Меня роняют лицом в пол, как и всех присутствующих.

Один из бойцов, чьё лицо скрыто за чёрной балаклавой, за волосы поднимает голову и с силой прикладывает о нос своего берца.

— Сука!

Разбитые губы начинает пульсировать. Я делаю рывок, чтобы встать, но меня бьют чем-то тяжёлым сверху. То ли прикладом, то ли они дубинками запаслись.

— Вы, бл#дь, берега попутали? — ору, всё ещё распластавшись под ногами тех, кто устроил маски-шоу.

— Выруби его, — советуют сверху. И я понимаю, что происходит что-то не то.

— Командир где? — рычать, находясь в зависимом положении, сложно. На меня не обращают никакого внимания. — Оставь её!

Вижу, как фигура в камуфляже приближается к Лизе и ору так громко, что голос срывается на сипение.

— В камере орать будешь, — обманчиво ласково и тихо ко мне обращается тот, кто до этого уже успел познакомить мою физиономию со своей обувью. — Или думали, бесконечно будете издеваться над девочками?

Чувствую, как он заносит руку для удара. Но его не следует.

Вообще становится относительно тихо, если тишиной может похвастать комната, в которой стонут от боли и от глухих ударов.

Приподнимаюсь на локтях, мотая головой. Сплёвываю скопившуюся кровь, и наконец-то нахожу знакомую рожу среди мельтешащих в большом количестве.

Меня замечают.

Ко мне бросаются и помогают принять вертикальное положение.

— Майор, какого х#я вы творите⁈

Мужик, до этого суетившийся около Елизаветы и передаваший её в руки медиков, приближается с перекошенным от злости ртом.

— Кто позволил?

— Ты на своих-то не бросайся, майор.

Отцовский начальник службы безопасности грубо хватает меня за подбородок и поворачивает лицо, рассматривая.

— Повезло вам, что не успели… — обрывает сам себя на полуслове, отпуская меня и толкая майора в плечо. — Иди, Захар, спасай свою девочку. А мы с тобой пока потолкуем.

— Сан Саныч, — прежде чем уйти, оборачиваюсь. — Они не знали. Всё правильно делали. Если что, я не в претензии.

Хлопаю ладонью по спине бойца, разукрасившего меня, и покидаю дом.

Во дворе распахнуты ворота. Полагаю, их просто выбили, когда начали штурмовать дом.

Много тачек, брошенных кое-как. Две кареты скорой помощи. В одной из них находится Лиза.

Я вижу её тёмные волосы и дрожащие пальчики, которыми она постоянно до них дотрагивается.

Врач, медсестра и… её мать.

— Это я. Я вызвала полицию. Я не смогла. Не смогла.

Елена Радоевна обнимает себя и твердит одно и то же, обращаясь ко всем и никому.

Значит, ОМОН её рук дело?

— Осмотрите её, — бросаю второму врачу, перебирающему что-то в оранжевом чемодане, — но не отпускайте. Теперь всеми будут заниматься специалисты.

Показываю документы, чтобы у врача не было никаких вопросов, кто я. Моё лицо не так часто мелькает в СМИ, как отцовское.

— Как она? — этот вопрос задаю уже непосредственно врачу, который находится рядом Лизой.

Он пускается в пространные рассуждения о последствиях шока, о помощи психолога, употребляя так много терминов, что мой мозг не выдерживает.

Я его настойчиво отодвигаю и присаживаюсь перед Лизаветой на корточки.

Дожидаюсь, когда её взгляд сфокусируется на мне и улыбаюсь. Беру её за руку и тяну на себя. Она поддаётся. Сползает со ступеньки машины скорой ко мне и доверчиво прижимается.

POV Лиза Суворова.

Я не верю в то, что мой кошмар закончился!

Кажется, все силы ушли на то, чтобы не сорваться в истерику и не биться о стены, когда незнакомый мужчина в военной форме мягко, но настойчиво выводил меня из проклятого дома.

Меня до сих пор трясёт.

И трясло при разговоре с врачами, с полицейскими, с Захаром…

Он и сейчас рядом. Спит, откинувшись в кресле, стоящим около моей кровати. Отказался оставлять меня одну в палате. Сидел рядом и смотрел, думая, что я уснула.

Я и правда уснула, а сейчас вот… проснулась…

Подтянулась повыше, подбив подушку.

