Обидно ли? Да. Но обида исключительно на себя.

В ней варюсь, привычно выдавливая моющее средство на губку и оттирая края раковины. Она чистая, а должна быть ещё чище. Что ж, так действительно лучше, чем физическое наказание или громкий скандал.

Волнуются ли мамы за дочерей также, как волнуется моя? Этого я не знаю.

Мне кажется, да. Правда, я не знаю этого достоверно, ведь всё моё общение в школе и институте ограничено. «Привет» или «пока» и какие-то дежурные вопросы по учёбе, а близкого человека, готового выслушать и нуждающегося в моей ответной поддержке, у меня нет.

Я понимаю, что это не совсем нормально, но такая модель семьи мне привычна. Когда жива была бабушка, всем заправляла она. Мы с мамой слушались её. Позже, когда мы остались вдвоём, наши роли разделились: она стала главной, а я осталась подчиняющейся установкам.

Оглядываю результат трудов и вытираю выступившие капельки пота: устала.

Беру с сушилки чашку и набираю холодной воды из-под крана. Выпиваю до дна и наполняю ёмкость заново. Чувство голода прошло, а от жажды никуда не деться, поэтому забираю с собой, чтобы не бегать, когда буду готовить домашнее задание на утро.

Можно было бы схалтурить и не учить — у меня уже много баллов и наверняка не спросят. Но я не хочу рисковать ещё и этим. Если только в учёбе начнутся проблемы, о работе можно будет забыть.

А у меня уже накоплена приятная сумма, которую я тихонечко пополнила сегодняшними чаевыми. Потом обязательно пересчитаю и разложу купюры ровнее, а сейчас надо постараться уложиться в максимально сжатые сроки, чтобы успеть поспать.

Едва закрываю методичку и позволяю себе сомкнуть потяжелевшие веки, под которыми будто сахарный песок царапается, тело расслабляется и начинает падать в невесомость.

Сон накрывает мгновенно, но не дарит чувства успокоения. Мне снится настоящая чертовщина: злой Герасименко, странное место, куда мы ездили с мамой и стоящий в стороне спаситель, наблюдающий за моими попытками сбежать от всех. Больше всего ранит безразличие, с которым он взирает на мои потуги.

А проснувшись от звука будильника, я тру глаза и вспоминаю нехотя, что сама попросила оставить меня в покое. Потому что у меня есть цель, и я не имею права её лишиться.

POV Захар Одинцов.

Мне нечего делать в доме родителей, потому что отношения с отцом сейчас довольно натянутые. Но всё же прошу таксиста остановиться у ворот и торопливо покидаю тёплый салон, попадая под моросящий дождь.

Сколько раз он сегодня принимался и утихал, не сосчитать. Непредсказуемая осенняя погода хороша исключительно из окна спальни или тачки. В остальном хочется держаться от пронизывающего холода как можно дальше.

Поднимаю воротник куртки и перепрыгиваю набравшиеся в лужи листья. В кармане нащупываю пульт и сам открываю ворота, поленившись сделать несколько шагов к калитке.

Дежурный охранник поднимает руку в приветствии, и я киваю ему, прикрываясь от очередного порыва ветра.

А дома тепло. Стоит переступить порог, тело приятно покусывают мелкие иголочки, расслабляя мышцы. До этого момента, когда, скинув верхнюю одежду и обувь, прохожу в гостиную, не подозревал, как устал.

События нанизываются одно на другое, рабочие вопросы атакуют и не дают передышки, но хуже всего от лезущих в голову мыслей.

Меня всегда устраивала собственная жизнь. Любящие родители, понимающая мать и авторитетный отец, единокровный брат, немногочисленные, но проверенные временем друзья… С которыми я, кстати, почти перестал общаться, загрузившись по самую макушку в офисе.

И проект. Ему я отдаю много времени, мечтая получить полную финансовую самостоятельность. Отец умеет закручивать гайки и наказывать, мы с Лёвой с детства знаем эту фишку. Ключи на стол, лимит на картах — всё это было не раз пройдено.

Но пока что даже проект в руках бати. Так получилось: веское слово губернатора и мои мечты могут накрыться всем, чем угодно.

