, тактичный Кирилл, конечно, долгое время воспринимал помощницу Агнессы Карловны как неприятное насекомое. Горластая Аннушка если и не пугала его, то, во всяком случае, заставляла избегать больше, чем всех остальных. Он был замкнут, но даже если оставить это за скобками, она была бы последней во Дворце, с кем бы он захотел поболтать или пообедать за одним столом.

Аннушка начала свою атаку с того, что стала приносить Завадскому свежую подписку по психологии. Повод дал сам Кирилл — он проявил неосторожность и спросил, что есть нового в библиотеке по арт-терапии. Уже на следующий день она притащила целую кипу литературы, среди которой, правда, только один источник подходил под нужный запрос. Завадский поблагодарил и оставил все у себя. В течении недели влюбленная Аннушка продолжала приходить с журналами. Изображая огромный интерес, она задавала множество вопросов по самым разным темам психологической науки. Как зачарованная смотрела на предмет своего обожания, когда он начинал что-то рассказывать. Завадский удивлялся ее интересу, а точнее, абсурдности ситуации. Ну разве могло быть между ними что-то общее? Ведь их совершенно ничего не связывало, кроме работы под одной крышей. Между тем он проявлял чудеса терпения. В какой-то момент Завадский перестал давать развернутые ответы на поступающие от своей воздыхательницы вопросы, тем самым не оставляя ей повода задерживаться в его кабинете. Но это не дало нужного эффекта. Аннушка тоже сменила тактику — теперь она больше говорила сама, а Завадский слушал или делал вид, что слушал.

Несмотря на то что Кирилл вел себя непробиваемо, Аннушка светилась от счастья.

— Ты что, влюбилась? — спросила однажды у нее Агнесса Карловна.

Аннушка ничего на это не ответила, только густо покраснела.

Влюбившись в Завадского, Чеснокова стала на редкость покладистой в работе: она теперь не только не перечила Агнессе Карловне, а напротив, старалась, чтобы та ее почаще хвалила. Ее усердие не знало границ — так замечательно к лицу ей была влюбленность. Все это было невероятно трогательно, и вскоре все во Дворце узнали, что Аннушка перестала быть такой грубой и жесткой, какой была прежде; что в ней появилась даже какая-то нежность. Постепенно и Завадский изменил к ней отношение. Он поймал себя на мысли, что теперь сам ждет ее прихода в свой кабинет.

«Черт-те что», — думал он.

Дважды за короткое время эта женщина смогла вызвать в нем глубокое удивление, причем совершенно разного свойства. Первое шло от его собственного высокомерия, второе — от того, что он все-таки смог к ней привязаться. Завадскому нравилось ощущать в себе эти изменения в восприятии одного и того же человека. Впрочем, ни о каких ответных чувствах речи, конечно, не шло. Более того, на фоне ощущения привязанности к Чесноковой Завадский вдруг почувствовал интерес к совершенно другой особе.

Особу эту звали Зина Дрозд. Она ничего не делала, чтобы пленить сердце Кирилла, просто сидела себе за своим столом и порой проходила мимо кабинета психолога в туалет. Кто бы мог подумать, что этот путь может оказаться связан с возвышенными романтическими переживаниями… Возможно, это из-за Дворца, который все переиначивал на свой непонятный лад, как шляпа Волшебника из «Муми-троллей».

Однажды во время тренинга Завадский услышал звонкий смех в коридоре. Это почти полностью выбило его из процесса и заставило все занятие думать о той, кому мог принадлежать этот смех. Почти ни с кем не общаясь во Дворце, Завадский не мог узнать обладательницу. Смех не выходил у него из головы весь день и вечер, и даже ночью ему приснилась звонко смеющаяся, бегущая по волнам дева с морской раковиной в руках и жемчужным ожерельем на шее.

С тех пор Завадский, как рак-отшельник, засел в засаде в своем кабинете и решил, что теперь обязательно узнает ту, кто так необыкновенно смеется. Проводя тренинги, он всегда держал во внимании, что происходит в коридоре, но всегда немного боялся, не померещилось ли ему все это несколькими днями ранее. И вскоре он услышал знакомый голос. К счастью, ничего не мешало Кириллу ринуться в коридор, и там он увидел болтающую по телефону Зину. Так его Бегущая по волнам облеклась плотью и кровью.

С этой минуты Завадский начал думать о способах сближения с Зиной Дрозд. В силу особенностей характера он не мог подойти и пригласить Зину в кафе, да и она была не такой, чтобы с маху принять это приглашение. Самым верным путем к началу общения могла быть только работа, но во Дворце их ничего не связывало. Тогда Завадский придумал программу, объединяющую психологические тренинги и обучение иностранным языкам. Это была превосходная идея. Она понравилась и мне, и Зине.

Программа получилась интересная. Ее авторы с полным правом могли рассчитывать на довольно высокий образовательный эффект и в отношении прогресса в изучении иностранного языка, и в смысле развития общих коммуникативных способностей взаимодействия в группе. Часть занятий по программе требовала присутствия двух педагогов. Зине было хорошо и удобно работать с Завадским, но никакого личного интереса он у нее не вызывал. Когда Кирилл однажды предложил ей сходить куда-нибудь вечером после работы, чтобы обсудить ход курса. Зина недоуменно отвечала:

— Не нужно. Зачем куда-то идти, если можно обсудить все здесь?

Но Завадский не отступал. Он делал Зине небольшие подарки — то книжку, то изысканный зеленый чай, то сладости. Сначала Зина ничего не брала, но затем махнула рукой и все подаренное приносила в методотдел.

— Пусть дарит. Пользуйтесь, коллеги, — говорила она нам, — только он этим ничего не добьется. Я так ему и сказала.

Завадский ухаживал за Зиной скромно, но красиво, а самое главное — очень достойно. И когда все скромные методы привлечения к себе внимания были исчерпаны, Кирилл решился на дерзость. Однажды он пришел к нам в отдел с букетом роз, встал перед Зиной на колено и попросил выйти за него замуж. В ответ Зина молча взяла букет, вышла на балкон и швырнула его изо всех сил на манер дискометательницы. Букет зацепился в ветвях кедра и еще висел там какое-то время, напоминая всем нам о развернувшейся драме.

После этого случая из программы была устранена та ее часть, которая требовала присутствие двух педагогов одновременно. Зина почти не разговаривала с Завадским и делала вид, что его не существует.

— Ну что она, — говорила Рита Тане, — Кирилл интересный, умный парень. У нее же все равно никого нет…. Почему бы не попробовать повстречаться?

Со временем Завадский смирился с неприступностью Зины. Он снова заперся в своем кабинете, снова замкнулся.

— Да перестаньте вы уже ко мне ходить, в самом деле! Довольно! — наорал он однажды на Аннушку и теперь остался окончательно один, как и прежде.

Так Аннушка, Завадский и Зина Дрозд остались каждый при своем.