Через два дня, в среду, Джон познакомил Кейна со своими приятелями – любителями серфинга, что дни на пролет оттирались на побережье в поисках девушек и прочих развлечений. Они вместе выпили по паре бутылок пива, сидя под пляжным баром на Саут-Бич. Внутри заведения этот трюк проделать было нельзя – в этой стране строго следили, чтобы подросткам спиртное не продавали. Сидя с компанией, Кейн сделал мистическое открытие. Пиво молодой ниндзя пил впервые, но с первого же глотка четко понял, что вкус этого пузырящегося напитка ему хорошо знаком. Не в силах найти разумное объяснение такому феномену, юноша решил об этом не думать.

От новых знакомых у Кейна остались противоречивые впечатления. Эти ребята, считающиеся по местным меркам крутыми парнями, на деле были меньше, чем никто. Кейн видел их насквозь: всю напускную браваду, накаченные бицепсы и хилые дельтовидные мышцы, тщательно скрываемую слабость и детские комплексы. Разговаривая с ними, он с удовольствием прикидывался простачком, таким, каким его и ожидали увидеть местные мачо.

Попивая холодный «Tuborg» в жиденькой тени облысевшей пальмы, Кейн четко понял, что именно Майами можно смело назвать мировой столицей мачо и плейбоев всех мастей. То же самое можно было сказать и о женской половине населения этого города моды. Здесь в толпе легко могла затеряться потенциальная победительница конкурсов «Мисс королева пляжа» или «Девушка месяца». Чтобы удачно вписаться в здешнюю тусовку, женщинам приходилось косить под «бимбо», а мужчинам под жеребцов из порно. И все тут всем друзья, по крайней мере, на словах.

Когда они допили пиво и распрощались с отрыгивающими серфенгистами, Джон провел для брата короткую экскурсию по району, в котором они жили. Это было гораздо интереснее, чем трепаться с пустоголовыми пляжными тусовщиками.

Улицы Арт Деко кипели жизнью. Существа с бронзовой кожей на роликах – геи в шортиках и юные кубинки в теннисных юбочках – стремительно носились взад-вперед по тротуарам, прикрыв глаза солнечными очками «Oakly» последней модели девяностого. Копы в патрульной машине жевали пончики с глазурью, не пытаясь ломать стереотипы. Негр крашенный под блондина оживленно жестикулировал, разговаривая по радиотелефону на ходу, длинная антенна телефона покачивалась в такт его походке примата. Длинноволосый хиппи лет шестидесяти выходил из банка с телохранителем, из уха которого торчал проводок связи с машиной сопровождения. Еще более дряхлый пенсионер выгуливал сразу пятерых чау-чау в ошейниках и подбирал их какашки рукой в резиновой перчатке. Навстречу ему шли молодые латинос, одетые как представители профсоюза торговцев наркотиками, их обогнали спортсмены-бегуны в шортах и кроссовках от «Addidas».

Улочки и переулки, теннисные корты и автостоянка перед супермаркетом, кафе-кондитерская на углу и остановка автобуса – все слилось в единую картину. Ориентация на местности была важным стратегическим знанием. Назовите это паранойей, но любой лис должен был иметь два выхода из своей норы. Кейн в голове набросал карту окрестностей и теперь, чтобы не произошло, был готов к возможному отступлению.

В последний день августа семья Мак-Айришей в полном составе выехала отдохнуть на остров Элиот-Ки в кемпинг. Это был их первый уик-энд, проведенный вместе. На пляже родные впервые увидели татуировку на груди Кейна. Джон и Брэндон ее тут же одобрили. Отец с матерью переглянулись, как заметил Кейн, немного тревожно. Недомолвки не смогли испортить им праздник – они загорали и купались, а вечером разожгли огонь в мангале и жарили барбекю.

На следующий день, в первый понедельник сентября, был День труда, но Кейн не принял в нем никакого участия. С утра он с братьями валялся на диване у телевизора. Родители вкалывали в своих офисах до вечера, так что мальчишки были предоставлены сами себе. Они заказали пиццу на дом, достали из холодильника упаковку колы и с головой погрузились в мир кабельного телевиденья.