Хочется освободить голову от проблем, но вместо множества перед закрытыми веками возникает образ главной. Проблема, трудность, задача, препятствие, сложность… как ни назови, итог один — я думаю о девочке Лизе и никак не могу разгадать своего к ней интереса. Может, это просто жалость, которую я принимаю за что-то другое? Только вот жалеть я не умею…

Просыпаюсь от мягкого касания руки к волосам. Мамины духи поступают в лёгкие с новым вдохом, и я жмурюсь, как в детстве, прежде чем открыть глаза.

От неудобной позы затекла спина, но разве это идёт в какое-то сравнение с самым приятным пробуждением за последние месяцы?

Рецепторы уже улавливают аромат свежесваренного кофе и выпечки, провоцируя выделение слюны.

Встряхиваюсь и упруго подскакиваю на ноги, приседая под смех матери.

Да-да, разминку никто не отменял. Позже спущусь в зал и отработаю положенное время, а после переоденусь и поеду в офис.

— Не предупредил, — укоряет, встав на носочки и целуя в щёку. — Я бы не ложилась, дождалась тебя.

— Спонтанно вышло, — обнимаю маму в ответ и смотрю поверх её макушки на большую фигуру отца. С неизменным планшетом, он уже мониторит последние сводки.

— Не спит совсем, — проследив за моим взглядом, мама опускает плечи. — Похудел.

Я этого не замечаю, но матери виднее. Она вечно улавливает мелочи, которые недоступны широкому взгляду.

— Скоро выборы пройдут и вернётся в форму, — успокаиваю.

— А если… если не выиграет, сынок? Что с ним будет, если обойдёт его Слуцкий?

Про остальных конкурентов не говорим, они набраны для массовки. А Слуцкий да, нос к носу с батей идёт. Сейчас их позиции держатся на одном месте, не уступая друг другу.

И времени остаётся всё меньше и меньше.

Наша команда работает круглосуточно: много сил уже брошено на реализацию различных программ. Но ведь это всё не делается по щелчку пальцев, нужны согласования, сметы, новые согласования. Волокита, короче.

— Ты бы поговорил с девочкой, Захар? Может, она поможет? Мне не нравится идея, вот совсем не нравится. Сердце не на месте. А Вадим вцепился за идею, ничего слушать не хочет. Ночью Лёве звонил, советовался…

POV Лев Ларин.

Просыпаюсь от резкого звука и первое время не могу найти источник шума. Шарю рукой по подушке, натыкаясь на длинные волосы.

Бесцеремонно отодвигаю их и перекатываюсь на бок, чтобы перелезть через спящую девушку.

Имя? Не, не помню. После активного вечера голова гудит, как разбуженный пчелиный улей. И несмолкающий рингтон смартфона не прибавляет красок в жизнь.

Чиркаю зажигалкой, небрежно валяющейся на прикроватной тумбе. Из открытой пачки достаю сигарету и подкуриваю здесь же, не особо заботясь о сне девчонки.

Бл#дь! Шиплю, поднимая несмолкающий гаджет, и выхожу на балкон.

Щурюсь, от бьющей в глаза неоновой бара напротив, и свайпаю по экрану, принимая звонок.

Отец. За последние пару месяцев он позвонил мне больше раз, чем за последние пару лет.

Не могу не отметить, что его внимание находит во мне отклик. Я всегда тянулся к нему, внутренне отторгая маминого нового мужа. И всегда радовался, когда отец забирал меня к себе. Не смотря не его жену.

Она… странная.

Принимала меня как родного сына и никогда нас не разделяла.

Для живущего среди эмоциональных итальянцев, такое смирение и всепрощение кажутся несколько дикими. Не сразу это понял, разумеется, а только повзрослев и научившись делать выводы.

— Да, пап, — произношу, выдыхая сизую струю дыма, освобождая лёгкие. — Что-то случилось?

Поздние или ночные звонки всегда несут в себе тревогу. А для меня имею свой сакральный смысл: дважды о смерти близких я узнавал вот так, неожиданно пробудившись.

Отец сбивчиво извиняется, и я расслабляюсь. Если бы действительно произошло значимое событие, он бы начал с него. Характер такой, прямой и грубоватый, но я-то знаю, каким белым и пушистым может быть отец дома.