Мне велели отключиться, но разве это можно… забыть?

И хоть я сейчас плохо могу воссоздать целую картинку, некоторые моменты навечно запечатались в моей памяти.

Грубые руки, кабинет и врача, его палец во мне и пошлые намёки.

Отец… Родной отец, оказавшийся преступником.

Я слышала, что говорили военные, выходя перекурить и отплёвываясь от всей грязи, к которой им пришлось прикоснуться.

За каждого из них я готова молиться всю свою жизнь, потому что им я обязана этой жизнью. Им и… Захару…

Мужчина в форме сказал мне, что если бы не Захар, то бойцы бы могли не успеть. Он отвлёк преступников.

Преступников…

Неужели их всех назовут этим словом и осудят за то, что они совершили? Не только со мной… Я уже знаю, что была эпизодом, как сказал майор… Майор… Его имя не отложилось совершенно, а вот глаза, смотрящие с невыразимой заботой и нежностью да. Их я бережно отправила в копилочку в своём сердце.

Шевелю руками и не могу сдержать тихого стона. Вся кожа покрыта страшными кровоподтёками и синяками. Моё тело почти полностью состоит из них.

Я ещё не видела себя в зеркало и не хочу видеть. Пока не хочу.

Не знаю, когда решусь. Но совершенно точно знаю одно: как только встану и выйду отсюда, я первым делом срежу ненавистные волосы. От них пахнет кровью и чужим потом. Этот запах сводит меня с ума.

Захар пропускал мои пряди сквозь пальцы, успокаивая. А меня тошнило. По-настоящему тошнило. И кружилась голова.

— Не спишь?

Вздрагиваю от шёпота. Мотаю головой и грубо, с ненавистью, откидываю назад некогда любимые локоны. Теперь они видятся мне чёрными змеями. И он душат меня.

— Ты можешь… Пожалуйста, — шепчу, — принести мне ножницы.

— Зачем?

— Мне надо. На несколько секунд. Пожалуйста, принеси мне.

— Лиза…

— Или срежь, — стою на своём, сглатывая появившийся в горле комок. — Срежь их. Пожалуйста, Захар. Я их ненавижу.

Он пристально вглядывается, что-то для себя пытаясь понять. Повторяю просьбу, часто моргая. Не хочу плакать. Больше не могу.

Все мои слёзы остались там… в оборудованном под кабинет помещении, обшитом белой кафельной плиткой.

— Пожалуйста.

Вздохнув, Захар уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Я жду, отсчитывая секунды. Уже делала так и это немного помогает. Совсем капельку.

Жду, не допуская даже мысли, что он не вернётся.

Он обязательно вернётся!

Если я кому-то могу верить в этом мире, только ему.

На четырехсотой секунде дверь отворяется. Захар щёлкает выключателем и палату заливает яркий свет. Щурюсь и прикрываю глаза ладонями.

— Осторожно, Лиза!

Захар придвигает кресло вплотную к постели, на которой я нахожусь. Убирает от лица мои руки и показывает на прозрачную трубочку, идущую от сгиба локтя.

Надо же… Я не почувствовала.

— Больно?

— Кажется… не знаю…

На самом деле у меня болит всё. Болит и ноет. И я не могу определить, где эта боль сильнее, а где меньше.

Мне не хочется о ней думать. Как будто, когда не думаешь, болит меньше.

— Я сам. Сможешь развернуться?

С его помощью удаётся сесть боком, чтобы срезанные волосы падали на пол.

Захар, шумно выдохнув, проводит по ним:

— Ты уверена?

— Да, — киваю. — Они больше не мои… От них пахнет… Воняет… Ими… Я не смогу…

Заикаюсь, но всё же прошу уже это сделать. Избавить меня от ядовитых змей.

Ножницы щёлкают очень громко в тишине палаты. Но каждый щелчок приносит мне облегчение.

— Потом надо будет поправить. Я не очень ровно подрезал, — словно извиняется Захар.

— Спасибо, — шепчу. — Мне важно, чтобы их больше не было.

Теперь на моей голове нет той копны, которая оттягивала кожу. Я трогаю новую длину и замираю.

Захар тоже трогает. Наши пальцы встречаются, и я отдёргиваю руку.

— Тише, Лиза. Всё позади. Слышишь?