Ниндзя натянуто улыбнулся, призвал богов и открыл тетрадь. У доски началась лекция, содержание которой он уже слышал года три назад.

После урока Кейна обступили мальчишки во главе с юмористом-блондином с предпоследней парты. Девочки, заинтересованно прислушивались к разговору, но подходить к ним не спешили.

- Меня зовут Боб, – представился блондин. – Боб Вэллон.

- Ты что, капитан школьной команды по футболу? – в ответ поинтересовался Кейн, вспомнив молодежную комедию, которую он смотрел вчера с братьями.

- Да, – немного растерялся Боб. – А ты откуда знаешь?

- Догадался, – не покривил душой Кейн, собирая вещи и пытаясь ретироваться. Но его не пустили, загородив проход к дверям.

Если меня сейчас начнут бить – дам сдачи, подумал Кейн. И пропади все пропадом.

Но бить его не стали.

- Так, и как дела в Китае? – пристал с расспросами Боб, разыгрывая простака.

- Нормально. Даже хорошо.

- А как там великий Мао поживает? – продолжал ломать комедию Боб.

- Он умер.

- Да? – с притворным интересом включился в разговор приятель Боба. – А, кстати, Маодзедун – это имя или фамилия?

- В имени Мао Дзэ-дун, «Мао» – это фамилия. По традиции у китайцев фамилия обычно идет перед именем. Это не распространяется, скажем, на Японию, у них все наоборот, – замысловато объяснил Кейн, окончательно запутав общественность.

- Отстаньте от человека, – вмешалась в разговор та самая кареглазая девушка в сарафане, что перед уроком комментировала подруге внешность Кейна, а конкретно: его ягодицы, только назвала их по-другому. – Они все время к кому-то пристают с дурацкими расспросами. Не обращай на них внимание. Кстати, меня зовут Ребекка.

Красивое имя, подумал Кейн, и ответил ей легкой благодарной улыбкой, означавшей «спасибо».

***

Первый день в школе Рузвельта тянулся бесконечно долго. Предметы были давно наизусть знакомы, а поэтому совершенно не информативны и скучны. И каждый следующий день в новой школе был похож на предыдущий.

Закрутившись в повседневной рутине как белка в колесе, Кейн иногда ощущал себя одинокой неприкаянной душой, раньше времени попавшей в следующую реинкарнацию. Как ни готовили будущих ниндзя к самостоятельному существованию за пределами лагеря, американский образ жизни в целом и быт тинэйджера из Майами в частности продолжали оставаться для Кейна иной, плохо понятной реальностью, в которой еще только предстояло адаптироваться. Здесь все было другим: распорядок дня, люди, отношения между ними, пища, даже климат. Кейн быстро понял, что никчемные людишки, населяющие эту страну, ему не нравятся. Американцев интересовали, во-первых, деньги, а во-вторых, деньги. Плохо было и то, что янки были не таким искренними, как ниндзя в родном лагере – думали одно, а говорили другое. Ложью тут было пропитано все, от рекламы до политики, от воздуха до вкуса продуктов. Скромная формулировка «натуральный ароматизатор», о которой можно было прочитать в конце длинного списка сведений о составе блюда, для Кейна была просто смешна. Он искренне не понимал, как человечество могло докатиться до ситуации, когда запах земляники состоит, по меньшей мере, из 350 химикатов. Напротив, естественный запах человеческого тела в современном социуме начал считаться преступлением, его старательно маскировали туалетной водой, дезодорантами и духами.

Жизнь, о которой в этой стране якобы «не ограниченных возможностей» грезило большинство его школьных ровесников, напоминала Кейну распорядок тюрьмы, где все предрешено и рутинно. Одноклассники мечтали окончить школу лишь для того, чтобы поступить в колледж, который им был нужен для получения престижной работы, которая, в свою очередь, необходима для обеспечения безбедной старости. А потом, едва выйдя на пенсию, человек умирал от антидепрессантов, никотина и ожирения, так и не успев пожить по-настоящему. Кстати, ожирение было второй после курения причиной смертности в США. А от табака каждый год умирало 28 тысяч человек. Толстые и некрасивые, местные жители ежемесячно тратили годовой доход гражданина страны третьего мира на тренажеры и фитнес-клубы, но при этом в любой день четверть взрослой Америки обедала в фастфуде. Ни одна нация в истории не толстела так быстро. Кейн прочитал в «Санди Геральд», что 54 миллиона американцев страдают ожирением, а 6 миллионов супержирны – и, глядя на очередь к кассе в супермаркете, он легко мог в это поверить.