Недавно столкнувшись с индустрией развлечений, Кейн был просто загипнотизирован обилием разнообразной информации, поступавшей с голубого экрана. Делая выводы, ниндзя начинал лучше понимать, в какой безумной стране ему предстояло жить и работать. А также людей, которых взрастило телевидение.

Любой синоби видел лес за деревьями. В тот вечер Кейн четко понял, что телевиденье стало новой мощной мировой религией, со своими популярными проповедниками, догматами и моралью. Оно давало иллюзию свободы тем, кто был этой свободы лишен, заставляло поверить в то, что ты можешь стать кем угодно: миллионером и рок-звездой, артистом, политиком или рыбаком на островах Фиджи. Оно учило, какую одежду ты должен носить, какие продукты есть, на каких машинах ездить.

Реклама была отдельной темой, о которой Кейн долго размышлял все эти дни. Вечно безоблачное небо, крайне привлекательные девушками и отфильтрованное идеальное счастье было современным вариантом той утопии, о которой веками обожало фантазировать человечество. Реклама избрала путь въедливого, умелого внушения, подчиняющего в высшей степени элегантно; она отравляла разум, учила мечтать о вещах, которых у вас никогда не будет. Реклама заставляла поверить, что вы нуждаетесь в неком товаре. Но стоило вам завладеть им, как вас уже заставляли хотеть чего-то нового. Зрителей насильно приобщали к наркотику под названием «новинка», вся подлость которого состояла в том, что новинка очень недолго оставалась таковой. Быстро появлялась очередная новинка, которая превращала предыдущую в никому не нужный хлам. Реклама была злом, не несущим потребителю счастья. Ведь счастливые люди – не потребляют, сбыт подстегивали только страдания потенциального клиента. А для того, чтобы зародить в человеке жажду приобретательства, нужно было возбудить в нем темные, иньские чувства: алчность, зависть и огорчение. Эти атаки в мозг, навязывающие логотипы, прерывали телефильмы и любимые передачи, обращая человека в раба. Кейн профессионально интересовался любыми практическими и действенными формами подсознательного влияния. С каким-то даже восхищением он понял, что реклама – это первая в истории эффективная система господства человека над человеком. Такого глобального мракобесия, построенного на коммерческой основе, не знало даже мрачное средневековье.

Эти мысли нисколько не мешали Кейну получить удовольствие от просмотра ТВ – он отправился спать только по приказу родителей, около полуночи, до краев переполненный новыми впечатлениями.

Ночь в канун нового американского учебного года прошла без сновидений.

Утром второго сентября Кейна разбудил легкий шорох. Открыв глаза, мальчик увидел, что в его комнату заглянул Джон.

- О, ты уже проснулся? Доброе утро!

- Доброе утро, Джон.

- Окей, пошли завтракать, а то в твой первый день опоздаем в школу.

Мама на кухне намазала сыновьям тосты джемом, налила горячий шоколад и поставила на стол глубокие тарелки – как и многие другие кушанья, кукурузные хлопья с молоком Кейн пробовал впервые. За столом к ним присоединился Брэндон – грустный и не выспавшийся, за время летних каникул он отвык рано вставать.

- Не бойся Кейн, все будет в порядке, – ободряюще улыбнулась мама через плечо. Она стояла у раковины и в резиновых перчатках мыла посуду, оставшуюся после завтрака Джорджа, уехавшего спозаранку.

Чего он должен бояться? Кейн не понимал. На всякий случай мальчик кивнул, продолжая орудовать ложкой. Причины, по которым волновалась за него мать, были не ясны. Ведь не будут же его бить в первый день, «прописывая» в новой школе? Или все-таки будут?

Быстро поев, ребята взяли рюкзаки с учебными принадлежностями, и вышли во двор. Коротко стриженого парня, одетого в серые слаксы, модные туфли и оливковую рубашку с коротким рукавом, было не узнать. Кейн, проходя мимо зеркала в прихожей, сам был немного удивлен тому, насколько меняет человека одежда. От недавнего жилистого как стальной трос молодого ниндзя в рваном кимоно не осталось ничего. И это было хорошо. Хамелеон изменил свой цвет.