Есть такая земля на свете, где вода на лугах, чистейшей прозрачности, стоит почти круглый год. Глубина здесь разная: где чуть покрывает землю, и в некоторых местах даже выглядывает ярко-зеленая травка, но иные пространства затоплены по колено, а то и вовсе по пояс. Там, где глубоко, довольно высокая трава, превращаясь в водоросли, волосами развевается по течению, и в них запутываются редкие рыбки. Особенно интересно видеть, как из воды растут деревья, сбившиеся в маленькие рощицы, как они отражаются в зеркальной глади по утрам или на закате солнца. В их ветвях можно рассмотреть диковинных птиц. Здесь всегда свежо, даже в самый знойный день, и запаха стоячей воды совсем не чувствуется. Здесь нет комаров. Когда идет дождь, вода сверху и вода снизу сливается в одно целое и перевертышем смывает всяческие различия, а когда светит солнце — яркий свет каждый раз торжественно являет картину вновь сотворенного мира. И как же чудесно, проезжая по этим местам в поезде, наблюдать из окна столь благословенный пейзаж!

В поезде? Через всю лагуну проходит насыпь, по которой проложено железнодорожное полотно. Рельсы едва выступают из воды, кажется, будто ты плывешь, хотя нет — скользишь, и притом очень быстро, как какая-нибудь водомерка, едва соприкасаясь с водой. Нет привычной тряски поезда — вместо этого легкое подпрыгивание на воздушной подушке. Иногда за окном можно любоваться лотосовыми полями, нежными кувшинками, и уж совсем невозможно оторвать взгляд от застывших длинноногих фламинго где-то на горизонте. А если повезет, то необыкновенным зрелищем, небесным добрым знаком будет встреча с одиноко пасущимися лошадьми, которые забредают сюда за сочностью здешней зелени — тут покойно, никто не потревожит их.

Поезда проходят через этот многокилометровый участок утром и вечером, собственно, когда тут особенно красиво. Кондукторы загодя специально идут по вагону, чтобы объявить «заливные луга». Пассажиры стараются пошире открыть окна, чтобы подышать этим благотворным воздухом, бурно повосхищаться и пофотографировать. Каждый раз все повторяется снова и снова, в том числе с теми, кто не раз бывал в этих краях, потому что привыкнуть к этому невозможно.

Но не думайте, что поезд едет безостановочно весь путь; здесь есть две станции: крохотные, едва обозначенные. С этих станций, если позволяет глубина, лодочники переправляют пассажиров на большую землю, там же, где мелко, — проложены мостки.

Станции представляют из себя небольшие площадки на сваях, с павильоном, где разметаются касса, буфет, газетный лоток, крохотная продуктовая лавка и маленький зальчик ожидания. Гостями павильонов являются не только пассажиры (за день тут проходят лишь два поезда), но и обитатели окрестных мест, переезжающие из хутора в хутор. Станции составляют некоторое подобие перевалочного пункта, где перекусывают, пьют кофе, обмениваются новостями, где можно позвонить или отправить письмо. В последнее время частыми посетителями станций стали путешественники да натуралисты, охочие до местных природных красот.

Эта земля была крайне необычной и даже странной. Кроме природы таковой ее делала одна примечательная особа — одна злая карлица, сделавшая эти края местом своей любимой резиденции. Она была весьма деловой дамой и после насыщенных поездок любила лагуну за уединенность. Ее могло по-настоящему захватывать лишь нечто нетривиальное, поэтому казалось, что лагуна была создана специально для нее. Карлица приезжала сюда, когда в ее жизни случались серьезные огорчения или провалы, ведь только здесь она могла успешно зализывать раны после неудачных авантюр. Она была злой и склочной, и хотя никогда не жила здесь подолгу, все равно держала всю округу в некотором интригующем волнении, где между собой переплелись интерес и тревога. Поговаривали, что она водится с нечистой силой.