И быстро понял всё про них Кейн. День за днем живя будущим, а, в лучшем случае, прошлым, средний американец быстро забывал, что такое быть счастливым здесь и сейчас. Для счастья всегда чего-то не хватало: сначала мега-трансформера, потом модной куртки, затем новой машины. Гонка за материальными благами цивилизации и условностями социального статуса была навязана все той же зловещей рекламой корпораций, производящих товары и услуги. Свободный человек оказался загнан в отведенные ему узкие рамки. К всеобщему отсутствию настоящей радости приложила руку и прогнившая общественная система, которая на словах называлась демократией. От римской демократии – власти народа – американская демократия была так же далека, как Китай от коммунизма. Кейн хорошо знал современную и древнюю историю, изучал политологию. По его глубочайшему убеждению, в Америке, как и во всем капиталистическом мире, царил тоталитаризм. Разумеется, новому тоталитарному режиму было совершенно необязательно походить на старые, допустим советские, аналоги. Управлять государством с помощью арестов и ссылок, репрессий и казней, а также специально организованного голода стало не только антигуманно, хотя в наши дни это мало кого волнует, но к тому же и неэффективно. А в эпоху передовых технологий неэффективность – страшный грех перед Господом. Тоталитарное государство, заслуживающее названия действительно «эффективного», – это такая система, где всемогущий исполнительный комитет политических руководителей, опираясь на целую армию администраторов, держит в руках порабощенное население, которое излишне даже принуждать к труду, ибо оно с радостью приемлет свое рабство. Заставить людей полюбить рабское положение, а точнее, не замечать его, как не замечают мясокомбинат откормленные коровы – вот главная задача, возлагаемая в нынешних тоталитарных государствах на министерства культуры, главных редакторов газет и школьных учителей. Кейн прочувствовал это на собственной шкуре: он сталкивался с пропагандой везде, и в первую очередь в школе. А вот его одноклассники регулярную промывку мозгов не замечали вовсе, настолько это было для них привычно.

Кейн даже жалел, что Дзёнин его клана не мечтали о мировом господстве… С их возможностями это могло стать осуществимо. Было бы не плохо, фантазировал иногда Кейн, если бы всю планету населяли одни ниндзя, более совершенные, чем всё это тупое стадо, жующее жвачку и бредущее от водопоя к стогу сена.

Новая жизнь не изменила Кейна, но утомляла постоянным ношением маски. Его неудержимо тянуло в родные горы, где нет ничего кроме леса и самосовершенствования. Хотелось снова взять в руку меч, почувствовать баланс клинка и шершавую кожу на рукояти, взмахнуть им так, чтобы на лезвии запел ветер. Но, похоже, это осталось в иной вселенной. Время от времени о прошлом напоминали яркие кошмарные сны. Кейн пытался их проанализировать, но ничего путного из этого не вышло. Вскоре эти особые сны стали сниться все реже, пока через два месяца совсем не прекратились.

Учиться в школе, где дела у Кейна шли более чем хорошо, было крайне нудно. В Китае он уже окончил общеобразовательный курс, и теперь, по второму разу, переливал из пустого в порожнее. Те немногие новые предметы, что приходилось все же учить, юноша схватывал буквально на лету. Обладая развитой памятью профессионального шпиона, он мог единожды прочитать страницу текста и повторить его слово в слово даже через месяц. Закономерно, это сделало его круглым отличником и еще больше закрепило за ним сомнительную славу зубрилы и полного ботаника. В школе и дома Кейн неукоснительно сохранял вежливость и спокойствие, всегда вел себя предельно корректно. У него не появилось новых друзей; однокашники чаще всего игнорировали новичка как пустое место, реже – высмеивали «узкоглазого». Те немногие аутсайдеры, что все же шли на контакт, были законченные неудачники и Кейна не слишком интересовали. Зато учителя не могли нарадоваться появлению в их школе юного вундеркинда. А уж для Ирэн и Джорджа, еще недавно считавших, что их средний сын полуграмотный, успехи Кейна стали еще большей отрадой. Такой приятный сюрприз! Его отличную успеваемость отец Кейна приписывал трудолюбию, перенятому их мальчиком у китайцев. Никак не меньше родителей появление в семье юного гения устраивало Брэндона и Джона, хотя и несколько по другой причине: Кейн периодически выполнял за них домашние задания, которые неизменно оценивались на «отлично». Для братьев безотказный Кейн оказался настоящей золотой жилой. Их оценки резко улучшились, а, следовательно, карманных денег папа начал выдавать больше.