Вскоре выяснилось, что Эмма самовольно переносит время занятий и даже меняет место их проведения, собирая детей далеко за пределами Дворца. Конечно, ничего плохого не было в том, чтобы очередное занятие, посвященное природе и животным, провести в зоопарке или ботаническом саду, но Эмма никак не хотела принимать правило согласовывать это со мной или хотя бы просто ставить в известность.

А в том, что касалось составления программ и документов, это был просто кошмар. Эмма была жутко невнимательной, небрежной. Она вечно что-то путала, отсылала мне не те варианты бумаг и огрызалась, когда я просил переделать работу. Очевидно, ее неформатная природа протестовала против жанра методических текстов, и в этом смысле я был вынужден констатировать ее полную профнепригодность как методиста. Ванде было жаловаться бесполезно. Она ничего не хотела слушать и вместо замечаний твердила, что Эмма будет здесь работать и дальше. Эмма же, зная о таком покровительстве, в свою очередь не собиралась менять свои привычки, продолжая упорно игнорировать мои замечания.

Неожиданно для меня ситуацию со строптивицей помог разрешить директор, который вздумал отправиться на образовательный форум в Финляндию и поручил Эмме подготовить пакет документов на английском языке. Та, разумеется, провалила это задание, пропустив все сроки. Вместе с этим для директора открылись и жалобы родителей на непонятного педагога, и ее дисциплинарные нарушения.

— Я не хочу больше ее видеть у себя во Дворце, — заявил Горовиц Ванде.

Так Эмма перестала работать в методотделе.

Я продолжил поиски методиста, и вскоре ко мне в руки попало одно весьма достойное резюме. Соискательница места предлагала себя в качестве педагога и методиста по английскому и испанскому языкам. У нее был хороший послужной список, в том числе победы на конкурсах за авторские курсы, европейские стажировки и прочее. Ей было немного за тридцать, без мужа и детей. Звали ее Зина Дрозд.

По стечению обстоятельств Зина Дрозд уже находилась в Ялте, куда приехала в поисках работы. Надо сказать, что не ее стажировки, а именно этот факт оказался решающим в моем выборе. У меня совсем не было времени на длительные поиски, а тут, как я посчитал, вполне приличный кандидат — значит, надо брать. Я пригласил ее на собеседование в самом конце рабочего дня.

То, что я увидел, не могло не опечалить меня как мужчину. Зина была совершеннейшим синим чулком. Наверное, в ее внешности было все то непривлекательное, что, как правило, ассоциируется с женщиной-методистом: большой лоб, прилизанные назад волосы, мощные скулы, тусклые глаза. В общем, это был образ женщины, заморенной книгами, с печатью большой мысли и абсолютно несчастной в личной жизни. Пожалуй, только выразительные, чуть припухлые губы выдавали в ней женскую чувственность, но это смотрелось как издевка над всем остальным…

Отчего так бывает? Почему женский интеллект зачастую не соседствует с красотой? Что это за печать такая? Что за карма? После Вареньки было довольно сложно принимать это. Я хотел наполнить методотдел людьми живыми, искрящимися, красивыми. Ну, это неправда, что если методист, то непременно червь какой-то. Ведь это мы — жизнь, мы — ее пульсация и законодатели, мы — магниты. Но когда рядом зины, сложно ощущать себя таковыми, так можно и разувериться в собственном предназначении.

Придя работать в отдел, я понимал, что здесь очень сложный случай Максима Петровича, которому ничего не надо, лишь бы его не трогали, забитая Таня, витающая в облаках Рита… Надежду подавали Петя и Варя, которых можно было воспитать под себя, но теперь Вари не было, остался только Петя, а один союзник — это очень мало. И вот сейчас передо мной был очередной потухший вулкан. Хотя нет, какой там потухший, скорее не состоявшийся — лакколит, кажется, так называются они в геологии.