Карлица была богата, чрезвычайно проницательна и умна, держала вокруг себя интернациональное окружение. Ее сложно было увидеть. Даже из близлежащих хуторов редкий житель мог похвастаться, что разговаривал с ней лично. Но между тем некоторые отчаявшиеся по жизни люди специально приезжали сюда, надеясь с ней встретиться. Говорили, что она могла здорово помочь: деньгами, обширными связями, советом и еще колдовством, которое ей приписывала молва. Что только про нее не болтали… Ходили даже слухи, что она была руководительницей международного преступного синдиката, только я не верю этому. А еще она безумно искала любви, без которой очень страдала…

Луиза, именно так звали злую карлицу, была очень непоседливой дамой. Она никогда не задерживалась в одном месте слишком долго отчасти из-за своего характера, требующего перемен, но отчасти из-за множества дел, которые обязывали ее лично присутствовать в самых разных частях света. Она внезапно могла появиться в обожаемом ею замке Шенонсо в долине Луары, на крыше мельбурнского небоскреба Риалто Тауэрс, в одном из монастырей Непала, в морском порту Йокогамы или на Египетском базаре Стамбула. В Лондоне и Нью-Йорке у карлицы были финансовые дела, в Париже, Риме и Мадриде — интересы в сфере искусства. Луиза обожала пляжи острова Маргариты в Карибском море. Ей была не страшна преступность Каракаса и Гватемалы. Специально в Перу она ездила посмотреть на кулачные бои, а в Колумбию — на петушиные. Ей по сердцу были одинокие прогулки по гаванскому кладбищу Колон и набережной славного города Сан-Салвадора-да-Баия-ди-Тодуш-уш-Сантош, куда она, будучи азартной, приезжала для подпольной игры в «жогу дэ биту».

Луиза одевалась на редкость старомодно: пышная гофрированная фиолетовая юбка, блузка из зеленого атласа, худенькие плечики часто покрывал цветастый платок в русском стиле, из-под шляпки торчали рыжеватые букли. Черты ее веснушчатого лица, особенно нос, были неприятным образом заострены, а между верхними передними зубами бросалась в глаза лукавая щербинка. Несмотря на то что карлица была некрасива, когда того требовали обстоятельства, она могла преобразиться в элегантную леди, образ которой уводил от ее невзрачной внешности. Словно хамелеон она умела делать так, чтобы ее воспринимали сообразно обстоятельствам. Если ей было нужно стать незамеченной, то никто впоследствии и вспомнить не мог о ее присутствии, а если имелась необходимость произвести фурор, то карлицу, напротив, очень долго не могли забыть.

В поездках Луиза снимала просторные двухэтажные апартаменты или коттедж, а иногда, когда не было ничего подходящего, — несколько квартир на этаже. Для нее было крайне важно, чтобы ее свита находилась всегда поблизости.

Едва проснувшись утром, карлица любила подолгу стоять перед большим зеркалом и расчесывать волосы. Она мечтательно разглядывала собственное отражение, трепетно перебирая пряди жидких волос. Луиза широко улыбалась, радуясь, как блестит ее позолоченный гребень, как он проворно ходит вверх-вниз, организуя огненно-рыжие локоны. «И все же я хороша, как хороша…» — прерывистым голосом говорила она. При этом Луиза заливалась звонким девичьим хохотом, кружась вокруг себя, расставив руки в стороны. Белая шелковая сорочка карлицы, отделанная кружевами, воланом закручивалась в воронку, ускоряясь с каждым новым витком.

Позавтракав, она разбирала в кабинете почту и читала новости. Она крайне внимательно следила за тем, что происходит в мире. Как опытный рыбак, накануне расставивший сети, теперь Луиза проверяла, что в них попало. У нее было много самых разных источников информации, порой довольно неожиданных.

Каждое утро ей приносили сырое куриное яйцо на блюде. Луиза брала яйцо в руки, и ей сразу все становилось понятным про этот день. Или же с вечера она наливала стакан воды, ставила его на окно, а на утро сделанный из него глоток лучше любых аналитиков предсказывал о грядущих событиях. Иногда, когда карлица рано просыпалась, она открывала окно и начинала нюхать воздух — и лучше всяких информационных агентств знала, что происходит там, откуда дул ветер.