Как и ожидалось на собеседовании, Зина блистала своей компетентностью. Она изо всех сил старалась мне понравиться, включала то, чего у нее от природы никогда не было, — обаяние; острила, смеялась, пыталась быть умницей. Мне показалась, что вела она себя так, словно желала показаться более раскрепощенной, будто она все знала про этот свой недостаток и теперь пыталась его как-то перебить. Я вздыхал и понимал, что вынужден ее взять, хотя совсем этого не хотел.

В отделе поначалу Зину приняли настороженно, но затем вроде как напряжение ушло, потому что она делала все, чтобы всем угодить. По первому зову Зина бросалась на помощь коллегам, и даже тогда, когда ее об этом не просили. Каждое утро, еще до моего прихода на работу, она заваривала мне чай в маленьком чайничке, который сама же и принесла в кабинет. Если честно, мне совсем не хотелось, чтобы она это делала, но я не знал, как отказать, не обидев ее, и потому пил.

Как из рога изобилия из ее уст сыпались предложения по улучшению программ. Своим пока еще не замыленным глазом она многое смогла заметить и хорошего, и плохого. Мы обсуждали с ней комплексную образовательную программу Дворца. Пожалуй, впервые за время работы здесь у меня сложилось такое профессиональное взаимопонимание со своим сотрудником. Мы обсуждали программу, затем она переносила ее в компьютер, после чего текст поступал ко мне для окончательной правки. Так, разрабатывая игровой элемент, мы придумали несколько межпредметных квестов, в которых оказались задействованы музей, театр и библиотека. Это была захватывающая, очень продуктивная работа. Два квеста мы вскоре провели для пробы, и эта проба отлично вышла. Зина демонстрировала столько инициативы, что я уже начинал испытывать вину за свои сомнения по поводу нее.

К сожалению, наш профроман длился очень недолго. Через какое-то время я стал замечать, что Зина все чаще старается попасться на глаза Ванде. На совещаниях она обязательно вставляла свои «пять копеек», лишь бы обозначить себя, лишь бы обратить внимание, какая она умная и необходимая в отделе. Пару раз, когда Ванда заходила к нам покурить, Зина озвучивала свои предложения по поводу развития отдела, а потом я как-то обнаружил ее в кабинете замдиректора. Мне стало все понятно — девочка пытается делать карьеру, классический случай. Однако Зине не повезло: Капраловой она совершенно не нравилась. «У вас есть начальник, — сказала она ей однажды, — с ним все и обсуждайте, а уж он — дальше со мной». Ванда потом призналась мне: «Не люблю навязчивых людей. Я так устроена, что сама выбираю, кто будет вхож в мой круг, а кто нет».

После этого весь энтузиазм Зины относительно работы исчез, равно как и утренний свежезаваренный чай на моем столе: почему-то именно меня она посчитала виновным в провале своей стремительно набирающей темп карьеры. Она была уверена, что я, испугавшись конкуренции, оговорил и очернил ее перед руководством, закрыв перспективы роста во Дворце. Она замкнулась и из инициативного методиста вдруг превратилась в методиста сварливого и желчного, относящегося ко всему крайне критично. Правда, следует отдать должное, Зина хорошо делала свое дело, что полностью оправдывало факт ее присутствия в отделе. Для меня это было даже смешным поводом для собственной гордости. Я мог думать про себя: «Какой же я все-таки профессионал. Вон, Дрозд мне не нравится, но я терплю и уважаю ее за то, что она хороший специалист. Я не смешиваю личное и рабочее, а такое не каждый начальник умеет».

Зина ладила только с Максимом Петровичем, который неожиданно отнесся к ней с отцовской теплотой, явно отодвинув Таню и Риту на роль падчериц. Два скверных характера, видимо, обрели взаимную поддержку и утешение, зато я нашел заметное усложнение своей жизни. Нет, они не выступали против меня открыто, но вполне достаточно было и того, что они не были моими соучастниками, и всякий раз моя спина чувствовала на себе их взгляд, полный нежелания быть в одной команде вместе со мной.

Видимо, так устроен педагогический мир, что без эрозий в отношениях между педагогами он существовать не может. О, сколько же драм вершится на его орбитах!